Книга Танича вышла в издательстве «Вагриус». Я в этом издательстве «заварил» серию книг – «Золотая серия юмора», подружился с замдиректора Андреем Ильницким, посоветовал ему издать книгу Танича, познакомил их. И Танич начал писать. Писал очень быстро, боялся, что не успеет.
Дело в том, что именно в этот период у него стало совсем плохо с сердцем, пришлось делать операцию. Ему вставили пять шунтов, и это в семьдесят шесть лет. Он уже начал было выкарабкиваться, как вдруг приступ аппендицита. Его перевезли в военный госпиталь и там сделали операцию. Когда он очнулся, то сразу стал ругаться, что сделали операцию без его разрешения. А какое могло быть разрешение, если у него был перитонит и температура под сорок. Но, раз стал ругаться, Лидия Николаевна, жена, поняла, что он выживет.
До этого она ходила к какой-то ясновидящей бабульке, и та сказала:
– Выживет. Но пусть покрестится.
И Танич, встав на ноги, крестился и даже позвал меня в крёстные, но я куда-то уезжал и на крестинах быть не смог.
Я приезжал к нему в санаторий «Архангельское», где он после операций приходил в себя, был слабый, но продолжал писать книгу. Книга получилась, естественно, интересная, но могла быть ещё интереснее, если бы он не спешил. Очень многого Танич в книге не рассказал. Ну что ж, значит, будет повод написать ещё одну.
Был он в «Архангельском» необычно тихим и покладистым, слабым был. Но по мере выздоровления снова возвращались неуёмный темперамент и юмор.
К примеру, после второй операции ему сообщили, что делали переливание крови, и он тут же спросил:
– Надеюсь, кровь не от Борьки Моисеева?
После лагерей работал он в городе Волжском, там же начал писать, потом в Москве отвечал в «Юности» на письма читателей, писал фельетоны, а после песни «Подмосковный городок» пришла известность, и Танич уже всерьёз занялся песнями.
Я с Михаилом Исаевичем познакомился в 1969 году. Мы с Камовым, Хайтом и Курляндским сидели в редакции «Недели» и делали отдел юмора. Вернее, это они втроем делали, а я принёс им свои рассказики.
В дверь заглянул какой-то улыбающийся человек. Феликс что-то сказал, мне послышалось «Танечка». Оказалось – Танич.
Он всё время смеялся, шутил. Потом мы стояли на улице впятером. У Танича в руке была трёхкилограммовая банка ветчины. Где-то достал дефицитный тогда товар. Вдруг ни с того ни с сего Танич сказал: «Вот мы стоим здесь шутим, а, между прочим, композитор Гамалия может эту банку повесить на одно место, и ничего». Это было так неожиданно заявлено, что мы все просто покатились со смеху.
На одной из встреч у Алика Левенбука Танич вдруг попросил свою жену Лиду почитать стихи. Она читала замечательно, и стихи были очень хорошие. Не случайно потом Лидия Козлова написала такие известные песни, как «Снег кружится» и «Айсберг».
Танич любил праздновать свои и Лидины дни рождения, разные юбилеи. Один юбилей он хотел отметить в Доме литераторов в Дубовом зале, но не знал, как этот зал снять. В те времена Дубовый зал можно было получить только с разрешения секретаря Союза писателей Верченко. Я знал его секретаршу. Танич утверждал, что если Верченко – генерал КГБ, то секретарша – как минимум капитан.
Мы пришли к ней с Таничем, она кинулась нас обнимать, и вопрос был решён.
Танич созвал человек девяносто гостей, были и Вайнеры, и Юрий Владимирович Никулин, и кого только не было.
Я читал юмористическую программу передач, где в 21.00 стояла какая-то, уж не помню, передача. После моего чтения один Никулин заметил и крикнул мне:
– В двадцать один ноль-ноль «Время» идёт.
Хайт сказал тост:
– Лида, ты там пишешь песни про холодный айсберг. Мы этот айсберг знаем. Вот он сидит.
Танич не обиделся. Было очень много тостов и прочего веселья. Только уж тех людей сегодня нет. Ни Танича, ни Хайта, ни Никулина…
Танич рассказывал.
Муж Пьехи Броневицкий заказал Таничу подтекстовку. Танич написал: «Гляжусь в тебя, как в зеркало, до головокружения».
Броневицкий, любивший выпить, приехал к Таничу домой. Танич уже держал в руках бутылку и стал читать стихи. Прочёл две первые строчки. Броневицкий прервал чтение:
– Миша, ты что, смеёшься? Кто это сможет спеть «до головокружения»?!
Танич спрятал стихи и сказал, что больше не прочтёт ни строчки. Они распили бутылку. Броневицкий просил дочитать стихи, но Танич упёрся и не стал.
Через несколько дней он и секретарь Союза композиторов Флярковский сидели в ресторане Дома композиторов. Флярковский должен был идти поздравлять женщин с 8 Марта, попросил Танича что-нибудь написать. Тот с ходу сочинил:
У вас внутри,
У нас вовне.
И вы в говне,
И мы в говне.
Флярковский послал Танича и ушёл. За соседним столиком сидели Пляцковский с Антоновым. Пляцковский сказал:
– Миша, вот Юра очень хочет с тобой познакомиться.
Познакомились.
Пляцковский купил полстакана икры для дома и ушёл.
А Антонов повёз Танича домой. И по дороге попросил какой-нибудь текст для песни. Они поднялись к Таничу в квартиру. Лидия Николаевна лежала на диване. Антонов увидел молодую, красивую Лиду и аж обомлел.
Он взял текст. Всю ночь сочинял. Утром спел готовую песню. Посвятил её Лидии Николаевне. Так появилась песня «Зеркало».
Текст её по тем временам был действительно несколько сложноват для пения. Однако Антонов нашёл тот единственный вариант мелодии, единственный и неповторимый.
Это моя любимая песня.
26 сентября 2000 года в Карловых Варах подошёл ко мне высокий седой господин из Израиля и рассказал:
– В конце шестидесятых годов я отдыхал в санатории имени Горького в Кисловодске. Там же отдыхал Михаил Танич. Однажды вокруг него собралась компания, и одна женщина спросила: «Мишель, вы из горских евреев?» – «Да», – сказал Танич. «А с каких гор?» – поинтересовалась женщина. И Танич тут же ответил: «С Синайских».
В конце 60-х Танич ещё не был известным поэтом. А человек запомнил его на всю жизнь.
Кстати, с Кисловодском связана такая история.
В 1975 году мы с Феликсом Камовым, Наринским и с жёнами поехали в Кисловодск. Танич позвонил какому-то своему другу, и тот должен был нас встречать.
Мы вышли на перроне в Кисловодске, но никто нас не встретил. Мы стояли, а мимо нас пробегал взад и вперёд какой-то полный лысоватый человек в очках. Наконец я догадался спросить его:
– Вы не нас ищете?
Он искал нас. Это и был друг Михаила Танича – Борис Матвеевич Розенфельд. Он директор Музея музыкальной культуры при Кисловодской филармонии. Замечательный человек, выпустил несколько книг о Кавказских Минеральных Водах. Читает по санаториям лекции о великих людях, эти Воды посещавших.
С 1975 года я с ним дружу. Он поразил меня не только знаниями о своем крае, но и фанатичной любовью к Таничу. Он так его любит, что даже говорит с такими же интонациями. Борис Матвеевич вообще считает, что в России всего четыре поэта: Пушкин, Лермонтов, Пастернак и Танич.
Если Танич что-то сказал, то Борис Матвеевич будет до хрипоты защищать его мнение.
Каждое лето Борис Матвеевич со своей женой Таней едут на Рижское взморье. Снимают в Юрмале квартиру неподалёку от дачи Танича для того, чтобы общаться со своим любимым поэтом. Сам Боря – очень гостеприимный человек. Кто только у него дома не ужинал.
Особенно любил там поесть Михаил Михайлович Жванецкий. Правда, он не только там любил хорошо поесть, но и всюду, где бывал.
Однажды Борис Матвеевич сказал мне:
– Хочешь, я тебе покажу дом, в котором жили в разные годы и Пушкин и Лермонтов? Дом Реброва.
Мы пошли смотреть. Прямо напротив Нарзанной галереи Борис завёл меня во двор и показал этот дом.
Я сказал:
– Борис Матвеевич, я хочу вам сказать, что в этом доме жил ещё один писатель.
– Кто это?
– Я. И чтобы доказать это, я вам покажу место, где в этом дворе в шестьдесят девятом году стоял туалет.
И показал. Я действительно в 1969 году в свой отпуск приезжал в Кисловодск и жил в этом дворе, и понятия не имел, что это такой знаменитый дом.
Вспомнил я Бориса Матвеевича в связи с Таничем, но он и сам заслуживает отдельной главы. Если будете в Кисловодске, обязательно зайдите в музей при филармонии, передайте от меня привет Борису Матвеевичу. Не пожалеете.
Мы иногда с Мишей ссорились. Вот один из примеров. У меня на дне рождения в Доме литераторов были человек двадцать. Среди них Танич с Лидой и лауреат Госпремии поэт Владимир Соколов с женой Марианной. Когда я давал слово Соколову, я представил его большим русским поэтом, а когда представлял Танича, сказал, что очень его люблю, что он мне достался в наследство от уехавшего в Израиль Феликса Камова. Танич встал и при всех устроил скандал:
– Значит, Соколов – великий русский поэт, а я в наследство?
Хорошо ещё, что он как быстро обижался, так быстро и забывал, что обиделся. Уже минут через тридцать шутил как ни в чем не бывало.
А то ещё у него был какой-то очередной вечер. Я говорю:
– Лида, вы скажите Таничу, чего это он меня не приглашает на свой вечер выступать. Я-то его всегда звал в свое «Шоу-Досье».
На другой день позвонил Танич:
– Лион, Лида мне передала твои слова, что ты меня приглашал в «Шоу-Досье». Да это была самая большая обида, которую ты мне нанёс! Ты же меня не одного пригласил, а с Лидой.
Я опешил:
– Михаил Исаевич, да разве же я вас заставлял идти в передачу с Лидой, вы же сами согласились.
– Да?
– Ну конечно!
– Ну ладно. А я тебя не зову, потому что у меня одни певцы, разговорнику там делать нечего.
А на самом деле в «Шоу-Досье» у меня Танич был раз пять, не меньше.
Но однажды я решил сделать его сольную передачу и, приехав к нему домой планировать её ход, вдруг подумал, что и Лида – тоже поэт, и это даже интереснее, когда их будет двое. Кроме того, зная взрывной характер моего друга, я подумал, что Лида будет смягчать его резкость.