Мы все, выходя на сцену, хотим понравиться публике. И даже если в зале позволяют себе реплики, желательно переводить это в шутку, а не доводить до скандала.
Хазанов стал выходить на сцену с другим отношением к зрителям. Он перестал любить эту эстрадную публику, а она перестала любить его.
Как-то на концерте он стал читать тексты по бумажке, новые, неопробованные тексты. Публика не смеялась. Кто-то из зала крикнул:
– Может, вам авторов поменять?
Хазанов ответил:
– Лучше публику.
Авторов поменять можно, а публику уже не удастся.
Очень наглядный пример, говорящий о характере зала.
Когда-то Гена прочитал мне рассказ Шендеровича «Лужа». Мне рассказ очень понравился. Хайт, которому Гена тоже читал этот рассказ, сказал, что он никогда не будет проходить на публике. Хазанов читал его на кассовой аудитории и провалился. Не смеялся народ. А рассказ просто очень хороший. Я бы даже сказал, написанный современным Салтыковым-Щедриным. После провала в зале «Октябрь» Хазанов не успокоился. Ему, как и мне, рассказ нравился. Он прочитал его в Доме кино. И имел потрясающий успех. Вот что значит разный уровень сидящих в зале людей.
Но сколько у нас таких Домов кино? Один. Ну, можно ещё прочитать в Доме актёра, в Доме литераторов, и всё. А в обычный зал надо выходить постоянно и работать так, чтобы был успех.
Вот почему Гена и поменял эстраду на театр.
В эстраде всё, что произносит артист, адресовано к разуму. На эстрадном концерте публика смеётся над репризами.
В театре всё обращено к сердцу. Там, в театре, тоже есть репризы, но не только от них зависит успех, а ещё и от ситуаций, чувств, нюансов отношений между персонажами.
Первый спектакль, сыгранный Хазановым в Театре эстрады, был «Ужин с дураком». Я думаю, это один из лучших спектаклей в нашей стране. Достаточно сказать, что он идёт с 1998 года по сегодняшний день. А это значит уже шестнадцать лет при полных аншлагах. Всё сошлось: и замечательная пьеса, комедия положений, высокопрофессиональная режиссура Л. Трушкина, и великолепная игра Геннадия Хазанова. Не будем также забывать и партнёра – Олега Басилашвили.
Дай Бог каждому артисту такой дуэт. Были потом какие-то неудачи – «Птицы», «Убийство на корте». Но удач больше. Очень хорошие спектакли «Всё как у людей», «Смешанные чувства» с И. Чуриковой, «Морковка для императора» с М. Ароновой и «Крутые виражи» с А. Большовой.
Я ходил на все эти спектакли и не по одному разу.
Недавно снова был на «Крутых виражах». На премьере это был хороший спектакль, а через три года стал очень хороший. Просто другой спектакль, столько найдено новых нюансов, столько придумок. Я смотрел так, будто в первый раз.
Если в театре неинтересно, то у меня сразу отключается внимание. Я думаю о другом. Здесь за весь спектакль я не отвлёкся ни на секунду.
В связи с этим хочется вспомнить передачу Познера с Хазановым. Как всегда, Познер многозначительно смотрел на собеседника, делал вид, что ему интересна беседа, но не задал Хазанову ни одного вопроса о его театральной деятельности. Хотя к моменту передачи Хазанов уже более десяти лет был театральным актёром.
Где-то году в 2003-м произошёл громкий скандал. Снималась телепередача к юбилею Театра эстрады. Один тележурналист брал интервью у Хазанова. Хазанов довольно тактично говорил о своих бывших коллегах. Потом глазок камеры погас, и журналист стал задавать какие-то провокационные вопросы.
Хазанов не выдержал и такого наговорил про эстрадное сообщество, что мало никому не показалось. А всё это, оказывается, снималось и было показано в телепередаче на всю страну. В этой же передаче брали интервью у эстрадных артистов. Все дружно выступали против Хазанова. Только я и Петросян не сочли нужным ругать его. Но наши с ним интервью, естественно, не взяли в эту тенденциозную передачу.
Кассету с передачей занесли Лужкову. Начались проверки с целью уволить Хазанова из театра. Но Хазанов устоял.
В 2005 году у меня был юбилейный концерт. Я через семь лет разлуки позвонил Хазанову и пригласил его поучаствовать в юбилее. Мы разговаривали так, будто не расставались на эти годы. И разговариваем так по сей день почти ежедневно. Мы теперь абсолютно не зависим друг от друга, ему не нужны мои эстрадные тексты, а мне не нужно ему писать.
Однако есть о чём поговорить. Я, конечно, очень жалею о том, что он ушёл с эстрады. Он вдохновлял меня на новые рассказы и монологи. Когда я писал для него, у меня получалось лучше, чем всегда. Были номера, которые никто бы, кроме него, не взял. А он брал и делал из них шедевры. Потому что мы работали на одной волне.
И мои тексты вступали в резонанс с его исполнением. Не будь Хазанова, я бы не написал ни «Свиней», ни «Памятника», ни «Дармоедов», ни «Объезда по кривой», ни «Кулинарного техникума».
Я понимаю, что сегодня всё это в прошлом и сегодняшняя публика понятия не имеет, что это за монологи. Но когда-то это были шлягеры. Их можно посмотреть и сегодня в Интернете и понять, что творилось в зале.
А в 2006 году, когда я лежал два месяца прикованный к постели с грыжей позвоночника, Гена звонил мне каждый день и не успокаивался, пока я не засмеюсь. Поднимал мне настроение. Он и Арлазоров – каждый день.
Я этого, конечно, не забуду. Мне мои оппоненты могут сказать:
– Но характер-то у него, мягко говоря, сложный.
На что я могу ответить:
– А вы встречали когда-нибудь талантливого человека – звезду – с простым характером?
Я не встречал.
Аркадий Хайт
Даже не могу вспомнить, когда мы с ним познакомились. Кажется, у Феликса Камова или Левенбука.
Но помню, когда мы, Измайловы, принесли Феликсу свой спектакль «Цирк», они с Хайтом работали. Феликс предложил Хайту отмечать то, что из спектакля понравится. Спектакль состоял миниатюр из двенадцати. Они были положены на цирковые номера.
Мы вчетвером читали весь спектакль, а Феликс и Аркадий загибали пальцы. В результате обоим понравилось одинаковое количество миниатюр.
В то время они, Феликс, Хайт и Курляндский, уже писали «Ну, погоди!». Бестселлер советского времени. Они втроём получили только гонорар за сценарий и ещё по 200 процентов потиражных. Допустим, гонорар в 70-х годах был 1200 рублей и ещё 2400 на троих. По тем временам это хорошие деньги. Но если бы они написали такой фильм за границей, они были бы миллионерами. Восемь серий они написали втроём. Выпущены фильмы были огромными тиражами. А теперь представьте себе, сколько было выпущено разных маек, фуражек, игрушек с символикой «Ну, погоди!». И это всё мимо них, как говорится, мимо денег.
Феликс мне рассказывал, что какой-то завод начал выпускать открывалки для бутылок в виде Волка и Зайца. И на доход от этих открывалок на юге был построен пансионат. Феликс сказал:
– Хоть бы пригласили на пару недель отдохнуть.
Куда там, грабительское государство. Обворовывало своих граждан нещадно и безнаказанно.
Хайт был года на два старше меня. Когда мы в 1968 году только начинали писать юмор, Хайт с Курляндским были уже известными писателями-сатириками. Их эстрадные номера исполняли лучшие артисты-разговорники.
В начале 70-х в «Клубе 12 стульев» печатались знаменитые рассказы «Слон», «Аксиома». Особенно мне нравился их рассказ про батюшку, который в электричке разговаривал с юношей. Тот утверждал:
– Бога нет. Священник возражал:
– А откуда вы знаете?
– Из книг.
– А я знаю книгу, где написано, что Бог есть.
– Это что за книга?
– Библия.
И т. д.
Очень точно были уловлены полнейшая безграмотность нашего народа в вопросах религии и тупой бездумный атеизм. Концовку, правда, им пришлось сделать фальшивую, для печати.
– Так, значит, всё-таки есть Бог? – спрашивал парень.
– В том-то и дело, к сожалению, что нет, – отвечал батюшка.
Аркадий Хайт был уникально остроумным человеком. Он не был таким балагуром, держащим стол, как Борис Брунов. Нет, он всегда в компании сидел тихо, скромно, но мог так сказать, что сразу становилось ясно, кто здесь главный по юмору.
Брунов всегда в застолье под конец говорил тост по очереди про всех присутствующих на празднике гостей. Из трёх реприз – две были хорошие.
Однажды у Хайта был день рождения. Мы праздновали его в Доме журналистов. Были Кваша, Хазанов, не помню, кто ещё, но человек двенадцать было. В конце вечера Хайт повторил трюк Брунова. Он сказал тост про каждого, и все шутки были в десятку.
В 70-х годах уже начал тамадить по Москве Юлик Гусман. Его знали по КВН. Он тогда не был так остроумен, как теперь. Теперь просто фейерверк какой-то. А тогда у него был определённый набор шуток-поплавков, и он перебирался от одного поплавка к другому, по пути немного импровизируя.
Однажды он оказался в одной компании с Хайтом, кажется, у Кваши. Гусман шутил по поводу всех сидящих. У него вообще тогда была манера – выбрать за столом жертву и доставать её под общий смех. Он шутил по поводу всех, но Хайта не трогал. Кваша всё время подзуживал Юлика:
– А что же ты про Хайта не пошутишь?
Гусман сказал:
– А что тут шутить, он ведь без Курляндского ответить не сможет.
Особенно остроумно тут ответить было трудно, поэтому Хайт бросил «заманивающую» фразу:
– Юлик, ты уже начал свои еврейские штучки?
– Между прочим, я тат, – подставился Гусман, и тут же последовал выстрел:
– Тат – это тот же еврей, но только сильнее обрезанный.
Все покатились со смеху. Возможно, в пересказе эта шутка не покажется вам, дорогой читатель, сильно остроумной. Но там, за столом, сказанная моментально и по поводу человека, который только что над всеми шутил довольно издевательски, вызвала гомерический хохот.
Все знали, что Хайт уникально остроумный человек, и не нарывались. Уже в 1990 году на каком-то юбилее «Современника», когда в зал вошли Ширвиндт и Державин и прямо в зале стали задираться с публикой и остроумно отвечать, Ширвиндт, подойдя к Хайту, вдруг сразу осёкся и задал вопрос кому-то другому – понимал, что Хайт ответит как следует. А жалко, потому что у Аркадия уже был готов ответ: