Герой произведения, известный европейский архитектор Куэрри, внезапно оставляет работу и оказывается в Конго, в глуши, в отдаленном лепрозории, которым руководят монахи католического ордена. Врачу лепрозория Куэрри заявляет: «Я увечный, доктор». Подобно отшельнику в пустыне, страдающему от акедии, он ищет исцеления, выполняя рутинную работу обслуживающего персонала. Однако доктор не верит в его диагноз: «Увечье у вас, возможно, еще не полное. Если больной обращается за помощью слишком поздно, лепра может пройти сама собой… ценой увечья»{83}. То есть болезнь должна завершить свой цикл, забирая у жертвы все: конечности, пальцы рук и ног, нос. Как только это происходит, пациент перестает быть заразным и может вернуться обратно к своей жизни. Теперь он инвалид, зато не представляет ни для кого угрозы.
Монахи и доктор считают Куэрри человеком с призванием – таким же, как они. Но у него нет призвания. Он пишет в дневнике: «Я истратил себя до конца и в любовных делах, и в своем призвании. Не пытайтесь связать меня браком без любви, не заставляйте имитировать то, чему я когда-то отдавался со страстью»{84}. Свой талант он сравнивает с монетами, вышедшими из употребления. Позже в разговоре с английским журналистом, отыскавшим его в джунглях, он заявляет: «Творческие люди – это порода особая. Если они что теряют, их потери больше, чем у других»{85}. В конечном счете Куэрри теряет все, что мог, особенно увлеченность и честолюбие; теперь, перенаправив талант в другое русло, он проектирует новые здания лепрозория.
Куэрри отличается от классических представителей капитализма середины века – от офисного бюрократа, работающего с 9:00 до 17:00, и от рабочего на конвейере. Оба этих типажа остались в памяти всего лишь заменяемыми винтиками в огромном механизме процветания послевоенного периода. Куэрри, наоборот, отличается целеустремленностью и креативностью. В отличие от работника в джинсовой рубашке или сером фланелевом костюме он ни от кого не зависит. Он отождествляет себя с работой, и одновременно его работа отождествляется с его личностью; другие герои романа удивлены, что такой знаменитый человек вдруг взял и отказался от карьеры. Образ Куэрри одновременно воплощает и новый идеал работы в виде всепоглощающего призвания, и отказ от этого идеала.
С точки зрения Грина, который был католиком, потеря Куэрри в конце концов оборачивается выигрышем. Призвание предоставляет собой опасность как для его обладателя, так и для окружающих. Это проклятие тех, кто наделен талантом, тех, кто не прозябает день за днем в серых скучных учреждениях. Выгорание Куэрри освобождает его. Один из монахов предполагает, что Куэрри был осенен «милостью Господа в пустыне» – это отсылка к поэме «Темная ночь души» святого Иоанна Креста, испанского католического священника и мистика XVI в. В поэме душа человека полностью очищается, прежде чем достичь божественного просветления{86}. Полное выгорание для Куэрри – путь к величайшему призванию.
В песне Shelter from the Storm[18] 1974 г. Боб Дилан перечисляет длинный список проблем. В том числе «выгорание от истощения». Строчка из взлетевшего в чартах альбома Blood on the Tracks олицетворяет важнейший в культурном отношении момент. Как мы знаем, в середине 1970-х гг. выгорание впервые получило научное подтверждение и привлекло общественное внимание. Как и творческий путь Боба Дилана 10 лет назад, история возникновения выгорания тесно переплетена с контркультурой Нижнего Манхэттена.
В начале 1970-х гг. психолог из Нью-Йорка Герберт Фройденбергер ежедневно посвящал около 10 часов частной практике, а потом приезжал на вторую смену в бесплатную клинику Святого Марка. Она специализировалась на помощи молодым людям из Ист-Виллиджа – здесь занимались всем: от помощи наркоманам и беременным до лечения зубов. На стенах смотровых висели постеры со звездами рок-н-ролла{87}. Фройденбергер помог основать клинику в 1970 г. после того, как проработал лето 1968 г. в бесплатной клинике Хейт-Эшбери в Сан-Франциско, где помогал хиппи. Сам он относился к пациентам клиники Святого Марка с большим участием. Позже он писал: «Я воспринимал их проблемы и внутренние противоречия как свои собственные». Когда клиника закрывалась, он вместе с сотрудниками-добровольцами оставался на работе глубоко за полночь. Затем он уезжал домой, несколько часов спал, и все начиналось заново{88}.
Разумеется, так не могло продолжаться без конца. Через год работы по такому графику Фройденбергер сломался. Его дочь Лиза вспоминает, что однажды, когда вся семья собиралась уезжать в отпуск, он не смог даже встать с кровати{89}. К тому моменту термин «выгорание» уже циркулировал в профессиональном сообществе. В 1969 г. представитель исправительного центра для молодых совершеннолетних нарушителей в Южной Калифорнии заявлял о том, что этот «феномен» распространен среди сотрудников учреждения{90}. Работники клиники Святого Марка и сами использовали его по отношению к себе – правда, они могли подцепить его на улицах Ист-Виллиджа, где их пациенты проводили круглые сутки. В одном из значений этот термин использовался для описания вен тех, кто употреблял героин: если долго колоть в одну и ту же точку, то она как бы станет бесполезной, «выгорит»{91}. В книге, вышедшей в 1980 г., Фройденбергер сравнивал тех, кто «выгорел», со зданиями после пожара: «Некогда живая, полная энергии структура теперь опустела. Там, где когда-то кипела жизнь, остались лишь развалины, напоминающие о былой активности»{92}.
Чтобы понять, что с ним произошло, Фройденбергер стал психоаналитиком для самого себя: он записал свой голос на пленку, затем послушал запись, словно был собственным пациентом{93}. В 1974 г. он опубликовал в научном журнале статью под названием «Выгорание работников». В ней он задается вопросом: «Кто подвержен выгоранию?» Ответ однозначен: «Те, кто целеустремлен и предан своей работе»{94}. Он пишет, что сотрудники клиники отдавали «все свои таланты и умения, тратили на работу огромное количество времени, и все это за минимальные деньги. Именно из-за нашей преданности делу мы попались в ловушку выгорания. Мы работаем слишком много и слишком интенсивно. Изнутри мы ощущаем порыв работать и помогать, извне – побуждение отдавать. Когда на сотрудника вдобавок давит администрация, заставляя отдавать еще больше, это похоже на атаку с трех сторон»{95}.
Признания Фройденбергера перекликаются с моим личным опытом. Я столкнулся с подобным: с одной стороны, требования студентов и коллег, с другой – мои собственные ожидания от себя, с третьей – письмо от декана с просьбой встретиться, чтобы обсудить расписание. Может, в этом и крылась причина внезапных резких болей, которые появились за неделю до начала занятий. Анализ выгорания Фройденбергера не может считаться научным: он привязан к конкретной ситуации, в нем нет системного подхода. Он не использовал ни опросы, ни шкалу для измерения выгорания – только ограниченные выводы из наблюдений: например, что люди обычно выгорают примерно за год работы в клинике. Его речь – смесь профессионального языка психоаналитиков и сленга представителей контркультуры. Он использует жаргонизмы 1970-х гг. вроде «любителей скоростей»[19] и «самосознания»[20], а также употребляет выражение «дурная слава» в качестве глагола{96} – приобрести дурную славу[21]. В работе, опубликованной через год, он подчеркивает, что важно определить, «по какому пути идет человек – по пути реализации эго, пути к возвеличиванию эго» или абсолютно иному пути{97}. Симптомы выгорания у Фройденбергера так же разнообразны и расплывчаты, как симптомы неврастении Джорджа Бирда: как «истощение, затяжная простуда, частые головные боли и расстройства ЖКТ, бессонница, одышка», так и «вспыльчивость, паранойя, самоуверенность, циничность и замкнутость». Выгоревший сотрудник клиники может «серьезно подсесть на гашиш и травку»{98}. Несмотря на недостатки, в работе Фройденбергера 1974 г. привлекает его очевидная приверженность своему делу и его сострадание к коллегам. Его аргументы основаны на предположениях, родившихся в ходе ночных совещаний. И все же годы спустя они сохраняют актуальность.
Пока Фройденбергер работал в две смены в Нью-Йорке, на другом конце страны Кристина Маслах убеждала психолога Филипа Зимбардо остановить печально известный Стэнфордский тюремный эксперимент. Летом 1971 г. Маслах только что защитила диссертацию в Стэнфорде и уже начала встречаться с Зимбардо, хотя к разработке эксперимента Маслах не имела никакого отношения. Его суть заключалась в том, что студенты должны были в течение двух недель разыгрывать роли заключенных и надзирателей в искусственно созданной тюрьме. Таким образом предполагалось изучить деперсонализацию – исследовать, почему одни люди перестают видеть в других людях себе подобных. Вскоре студенты слишком вжились в роли: «надзиратели» начали наказывать неугодных им «заключенных» – применяли физическое насилие, отбирали матрасы, помещали в одиночные камеры.