{148}. Другими словами, фрустрацию в большинстве своем чувствуют работники больниц, которые редко сталкиваются с травмами и болезнями, но так же редко видят, как больные раком достигают ремиссии, помогают ребенку появиться на свет или наблюдают, как после ампутации человек делает первые шаги на новом протезе.
Ощущение бессмысленности и фрустрация, может, и не так вредны сами по себе, но усиливают физический ущерб от истощения и усугубляют эмоциональную травму, наносимую циничностью. Если вы измотанны или озлобленны из-за работы, от фрустрации вам станет еще хуже. Именно поэтому авторы исследования министерства по делам ветеранов США подчеркивают, что негативные последствия выгорания, в особенности его хронической стадии, в основном вызваны чувством неэффективности{149}. Это противоречит давнему утверждению Маслах о том, что выгорание обычно начинается с истощения, пытаясь справиться с которым люди прибегают к эмоциональному отстранению{150}. Сотрудники госпиталей министерства по делам ветеранов США особенно громко выражали разочарование из-за отсутствия перспектив роста, признания и похвалы{151}. Их действительно никто не замечает.
Испытавшим фрустрацию работникам кажется, что их труд напрасен. Они не чувствуют, что заняты важным делом. Возможно, результаты их работы абстрактны или недолговечны. Возможно, у них слишком мало настоящей работы. Возможно, их долго не продвигали по карьерной лестнице, для роста нет возможности или их начальство не замечает их усилий и достижений. Возможно, у них, как выразился антрополог Дэвид Гребер, «бредовая работа» – это «форма занятости настолько бессмысленная, ненужная или вредная, что ее существование не может оправдать даже сам работник». Возможно, на работе они должны ставить галочки, быть посредниками среди других посредников или поддерживать иллюзию важности их начальства{152}. Если при определении выгорания опираться только на критерий эмоционального истощения, то за рамками остаются многие из нас, кто целыми днями ничего не делают и чувствуют, что зарывают свои таланты в землю. Со стороны зачастую незаметно, насколько сильно ощущение бесполезности отражается на человеке. Это не похоже на стресс. Фрустрированный работник не выглядит выгоревшим, потому что он даже не начинал гореть. Но если спектр выгорания работает по принципу спектра депрессии Ангста, то столкнувшийся с фрустрацией сотрудник с большей вероятностью испытает эмоциональное истощение, станет циничным или полностью выгорит. Если причина всех бед таких работников – это отсутствие признания, то именно признание их заслуг предотвратит более серьезные проблемы.
Мое выгорание началось с чувства бесполезности – это был первый симптом. Из-за него после первого семестра преподавания я начал жаловаться, что образование – это «бессмысленная ложь». Это не означает, что ощущение неэффективности – всегда первый шаг к более серьезным проявлениям выгорания. Для многих это так, но далеко не для всех. Распространенность профиля фрустрации свидетельствует о том, что выгорание – это хроническое заболевание: работники могут научиться с ним справляться, но это не защищает их от внезапных обострений{153}.
Долгие годы я жил с ощущением фрустрации и перенапряжения, проявлял циничность и при этом не понимал, что проблема в выгорании. На длительные периоды я выходил из спектра выгорания, когда мои заслуги получали должное признание. Я видел, как студенты усваивают знания благодаря разработанным мной методическим приемам. Я испытывал гордость, глядя, как они строчат ответы на экзаменационных бланках, периодически встряхивая уставшие от письма руки. Они старались показать мне, что выучили материал. Иногда чтение их работ казалось мне привилегией: они делились со мной своими лучшими идеями. В такие моменты мои идеалы и реальность сходились воедино. Но ненадолго.
Возможно, мы избегаем темы неэффективности в исследованиях и в более широкой общественной дискуссии, потому что признать, что твоя работа неэффективна, социально неприемлемо. Некомпетентные работники – это неудачники, а не герои. То ли дело те, кто страдает от перенапряжения, – они пример, достойный признания и похвалы. Если вы говорите, что вымотались на работе, то вы – хороший сотрудник, выполняющий нормы американской трудовой этики. Вы настолько преданы работе, что ради нее жертвуете собой. Даже деперсонализация более приемлема, чем неэффективность. Закоренелый циник, который ни с кем не нянчится и просто делает свою работу, – это тоже своего рода герой, архетип полицейских детективов и медицинских драм на телевидении.
Из-за того, что профиль перенапряжения часто встречает общественное одобрение, я выступаю против приравнивания его к выгоранию. Вместо этого в качестве решающего параметра я предлагаю взять неэффективность. Состояние полного выгорания (оно наблюдается у 5–10 % работников, набравших высокие баллы по всем трем критериям Маслах) заставляет людей задаваться вопросом, способны ли они продолжать работать в принципе, а не обнаруживать, что, пожалуй, пока еще могут. Склонность к образу «героя» лишь подчеркивает, как выгорание отражает американские ценности, которые заключаются в суровом индивидуализме и энергичной деятельности. Я усердно работал до тех пор, пока не выбился из сил, но затем вышел за свои же пределы и научился работать еще усерднее! Одним из смелых примеров такого нарратива в 2017 г. стала реклама Fiverr – онлайн-биржи для небольших, нередко низкооплачиваемых внештатных заказов. Реклама изображала девушку, которая выглядела одновременно измученно и очаровательно. Она в упор смотрела на зрителя поверх надписи: «На обед у вас кофе. Вы всегда все доводите до конца. Недосып – ваш наркотик. Возможно, вы – исполнитель». Ее пристальный взор отлично передавал сочетание целеустремленности и измотанности, сосредоточенность на далекой цели, которую не мог различить отсутствующий взгляд жертвы выгорания.
В нашей культуре выгорания мы привыкли ставить его себе в заслугу. В 1981 г. Лэнс Морроу в статье о выгорании скептически отмечает: «В этом термине идеально сочетается склонность американцев к преувеличению и самолюбованию: это ипохондрия духа. В самой его идее содержится скрытое восхваление самого себя, граничащее с неявным самооправданием»{154}. Ученые Айала Пайнс и Эллиот Аронсон в 1980-х гг. проводили семинары на тему выгорания. Они отмечали следующее: «Когда участники осознают, что сильнее всего выгорают самые преданные своему делу работники, им куда легче признаться в собственном выгорании без стыда и смущения». Оказалось, что, если исследователи заранее говорили работникам, что идеалисты демонстрируют больше симптомов выгорания, респонденты набирали более высокие баллы по всем параметрам шкалы{155}. Другими словами, если выгорание – это истощение, присущее героям, то целеустремленные работники будут к нему стремиться. Истощение в американской рабочей культуре не осуждается, не существует табу на переутомление. Настоящее табу – это признавать, что вы не справляетесь со своей работой.
Признаюсь: из-за того, что я завершил карьеру после того, как долгое время страдал от фрустрации и эмоционального истощения, был циничен по отношению к окружающим, я скептически смотрю на людей, которые заявляют, что выгорели, и при этом не испытывают негативных для профессии последствий. В самые тяжелые моменты моя работоспособность ухудшалась, как и мое здоровье. Мне казалось, что я нанесу себе большой вред, если не уволюсь. Я гордился своей кипучей деятельностью, радовался, что возглавлял многочисленные комитеты факультетов, параллельно преподавая и публикуя научные труды. Мне нравилось брать дополнительную работу, особенно если это создавало мне репутацию человека, который все доводит до ума. Да, я был исполнителем.
Но это еще не было выгоранием, это была прелюдия к нему. В первый рабочий день после академического отпуска я не испытывал усталости или раздражения по отношению к работе, хотя приехал на совещание к восьми утра, а домой поехал лишь после вечерних занятий. Я был счастлив вернуться, мне нравилось, что столько людей зависели от результатов моей работы. Месяцы спустя я жаловался жене по телефону на ученого, который, как мне показалось, нахамил мне на приеме после конференции, – так начала проявляться циничность. Я откладывал в сторону студенческие работы, которые нужно проверить, и с трудом вел занятия без должной подготовки – появилась неэффективность. Через несколько часов после подъема по утрам мне хотелось прилечь и поспать – наступило истощение.
Статус и достоинства, о которых свидетельствует выгорание, делают его диагнозом, который мы с удовольствием приписываем себе, чтобы избежать серьезных проблем, вызванных общественным порицанием, например, клинической депрессии. В сущности, выгорание может быть формой депрессии. Герберт Фройденбергер, крестный отец выгорания, в 1974 г. писал, что выгоревший работник «выглядит и ведет себя как человек в депрессии»{156}. Это стало еще одним из его интуитивных выводов, который позже был подтвержден исследованиями. Психолог Ирвин Шонфельд обнаружил тесную связь между симптомами депрессии и результатами измерения выгорания. При этом истощение связано с депрессией сильнее, чем два других параметра – циничность и неэффективность{157}. В одном из исследований Шонфельд и его коллега выявили, что в государственных американских школах 86 % учителей с выгоранием также имеют симптомы депрессии. Среди тех, у кого выгорания не было, такие симптомы наблюдались у менее 1 % педагогов