Этот демон переворачивает человеческие ценности с ног на голову. Из-за него мы не работаем, чтобы жить, а живем, чтобы работать. Он убеждает нас, что работа – самое важное занятие, что единственная ценность – это потребительская стоимость, которую бухгалтеры фиксируют в своих отчетах. Демон заставляет нас воспринимать себя в роли исполнителя, который оценивает свою значимость только по реализованным рабочим задачам. Одержимые демоном, мы обесцениваем все, что не приносит очевидной пользы, от поэзии до веры. «Есть ли такая сфера человеческой деятельности, можно сказать, даже человеческого существования, – вопрошает Пипер, – которая может быть оправдана без включения в пятилетний план и его техническую реализацию? Существует она или нет?»{289} Демон заставляет нас ответить: «нет», и в результате мы сами себя лишаем человеческой природы.
Демон живет среди нас и в XXI в. Это находит отражение даже в языке. У нас нет слов для обозначения достойной похвалы деятельности, если она не относится к трудовой сфере. Родительство мы называем «самой тяжелой работой в мире»{290}. Образование мы тоже воспринимаем через призму работы. Один из моих друзей рассказал, что из начальной школы, когда его сын пошел в первый класс, пришло письмо: «Очень важно начинать занятия вовремя. Так мы готовим детей к работе»{291}. Другая знакомая рассказала, что в садике, куда ходит ее ребенок, воспитатели каждый день за обедом заставляют детей скандировать: «Усердный труд окупает себя!» Основная причина, почему студенты хотят получить диплом, – «чтобы устроиться на хорошую работу»{292}. Мы говорим, что брак – это упорный труд. Даже смерть – это труд. Сестра Стива Джобса в надгробной речи сказала, что в последние минуты дыхание Джобса стало «глубоким, размеренным, целеустремленным… Вот что я поняла: даже над этим он работал. Это не смерть настигла Стива, это он ее достиг»{293}.
Поскольку любой аспект жизни превращается в работу, мы, граждане общества тотальной занятости, с подозрением относимся ко всему, что достается легко. Мы верим, что всего нужно добиваться тяжелым трудом – и денег, и знания, и удовольствия. Даже смерти, как в случае Стива Джобса. Как говорил Пипер, человек, который ценит только работу, «отказывается принять что-либо даром»{294}. Время, проведенное непродуктивно, потрачено впустую. Свободное время мы оправдываем тем, что это «время на себя», казалось бы протестуя против тотальной работы, но при этом используем его, чтобы набраться сил и продолжать справляться с высокой нагрузкой. По словам Пипера, «"перерыв" в работе, который длится час, день или неделю, – это часть обычной трудовой деятельности. Звено в производственной цепи»{295}. Рабочие места «с развлечениями», например игровые комнаты и капсулы для сна в офисах технологических стартапов, созданы не для отдыха. Они созданы, чтобы постоянно держать сотрудников на работе.
Беспощадная приверженность работе не просто увеличивает нашу нагрузку. Привычки, которые формируются на работе, также сужают диапазон человеческих способностей и мешают личностному росту, которому якобы способствует трудовая деятельность. Адам Смит отмечал, что труд на заводах в XVIII в. и впрямь превращал людей в функцию. На первых страницах книги «Исследование о природе и причинах богатства народов» он восхищается производительностью труда на булавочной фабрике, где каждый из работников целый день повторял одно и то же действие, раз за разом{296}. При этом он признает, что, если продолжать в том же духе долгое время, действия влияют на характер – зачастую отрицательно:
Занятие подавляющего большинства тех, кто живет своим трудом, т. е. главной массы народа, сводится к очень небольшому числу простых операций, чаще всего к одной или двум. В этих условиях работник не имеет возможности развивать свои физические и умственные способности, кроме тех, которые требуются для выполнения простых производственных операций. В результате он становится… тупым и невежественным, каким только может стать человеческое существо, что наносит огромный вред здоровью народа, а тем самым экономике страны и ее военной мощи{297}.
Положение современного работника умственного труда не слишком отличается. Влиятельные консалтинговые и финансовые компании ждут, что их молодые сотрудники будут работать по много часов{298}. Сначала у них получается работать эффективно по 80 часов в неделю. Но, как утверждает специалист в области деловой культуры Александра Мишель, спустя несколько лет их организм и психика начинают страдать. «Технические навыки и математические способности остаются без изменения, – говорит Мишель. – А вот креативность, умение оценивать ситуацию и нравственная восприимчивость ухудшаются»{299}.
Исследование Мишель подчеркивает, что выгорание – это этическая проблема: в погоне за неправильными идеалами в неблагоприятных условиях мы наносим вред человеческим качествам, которые необходимы с точки зрения этики, – например, эмпатии. Пипер считал, что вместе с ухудшением наших способностей сужается и диапазон наших желаний. Функционер, как он пишет, «по природе склонен находить удовлетворение в своей "службе" и тем самым получает иллюзию счастливой жизни, которую он признает и охотно принимает»{300}. Тотальная занятость поглощает не только наше время, но и нашу душу. Мы не понимаем самих себя, и у нас нет иного способа проявить свою человечность, кроме как в процессе работы. Еще прежде, чем выгорим, мы лишаемся значительной части нашей идентичности и способности прожить хорошую жизнь.
Одним из самых истовых приверженцев протестантской этики – а с ней и американских идеалов – был просветитель Букер Вашингтон. Его жизнь и преподавательская деятельность иллюстрирует как преимущества, так и угрозы, с которыми сталкивается любой сторонник подобных воззрений. Сын чернокожей рабыни, родившийся в 1856 г., он последовательно стремился к техническому образованию и упорно трудился. Он основал Университет Таскиги, техническое учебное заведение для темнокожих студентов в штате Алабама, и к началу XX в. приобрел международную известность. Подобно сегодняшнему управленцу в Кремниевой долине, Вашингтон повсеместно произносил светские проповеди о труде, утверждая, что лишь усердный квалифицированный труд позволит жертвам расовых предрассудков добиться лучшей доли. Он сам претворял в жизнь то, что проповедовал: его личный пример – трагичная иллюстрация того, как тревожность заставляет нас трудиться до самопожертвования.
В основе философии Вашингтона лежал «закон», который он много раз повторял в книге «Воспрянь от рабства» (Up from Slavery): «Как показывает мой опыт, в человеческой природе существует некий механизм, благодаря которому он способен признать и оценить заслуги ближнего, вне зависимости от цвета его кожи»{301}. Согласно этому закону, любой может заслужить уважение путем усердного труда, направленного на обеспечение материальных потребностей общества. В конце концов благодаря упорной работе вы станете незаменимым, как работник вагоностроительного завода Джо Крамер{302}. Да и потом: ну какой разумный работодатель уволит ценного сотрудника, правда? Плоды квалифицированного труда не имеют расовой окраски, поэтому Вашингтон верил, что обучение ремеслу – лучший путь для темнокожих к полноценному гражданству после реконструкции Юга. Он открыл в кампусе Таскиги кирпичный завод и цех по производству повозок, тележек и колясок – там работали студенты, которые затем продавали готовую продукцию местным жителям. Как утверждал Вашингтон, расовая напряженность ослабла благодаря честной торговле между темнокожими рабочими из Таскиги и их белыми клиентами. Училище получало деньги, белые местные жители – хороший кирпич и повозки, а студенты – самую главную награду: ощущение самодостаточности, потому что они делали «то, что нужно миру»{303}.
Однако в идее Вашингтона о самодостаточности есть противоречие. Если вы получаете награду, делая то, чего хотят от вас другие, то самодостаточностью здесь и не пахнет. Вы зависите от запросов привередливого рынка. Стоит им измениться, и ваш источник заработка исчезнет. Ваше чувство собственного достоинства, уверенность в себе находятся в руках других людей. Недостаточно просто делать работу хорошо. Вам никуда не деться от навязчивой мысли: а им понравится? Если ваш труд, как и у большинства из нас в постиндустриальную эпоху, связан с межличностными отношениями, тогда ваш продукт – вы сами и вы начинаете думать уже так: «А понравлюсь ли им я?»
Этим вопросом постоянно задавался и Вашингтон, особенно в первые годы после основания Таскиги. На первый взгляд, он беспокоился о финансовом обеспечении учебного заведения, но за этим скрывалось нечто более глубокое. «Я знал, что в случае провала удар будет нанесен по всей расе, – пишет он. – Предрассудки работали против нас». Он плохо спал по ночам: «Стресс словно давил сверху, иногда казалось, что груз этой ответственности станет невыносимым»{304}. Вашингтон много путешествовал, чтобы получать финансирование от бостонских браминов