. Однако неважно, чем мы это оправдываем, суть остается прежней: установить для работы рамки во имя высшей цели. Нужно нечто святое, чтобы работа на его фоне стала мирской.
Самостоятельно установить эти рамки сложно, поэтому нам нужны сообщества, которые помогут нам закончить работу и заключить ее в определенные границы. Святой Бенедикт пишет: «Ничто не должно предпочитать делу Божию», под которым он подразумевает литургию часов{387}. Монахи, которые опаздывают на службу, должны «по ее окончании… принять публичное покаяние»{388}. За время моего пребывания в монастыре несколько раз кто-то из монахов опаздывал к началу службы. Каждый раз опоздавший проходил прямо к алтарю в центре часовни, опускался на колени на бетонный пол, склонял голову и сидел так, пока аббат не позволял ему встать и занять свое место в хоре. Покаяние длилось всего несколько секунд, но выглядело явным порицанием монаху, который предпочел что угодно – короткий разговор, проверку результатов своего труда, поход в уборную – Божьему делу.
Бенедиктинцы не торопятся ни в работе, ни в молитве. Un travail de bénédictin («долгий и тяжкий труд») – французское выражение, обозначающее проект, который можно закончить путем долгой, терпеливой, честной и усердной работы. Есть вещи, которые не терпят суеты: иллюстрирование Библии, создание книги о тысячелетней истории, учет расположения звезд на ночном небе в течение года. О такой работе не пишут в квартальном отчете о доходах. Она не выжимает максимум из оплачиваемых часов. За нее не платят сверхурочно. Однако она позволяет нам работать без тревоги, которая заставляет нас проводить на рабочем месте бессчетное количество часов и каждые несколько лет резко менять свою жизнь в погоне за «работой получше». Один пожилой, согбенный временем монах, глаза которого за стеклами очков ярко блестели, после воскресной мессы за кофе и домашней выпечкой рассказал мне, что каталогизирует книги монастырской библиотеки. Это задание ему поручили 14 лет назад. Он продолжает над ним работать, день за днем, книга за книгой. И до сих пор далек от завершения.
Бенедиктинцы иногда говорят, что их цель – объединить молитву и работу, превратив принцип ora et labora в единую деятельность. В каком-то смысле их молитва и выглядит как работа, с ранним подъемом и жестким расписанием. Но различий между молитвой монахов и мирским трудом гораздо больше, чем сходства. Здесь нет ни зарплат, ни карьерного роста, ни норм производства. Неоконченные задачи не давят тяжким грузом на плечи монахов. Они не могут отложить сегодняшнюю службу на завтра, чтобы на следующий день помолиться в два раза ревностнее. Молитва не помогает им доказать свою ценность окружающим. Они не волнуются о том, что их заменят роботы. В Средние века именно монахи первыми стали использовать водяные мельницы, чтобы увеличить эффективность сельскохозяйственного труда и высвободить больше времени для молитвы{389}. Монахи из монастыря Христа в Пустыне полагаются на солнечную энергию и спутниковую связь. Бенедиктинцам важна эффективность – во всем, если дело не касается молитв. За пятнадцать веков они ни разу не попытались их оптимизировать.
Монахи обители Христа в Пустыне всеми силами отрицают эффективность дела Божьего и читают молитвы медленнее, чем принято в обычных католических приходах. Во время первых служб такая скорость выводила меня из терпения – очередной демон искушал меня. Монахи используют антифонное пение – хоры в противоположных сторонах часовни поют попеременно. Паузы казались мне невыносимо долгими. Мы теряли драгоценные миллисекунды. Монахи могли бы молиться быстрее, но не делали этого. У них не было иной работы – незачем торопиться.
В понедельник утром, после молитвы, я отправился к монаху, который занимался гостями обители, чтобы попросить у него работу. Но занятия не нашлось ни для кого из нас. Поэтому, повинуясь демону рабочей этики, мы сами нашли чем заняться. Кто-то заметил, что окна в зоне ресепшен монастыря грязные, и поинтересовался, нет ли моющих средств, чтобы это исправить. Другие вытирали пыль с подоконников и собирали мусор во дворе. Человек высокого роста лет пятидесяти сказал, что хочет привести в порядок гравийную дорожку, которая заросла сорняками. Мне тоже хотелось быть полезным, поэтому я присоединился к нему. Спустя час, прополов сорняки и выложив границы дорожки камнями, мы любовались результатами своих трудов.
Я вернулся в гостевой домик и встретил двух женщин средних лет, которые приводили в порядок кухню. Выпив воды, я ушел, чтобы не мешать им. В это же время юные послушники в синих нитриловых перчатках сновали по ванным и свободным комнатам, готовясь к приему новых гостей. Один из них незаметно надел наушники. Закончив, они уселись на стулья в коридоре и заговорили по-вьетнамски. Просто отдыхали, как самые обычные работники. В монастырь они вернулись прежде, чем зазвонил колокол.
Брат Симеон говорит, что, наставляя послушников со всего мира, он видит рабочую этику, присущую разным культурам. Например, американцы больше всего помешаны на работе. Однако послушникам всех национальностей нужно время, чтобы привыкнуть к монастырскому распорядку и важности молитвы. Он говорит, что они часто тревожатся о работе. Им тяжело принять тот факт, что в конце отведенного времени ее можно оставить и продолжить на следующий день. Им хочется показать, на что они способны, потому что они еще не поняли, каково это – жить в молитве за мир, от которого они отрешились. «Вы отдаете свою жизнь и не видите результата, – говорит отец Симеон. – Конечно, вам хочется работать».
Возможно, монахи не стремятся добиться осязаемых результатов, но им тоже нужно обеспечивать себя. Им приходится быть частью мира – именно там есть деньги. Главный источник дохода монастыря – гостевой дом. (Он закрылся после начала пандемии.) Монахи также принимают пожертвования. За последние десятилетия они перепробовали множество способов, пытаясь найти баланс между прибыльностью и сохранением своего призвания. Они открыли секонд-хенд и сувенирный магазин в Санта-Фе – оба проработали несколько лет. Еще они пытались заниматься пчеловодством, но не смогли собрать достаточно меда на продажу. Они подписали контракт с компанией звукозаписи Sony Masterworks, чтобы выпустить диски с псалмами. Принимали у себя реалити-шоу для канала Learning Channel: пятеро мужчин, один из которых по сюжету обязательно был темной лошадкой, вели монашеский образ жизни в течение 40 дней.
Самым перспективным проектом был скрипторий – казалось, он обещал революционные достижения. Его возглавлял брат Мария-Аквинат, монах с редкими техническими способностями и широкими взглядами. В 1998 г. он сказал, что для монахов, которые работали в сфере информационных технологий, необходима «новая разновидность духовности». «Эта работа требует больших усилий, здесь нужна огромная концентрация. Зачастую нужно 8–10 часов, чтобы добраться до сути проблемы, – говорил он. – Это не вписывается в монастырский распорядок». Он указывал на контраст между трудом бенедиктинцев, уходящим корнями в аграрный век, и моделью цифровой эпохи: «Современное понимание работы – это, в каком-то смысле, куда более совершенное видение»{390}.
Святой Бенедикт и сам признавал, что в монашескую общину войдут члены, обладающие востребованными навыками. Это необходимо, чтобы выжить. Но для монахов у него был суровый наказ. Мастер, который «станет гордиться своим умением, возомнит, что делает ценный вклад в жизнь обители», должен быть отстранен от работы, пока не сможет снова выполнять ее со смирением{391}. В миру это правило не имеет смысла. Талант здесь считается редким товаром. Компании бьются за компетентных работников, будь то программисты, хирурги или вратари, а затем заставляют их работать как можно больше. Именно так, по мнению корпораций, зарабатываются огромные деньги. А вот в монастыре мастерство может помешать благополучию общины и препятствовать духовному развитию самого мастера. Если опытный умелец вкладывается в свое ремесло, он разовьет талант и повысит производительность. Однако этот вклад несет в себе риск впасть в гордыню, а это – смертный грех. Если ослабит бдительность сам монах или его братья, зорко наблюдающие за ним, удовольствие, которое он испытывает от своего искусства, затмит цель, ради которой оно создается.
Аббат Филип написал мне, что «до сих пор сложной задачей является воспитание мастеров и художников, для которых монашество является высшей ценностью». Одаренный ткач или мебельщик может покинуть монастырь, чтобы совершенствовать свое искусство в миру. «Наша задача – создать монаха, – продолжает аббат Филип. – Но иногда важнее оказываются другие вещи, и мы теряем монаха, производя на свет великого творца».
Брат Мария-Аквинат тоже покинул монастырь в 1998 г., когда закрылся скрипторий. Если верить сайту NextScribe, созданной им новой версии скриптория, он вернулся к мирской жизни после того, как «архиепископ рассудил, что его новое призвание в области духовного развития при помощи компьютера больше не соответствует образу жизни монаха-отшельника»{392}.
Генри Торо считал, что аскетизм освободит нас от бесконечного, отчаянного и утомительного труда. Определитесь, что вам действительно необходимо, откажитесь от остального и работайте ровно столько, сколько нужно, чтобы наполнить кладовую тем, без чего вы не можете обойтись. После этого можно стремиться к высшим материям. Торо был уверен, что его соседи смогут так жить, но, как ему казалось, лишь в одиночку. Социальные условности лишь добавляют обузы, кроме того, ваша задача – следовать именно за