Познакомился я и с 90-летним монахом, который работал в сувенирной лавке в аббатстве Святого Иоанна. Когда я зашел в магазин, он протянул мне листок бумаги с цитатой кардинала Джона Генри Ньюмена: «Господи, поддержи нас весь долгий день, пока не удлинятся тени, и не наступит вечер, не уляжется мирская суета, не утихнет лихорадка жизни, и не будет завершена дневная работа. Тогда ниспошли нам в своей неизречимой милости мир, покой и святое отдохновение»{403}. Эти слова, как мне показалось, идеально описывали выход на пенсию. Монах излучал жизнерадостность, переговаривался с покупателями, включая супругов, которые познакомились еще будучи студентами университета. Другой монах, брат Рене Макгроу, который к моменту нашей встречи в свои 84 года недавно ушел с должности преподавателя философии, ждал от аббата нового назначения. Он сказал мне, что готов ко всему, что ему предложат, «неважно, мыть писсуары или мести полы».
Американцы не умеют выходить на пенсию, отчасти потому, что огромная часть личности, общественной роли и смысла жизни построена на работе, пусть она и привела многих из них к выгоранию. Они отчаянно ждут пенсии, но, дождавшись, не понимают, как им теперь быть, когда их карьера окончена. С 2000 г. процент работающих американцев в возрасте свыше 65 лет продолжал расти, даже когда общее число взрослого работающего населения снизилось{404}. Около 40 % пожилых работников вышли на пенсию, но затем снова вернулись к работе{405}. Генри Торо высмеивал тех, кто тратит «лучшую часть жизни на добывание денег, чтобы наслаждаться сомнительной свободой в наименее ценный ее период»{406}. Многие американцы не способны даже на это.
Впрочем, некоторые бенедиктинцы все же боятся выходить на пенсию. К примеру, сестра Жанна Мари Ласт, преподаватель биологии, присоединилась к общине сразу после выпуска из колледжа Святого Бенедикта в 1973 г. Она любит свою работу, а еще – играть летом в гольф. Когда мы разговаривали, сестра Жанна была одета в оксфордскую рубашку поверх футболки и бриджи. У нее короткие седые волосы, она носит очки, лицо гладкое, морщинки почти незаметны. Она не знает, что будет делать после выхода на пенсию. «Я не вижу здесь ни одного занятия, которое мне подойдет», – признается она. Сестра Жанна считает, что она «не святая», поэтому духовная деятельность, которой часто занимаются пожилые члены общины, ее не привлекает. Она полагает, что, возможно, будет выращивать овощи на гидропонике[35].
Если верить статистике, у сестры Жанны есть все шансы быть счастливой на пенсии – точно так же, как у сестры Цецилии, сестры Люсинды или монаха из сувенирной лавки. Одно из исследований, проведенное в Германии, показало, что бенедиктинки зрелого возраста демонстрировали бóльшую удовлетворенность жизнью, чем их ровесницы, живущие в миру, – как замужние, так и одинокие. Если обычные жительницы Германии с возрастом все меньше довольны жизнью, бенедиктинские монахини ничего подобного не испытывают. С годами они становятся лишь счастливее{407}.
Подозреваю, что бенедиктинские монахи и монахини счастливы не в последнюю очередь потому, что верят в достоинство каждого человека, а значит, не придают слишком большого значения работе, обеспечивая удовлетворение потребностей друг друга. Вне зависимости от религиозности мы должны признавать свое и чужое достоинство, если не хотим, чтобы наше стремление к продуктивности превратилось в демона. Четырехкратная прибыль не стоит человека, который усердным трудом и ценой своего здоровья пытается ее обеспечить. Репутация и удовлетворенность клиентов не стоят дороже человека, который оформляет заказы и терпит жалобы. Ваша гордость за хорошо выполненную работу, тревожность, выгорание на службе вашему работодателю – ничего из этого не стоит дороже, чем ваше личное человеческое достоинство.
Я вспоминаю, как монахи из монастыря Христа в Пустыне покидают свои места в конце каждой молитвы. Каждый из них склоняется перед алтарем, а затем – перед братом напротив. Они повторяют это семь раз в день. По сравнению с устройством общества, которое постоянно требует доказывать свою ценность при помощи труда, это кажется самым смелым поступком монахов.
8. Разные формы антивыгорания
Однажды днем в Колледжвилле, штат Миннесота, я проходил мимо гончарной мастерской Ричарда Бреснахена. Дверь была открыта, и я несколько минут рассматривал предметы на полках – не покрытые глазурью красные и серые кувшины и чашки. Бреснахен, лепивший из глины невысокую чашу, заметил меня не сразу. Его подмастерья были через дорогу – они заблаговременно готовились к обжигу керамики в огромной печи, стоявшей на берегу озера, промывали полки и кололи дрова. Обжиг происходит только раз в два года: 15 000 плотно уложенных предметов помещают в печь и поджигают около 22 поленниц дров{408}.
Каждый день в три часа дня работа прекращается, чтобы гончары и все желающие могли собраться вокруг традиционного японского очага ирори. В центре очага подвешивают железный чайник. За температурой воды следила, глядя на пузырьки, одна из учениц, она же заваривала зеленый чай. Мы прихлебывали чай, болтали и передавали по кругу миску самых сладких помидоров черри, которые мне доводилось пробовать, – их вырастил в своем саду один из подмастерьев. Когда к нам неожиданно заглянули керамистка из Северной Дакоты с мужем, мы сдвинули стулья, чтобы освободить место и для них.
Этот стол – олицетворение принципа, согласно которому для процветания человеку нужно общество и регулярный досуг, который ограничит работу и даст нам возможность уважать достоинство друг друга. Он представляет собой более человечный идеал работы, чем те, на которые мы равняемся сейчас.
Нам необходимо покончить с культурой выгорания. Пытаясь понять, как это сделать, я рассматривал маргиналов – людей на границе культуры, чья жизнь казалась необычной или «неуспешной» по современным меркам. Эти мерки – часть культуры, которую нужно изменить. Невозможно уничтожить выгорание, сохранив культуру тотальной занятости. Мы не можем работать так же, как работали последние 50 лет, и ждать внезапных перемен. Именно поэтому огромная часть рассуждений о выгорании, о которых я говорил в главе 1, – это поверхностные и робкие высказывания. Мы говорим, что не хотим выгореть, но одновременно не хотим отказываться от системы смыслов, не говоря уже о системе заработка, которая построена на работе, приводящей нас к выгоранию.
Лучшие примеры счастливой жизни, построенной на основе чего угодно, кроме работы, могут показаться неоднозначными. И все же люди пытаются. Улучшают условия на рабочем месте. Вкладывают силы и время в хобби. Берутся за творческие проекты, если не могут работать из-за инвалидности. На этих примерах мы увидим, какие общественные структуры и личные качества помогают людям обрести достоинство, моральные ценности и смысл вне работы. Как их идеалы взаимодействуют с реальностью? Другими словами, каковы характеристики контркультуры антивыгорания?
Однажды весенним дождливым утром, несколько месяцев спустя после путешествия в Миннесоту, я отправился на ежемесячное собрание сотрудников CitySquare – некоммерческой организации в Далласе, которая занимается жилищными, продовольственными и медицинскими программами для малоимущих. Организацией тогда руководила Джери Бредли, она и пригласила меня, пообещав, что собрание будет больше похоже на вечеринку. Мероприятие проходило в скромной кирпичной баптистской церкви, расположенной на юге Далласа, недалеко от автомагистрали. На столах были разложены тако, стояли кофе и сок. Доносившиеся из колонок евангельские песнопения заполняли зал; его стены, ковры и даже обивка складных стульев были голубого цвета. Здесь собрались сотрудники CitySquare (около 160 человек), в основном женщины; половина из собравшихся были темнокожими.
Бредли, женщина с волосами бордового оттенка, одетая в пиджак и оранжевую футболку с логотипом CitySquare, сновала по залу и обнимала всех, кто входил. Она открыла собрание, представив трех женщин, недавно приступивших к работе в отделе размещения: «Поприветствуем наших новых борцов с бедностью!» Мы зааплодировали.
Дальше на повестке дня было мероприятие «Давайте похлопаем!» – открытая беседа, посвященная признанию заслуг друг друга. Эта часть собрания и впрямь походила на вечеринку. Бредли передавала микрофон каждому, кто хотел похвалить кого-то из коллег. Давайте похлопаем коллегам из продовольственного отдела. Давайте похлопаем команде службы поддержки соседей, которая на днях успешно прошла аудиторскую проверку. Тут встали два десятка людей. «Похлопаем им всем!» – выкрикнул кто-то, и мы снова зааплодировали.
Настоящая лавина признания. Давайте похлопаем мисс Андреа, которая подготовила площадку для встречи. Давайте похлопаем тем, кто помог семьям найти жилье и школу, когда они попросили помощи у совета директоров. Давайте похлопаем «специальной группе по просветительской работе с гражданами». Давайте похлопаем тем, кто отремонтировал помещение и навел там порядок перед аудиторской проверкой.
Сделав круг, микрофон вернулся к Джери, которая поблагодарила всех за то, что «CitySquare достойно прошла» проверку. Аудитор из муниципалитета не только положительно оценила организацию, но и сама подала заявку на работу в ней.
Я заинтересовался деятельностью CitySquare после встречи с Джери на конференции. Там она рассказывала о своей работе и о сострадании, на котором она основана. Мне показалось, что политика CitySquare могла ответить на важный вопрос: как поставить человеческое достоинство в центр рабочей культуры и таким образом победить выгорание?