Поищи-ка дурачков!
Ты же явно хочешь драпать!
Это ж видно без очков!
Если ж кто того не видит,
Растолкуем в час-другой,
Нет, любезный, так не выйдет,
Так не будет, дорогой!
Мы тебя — не то что взгреем,
Мы тебя сотрем в утиль!
Нет, не зря ты стал евреем!
А затем ты стал евреем,
Чтобы смыться в Израиль!
И пошло тут братцы-други,
Хоть ложись и в голос вой!..
Я теперь живу в Калуге,
Беспартийный рядовой!
Мне теперь одна дорога,
Мне другого нет пути:
— Где тут, братцы, синагога?!
Подскажите, как пройти!
(1967–1969)
БАЛЛАДА О ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ
Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма…
Я научность марксистскую пестовал,
Даже точками в строчке не брезговал.
Запятым по пятам, а не дуриком
Изучал «Капитал» с «Анти-Дюрингом».
Не стесняясь мужским своим признаком,
Наряжался на праздники «призраком»,
И повсюду, где устно, где письменно,
Утверждал я, что все это истинно.
От сих до сих, от сих до сих, от сих до сих,
И пусть я псих, а кто не псих?.. А вы — не псих?
Но недавно случилась история —
Я купил радиолу «Эстония»,
И в свободный часок на полчасика
Я прилег позабавиться классикой.
Ну гремела та самая опера,
Где Кармен свово бросила опера,
И когда откричал Эскамилиё,
Вдруг свое я услышал фамилиё.
Ну, черт-те что, ну, черт-те что, ну, черт-те что!
Кому смешно, мне не смешно… А вам — смешно?
Гражданин, мол, такой-то и далее —
Померла у вас тетка в Фингалии,
И по делу той тети Калерии
Ожидают вас в Инюрколлегии.
Ох, и вскинулся я прямо на дыбы,
Ох, не надо бы вслух, ох, не надо бы!
Больно тема какая-то склизкая,
Не марксистская, ох, не марксистская!
Ну, прямо срам, ну, прямо срам, ну, стыд и срам!
А я-то сам почти что зам!.. А вы — не зам?
Ну, промаялся ночь, как в холере, я.
Подвела меня, падла, Калерия!
Ну, жена тоже плачет, печалится —
Культ — не культ, а чего не случается?!
Ну, бельишко в портфель, щетку, мыльницу,
Если сразу возьмут, чтоб не мыкаться.
Ну, являюсь, дрожу, аж по потрохи,
А они меня чуть что не под руки.
И смех и шум, и смех и шум, и смех и шум!
А я стою — и ни бум-бум… А вы — бум-бум?!
Первым делом у нас — совещание,
Зачитали мне вслух завещание —
Мол, такая-то, имя и отчество,
В трезвой памяти, все честью по чести,
Завещаю, мол, землю и фабрику
Не супругу, засранцу и бабнику,
А родной мой племянник Володичка
Пусть владеет всем тем на здоровьичко!
Вот это да, вот это да, вот это да!
Выходит так, что мне туда!.. А вам — куда?
Ну, являюсь на службу я в пятницу,
Посылаю начальство я в задницу,
Мол, привет, по добру, по спокойненьку,
Ваши сто — мне как насморк покойнику!
Пью субботу я, пью воскресение,
Чуть посплю — и опять в окосение.
Пью за родину, и не за родину,
и за вечную память за тетину.
Ну пью и пью, а после счет, а после счет,
А мне б не счет, а мне б еще… И вам — еще?!
В общем, я за усопшую тетеньку
Пропил с книжки последнюю сотенку,
А как встал, так друзья мои бражники,
Прямо все, как один за бумажники:
— Дорогой ты наш бархатный, саржевый,
Ты не брезговай, Вова, одалживай!
Мол, сочетмся когда-нибудь дружбою,
Мол, пришлешь нам, что будет ненужное.
Ну, если так, то гран-мерси, то гран-мерси,
А я за это вам — джерси… И вам — джерси.
Наодалживал, в общем, до тыщи я,
Я ж отдам, слава Богу, не нищий я,
А уж с тыщи-то рад расстараться я —
И пошла ходуном ресторация…
С контрабаса на галстук — басовую!
Не «столичную» пьем, а «особую»,
И какие-то две с перманентиком
Все назвать норовят меня Эдиком.
Гуляем день, гуляем ночь, и снова ночь,
А я не прочь, и вы не прочь… И все — не прочь.
С воскресенья и до воскресения
Шло у нас вот такое веселие,
А очухался чуть к понедельнику,
Сел глядеть передачу по телеку,
Сообщает мне дикторша новости
Про успехи в космической области,
А потом: «Передаем сообщения из-за границы.
Революция в Фингалии! Первый декрет
народной
власти о национализации земель, фабрик,
заводов и всех прочих промышленных
предприятий.
Народы Советского Союза приветствуют
и поздравляют братский народ Фингалии
со славной победой!».
Я гляжу на экран, как на рвотное,
То есть, как это так, все народное?!
— Это ж наше, — кричу, — с тетей Калею,
Я ж за этим собрался в Фингалию!
Негодяи, бандиты, нахалы вы!
Это все, — я кричу, — штучки Карловы!
… Ох, нет на свете печальнее повести,
Чем об этой прибавочной стоимости!
А я ж ее — от сих до сих, от сих до сих!
И вот теперь я полный псих!.. А кто — не псих?!
(1964–1966)
ОТРЫВОК ИЗ РАДИО-ТЕЛЕВИЗИОННОГО РЕПОРТАЖА О ФУТБОЛЬНОМ МАТЧЕМЕЖДУ СБОРНЫМИ КОМАНДАМИ ВЕЛИКОБРИТАНИИ И СОВЕТСКОГО СОЮЗА
… Итак, судья Бидо, который, кстати, превосходно проводит сегодняшнюю встречу, просто превосходно, сделал внушение английскому игроку и — матч продолжается. И снова, дорогие товарищи болельщики, дорогие наши телезрители, вы видите на ваших экранах, как вступают в единоборство центральный нападающий английской сборной, профессионал из клуба «Стар» Боби Лейтон и наш замечательный мастер кожаного мяча, аспирант Московского педагогического института Владимир Лялин. Володя Лялин — капитан и любимец нашей сборной! В этом единоборстве (кстати, обратите внимание — интересный игровой момент), итак, в этом единоборстве соперники соревнуются не только в технике владения мячом, но в понимании, так сказать, самой природы игры, в умении предугадать и предупредить самые тончайшие стратегические и тактические замыслы противника…
А он мне все по яйцам целится,
Этот Боби, сука рыжая,
А он у них за то и ценится —
Мистер-шмистер, ставка высшая!
А я ему по-русски, рыжему:
«Как ни целься — выше, ниже ли,
Ты ударишь — я, бля, выживу,
Я ударю — ты, бля, выживи!
Ты, бля, думаешь, напал на дикаря,
А я сделаю культурно, втихаря,
Я, бля, врежу, как в парадном кирпичом
Этот, с дудкой, не заметит нипочем!»
В общем все — сказал по-тихому,
Не ревел,
Он ответил мне по-ихнему:
«Вери вэл…»
… Судья Бидо фиксирует положение вне игры — великолепно проводит матч этот арбитр из Франции, великолепно, по-настоящему спортивно, строго, по-настоящему арбитр международной квалификации. Итак, свободный удар от наших ворот, мяч рикошетом падает снова к Боби Лейтону, который в окружении остальных игроков по центру продвигается к нашей штрафной площадке. И снова перед ним вырастает Владимир Лялин, Володя! Володечка! Его не обманул финт англичанина — он преграждает ему дорогу к нашим воротам…
Ты давай из кучи выгляни,
Я припас гостинчик умнику,
Финты-шминты с фигли-миглями —
Это, рыжий, все на публику!
Не держи меня за мальчика,
Мы еще поспорим в опыте.
Что ж я, бля, не видел мячика?!
Буду бегать где ни поподя?!
Я стою, а он как раз наоборот,
Он, бля, режет, вижу, угол у ворот,
Натурально, я на помощь вратарю,
Рыжий — с ног, а я с улыбкой говорю:
«Думал вдарить, бля, по-близкому,
В дамки шел?!»
А он с земли мне по-английскому:
«Данке шён!..»
… Да, странно, странно, просто непонятное решение — судья Бидо почему-то принимает обыкновенный силовой прием за нарушение правил и назначает одиннадцатиметровый удар в наши ворота. Это неприятно, это неприятно, несправедливо и… а… вот здесь мне подсказывают — оказывается, этот судья Бидо просто прекрасно известен журналистам, как один из самых продажных политиканов от спорта, который в годы оккупации Франции сотрудничал с гитлеровской разведкой. Ну, итак, мяч установлен на одиннадцатиметровой отметке, кто же будет бить, а, ну все тот же самый Боби Лейтон, он просто симулировал травму, вот он разбегается, удар!.. Да, досадный и несправедливый гол, кстати, единственный гол за всю эту встречу, единственный гол за полминуты до окончания матча, единственный и несправедливый, несправедливый, досадный год, забитый в наши ворота.
Да, игрушку мы просерили,
Протютюкали, прозяпали.
Хорошо б она на Севере,
А ведь это ж, бля, на Западе.
И пойдет теперь мурыжево —
Федерация, хренация,
Как, мол, ты не сделал рыжего —
Где ж твоя квалификация?!
Вас, засранцев, опекаешь и растишь,
А вы, суки, нам мараете престиж!
Ты ж советский, ты же чистый, как кристалл!