Потом тарелки все же опустели, и девушка, распрощавшись, вышла, вновь оставив нас вдвоем.
— Что случилось? — мрачно и настороженно уточнил я.
— С чего ты взял? Все нормально, — вяло отмахнулась она.
— Ты отчего-то очень нервничаешь. Утром все действительно было нормально, но эти двое выбили тебя из колеи. Может, все-таки расскажешь, в чем причина тревоги? — Я нахмурился.
— Идиоты они, — пробурчала эльфийка себе под нос, помогая мне улечься обратно. Вышло не возмущенно, а как-то очень жалко и неубедительно.
— Тилль? — с нажимом повторил, пристально ее разглядывая.
— Да ничего страшного, — пробормотала она, неуверенно опускаясь на край кровати и отводя взгляд. — Это вполне может подождать денек-другой. Или не денек, — вздохнула тяжело, прикрыла глаза, кажется, собираясь с мыслями. Я не торопил: такое введение настораживало, хотя интуиция молчала и никакими ужасами не грозила. — Впрочем, что теперь в молчанку играть, полгорода небось в курсе, — поморщившись, буркнула она себе под нос. — Я честно собиралась тебе сказать, только как-нибудь… не так, — еще один душераздирающий вздох и пауза.
— Ты выходишь замуж, а мне стоит побыстрее свалить подальше? — мрачно уточнил я. Не то чтобы действительно подозревал нечто подобное, но ее поведение… нервировало.
— Что?! — вытаращилась на меня Тилль и тут же вновь недовольно наморщила нос. — Что ты выдумываешь?! Не говори глупостей!
— Тогда скажи уже, что случилось на самом деле, — возразил я.
— Я пытаюсь! — возмутилась она. — Думаешь, это так просто? — пробормотала, вновь отводя взгляд. — В общем, не знаю, порадуешься ты или наоборот, но я беременна. Сама не ожидала, что так получится, но, видимо…
— Вчера? — оборвал ее неуверенное бормотание, прикрыв глаза. — В смысле, это ведь не в ту ночь в храме случилось, да?
— Нет, — подтвердила Тилль тихо. Несколько секунд мы молчали: я пытался уложить неожиданное известие в голове и сердце, а целительница, видимо, ожидала реакции. В конце концов терпение ее лопнуло, и она уточнила: — Ты не рад?
— Я не рад, что даже обнять тебя не могу, не говоря о том, чтобы взглянуть на твою ауру и увидеть все собственными глазами, — пробормотал, с трудом поднимая веки и встречаясь с тревожным, напряженным взглядом фиолетовых глаз. — Как я понимаю, убегать от меня и прогонять меня прочь ты не намерена? Несмотря ни на что? — уточнил осторожно, недоверчиво. Внимательные глаза пару мгновений пристально разглядывали мое лицо, а потом хмурая вертикальная складка между бровей разгладилась и губы изогнулись в неуверенной радостной улыбке.
— Даже не надейся, — тихо сообщила целительница, порывисто меня поцеловала и вновь вытянулась рядом на кровати, на этот раз — крепко прижавшись и устроив голову у меня на плече. Ценой неимоверного, до предобморочной темноты в глазах, усилия я все же сумел приподнять руку и накрыть лежащую на груди ладонь, после чего подчинился накатывающей волнами слабости и вновь закрыл глаза.
Никак не удавалось толком осознать новость и поверить в нее. Наверное, потому, что два сказанных все-таки дрогнувшим голосом слова «я беременна» и дальнейшее поведение Тилль несли в себе гораздо больше, чем могло показаться на первый взгляд. Не просто известие о вполне естественном с точки зрения биологии событии, а грандиозное, кардинальное изменение во всей моей судьбе, в кои-то веки — положительное.
Тилль согласна впустить меня в свою жизнь, невзирая на все недостатки, наплевав на мнение всего мира, великодушно простив разом все прошлое и не поддавшись страхам, суевериям и стереотипам. Эта удивительная женщина полностью мне доверяет — и свою жизнь, и жизнь пока еще не рожденного ребенка. И, значит, в моей жизни наконец-то появится какой-то настоящий смысл, и сама эта жизнь теперь уже не моя, а наша. И от этого слова, от этих мыслей на сердце стало легко и радостно.
Неужели я в кои-то веки поступил правильно и боги решили меня за это поощрить?
Тилль
Фель поправлялся стремительно. С одной стороны, это, безусловно, радовало. Но с другой, как любая деятельная натура, почувствовав, что руки-ноги слушаются, огневик сделал вывод, что здоров, и больше в госпитале торчать не желал. Нет, ему хватало здравомыслия не пытаться сбежать и стараться выполнять указания целителя, но светлый стал ворчлив и раздражителен. Только последнее у меня почему-то вызывало не недовольство, а приступы немотивированного умиления. Наверное, потому, что рычал он на кого угодно, кроме меня. Нет, мне порой тоже доставалось, но обычно на излете раздражения и случайно.
Впрочем, персонал за годы работы насмотрелся и не на такое, в своем недовольстве Бельфенор не отличался от прочих пациентов, а по сравнению с некоторыми казался самим воплощением кротости. По опыту, тяжелее всего реабилитационный период воспринимали орки, которых порой в самом деле приходилось привязывать к койкам.
Я от светлого, разумеется, далеко не отходила и даже ночевала у него под боком, пользуясь собственным привилегированным положением. И заодно развлекала его разговорами и рассказами. Пересказала все подробности последних тревожных событий, поделилась наболевшим. Даже пожаловалась, насколько горько потерять друга, да еще — вот так. И молчаливая поддержка стихийника, щедро сдобренная глубоким пониманием, сблизила нас еще больше.
Проведать Феля пару раз заходил Таналиор, чем здорово меня озадачил: не ожидала я от хаосита такой искренней заботы о друге. А это было именно проявление заботы, несмотря на то, что Тай в основном язвил и местами откровенно издевался над стихийником. Тот, впрочем, манеру общения старого приятеля воспринимал с философской невозмутимостью: судя по всему, давно уже привык. Хаосит в первый свой визит торжественно вернул хозяину ценный артефакт, и уже на мои плечи легла обязанность по приведению его в относительно приличный вид.
Известие о сущности хайратника и его происхождении Фель воспринял удивительно спокойно. У меня сложилось впечатление, что он попросту неосознанно подозревал и предчувствовал нечто такое. Все-таки Бельфенор — сильный маг и был единственным, кто неизменно находился рядом с артефактом в момент срабатывания.
А отношение к стихийнику покойной матери, ее забота и, возможно, самопожертвование… кажется, светлый в ней просто никогда не сомневался. Это он разумом ее не помнил, а в душе такое не могло не оставить следа. Может, именно благодаря этой женщине он и вырос… нормальным? Не из-за артефакта, а из-за пусть короткого, но хорошего детства. Легче жить, когда точно знаешь, что тебя любят или, по крайней мере, любили, пусть и давно.
Отлучалась я только изредка и недалеко, заодно узнавала последние новости. Для этого даже не надо было выходить за пределы госпиталя, достаточно найти пару особенно словоохотливых коллег. Так из их рассказов я узнала, что Валлендор уже разговаривал со светлыми о результатах расследования. Причем, по слухам, наследника, еще не вступившего в права наследования, и всех советников гораздо сильнее впечатлило присутствие при разговоре эль Алтора, чем известие об окончании расследования.
Менталист решительно заявил, что категорически возражает против более серьезного наказания для подростков, чем домашний арест. Потому что те, дескать, и так достаточно наказаны, сейчас им нужно лечение, а не кара, и он планирует этим лечением заняться. В итоге единогласно постановили считать виноватым Налатина, получившего по заслугам.
Не знаю, почему светлые так легко поверили. То ли им в действительности было плевать, то ли они не думали, что мы способны кого-то выгораживать, используя смерть настолько высокопоставленного лица, да еще от руки Бельфенора.
Кроме того, выяснилось, что за эти дни успели закончить ремонт железнодорожной ветки. Пока она не работала, приходилось перегружать все на машины на узловой станции в трех десятках километров от города, а теперь прямо к морю по ней уже шли грузовые составы. Скоро должен был прибыть и первый эшелон с возвращающимися из эвакуации. С эвакуированными пока старались не спешить, потому что город частью лежал в руинах и не мог принять большое количество жителей. Первым эшелоном прибывали те, кто имел возможность с этим восстановлением помочь, — вещевики и другие маги мирных специальностей.
От работы меня благополучно освободили. Колос выписал небольшой отпуск «по уходу за больным», причем сделал это с крайне ехидным видом. Впрочем, не могу сказать, что его насмешливость меня задела. Меня вообще сейчас трудно было чем-то задеть: я чувствовала себя счастливой. Причем не просто счастливой, а счастливой запредельно, в каком-то превосходном смысле этого слова.
Невзирая на все сомнения Бельфенора, момент выписки все-таки наступил, причем случилось это всего через трое суток после попадания огневика в госпиталь. И в этот день, запоздало вспомнив об одном важном деле, я решила встать пораньше.
— Что ты делаешь? — через некоторое время отвлек меня голос проснувшегося стихийника. Подняв взгляд, я со злорадным удовлетворением поймала выражение глубочайшего недоумения в вишневых глазах.
— Доброе утро. Выполняю типично женскую обязанность, — не без ехидства гордо откликнулась я. — Проявляю заботу об отце моего будущего ребенка.
Фель растерянно кашлянул, кажется, не зная, что на это ответить, а я продолжила неторопливо орудовать иголкой и ниткой.
— А… — наконец неуверенно попытался возразить он.
— Не думал же ты, что одежда пострадала меньше, чем ты сам? — откликнулась я насмешливо. — Не волнуйся, сапоги почти целы, а штаны, белье и рубаху я залатаю. Я все-таки девушка из приличной семьи, и положенными навыками владею неплохо. Вещевиков свободных, увы, нет, но постараюсь сделать не хуже, — сообщила невозмутимо, стрельнув взглядом в светлого. Тот сидел неподвижно и разглядывал меня с непонятным выражением в глазах, потом усмехнулся как-то устало и обреченно и проговорил с расстановкой:
— Парадокс. С одной стороны, хочется сказать спасибо за заботу, и я понимаю, что действительно должен это сделать. Но с другой стороны, очень хочется перегнуть тебя через к