Постановлением бюро Молотовского обкома партии отмечалось, что он ослабил руководство заводом, допустил неразборчивость при подборе руководящих кадров и не проявил необходимой требовательности к командному составу завода по устранению недостатков, неактивно поддерживал новые передовые начинания, продолжительное время возражал против внедрения на заводе индивидуального хозрасчета. […] С обязанностями директора справлялся. К критическим замечаниям относился правильно[292].
Больше Михаил Данилкин и Александр Семченко не встречались друг с другом.
Глава 3«Природа наградила меня басом Маяковского…»
Мы столь подробно реконструировали жизненный путь Михаила Данилкина, чтобы понять ментальные основания его картины мира – дробной, рассогласованной, противоречивой, однако покоящейся на прочном и неизменном фундаменте, сложившемся в процессе его личной истории.
У М. Данилкина было несчастливое детство. Алкоголик-отец, душевнобольная мать. Беспризорничество в семье. Он на следствии так и не смог вспомнить годы рождения родителей. Косые взгляды односельчан. Упреки, возможно, побои. Укрепившаяся навсегда ненависть к богатым и сытым; неприятие любого благоустроенного быта. И тогда становится понятным доброе отношение замполита к детям-сиротам из СпецРУ № 22. В них Данилкин увидел себя. Будучи членом партийной номенклатуры, он ментально оставался все тем же маргиналом, беспризорником, оборванцем, как в детские годы. Сложившийся в детские годы ресентимент по отношению к обеспеченным, добропорядочным гражданам остался с ним на всю жизнь. Иначе не понять его ненависть к Матвею Дугадко – ненависть, переплавленную в зловещий символ – «дугадковщину».
У Данилкина была, однако, счастливая молодость. Совсем юнцом он участвовал в коллективизации, вымещая ненависть к богачам так неистово, так азартно, что после организации колхозов, завершения периода бури и натиска ему пришлось покинуть село, отказаться от должности и пойти в рабочие. Но из деревни он ушел победителем. И это чувство укрепилось в нем на строительных площадках Березниковского химического комбината. Он был среди победителей природы, но также косности, саботажа, неверия в лучшее будущее. И он чувствовал себя равным среди них.
Военный опыт был у Михаила Данилкина иным. Он почувствовал, что его победу все время пытались украсть генералы, люди в золотых погонах и орденах. «Батюшка мой! – писал он Сталину. – Сколько же сейчас этих погон и рангов! Нужно целое производство по изготовлению кантов, лампас, погонов. А Чапаев хорош был и без них. А образ Чапаева, скажем прямо, понятнее и дороже образа маршала Рокоссовского»[293]. И в конце концов, победу в войне украли. Так же, впрочем, как и победу в Березниках в годы ежовщины. Но победы все-таки были, и они рождали надежду на справедливость, веру в коммунистическое будущее.
В школе, а впоследствии в газете Данилкин ощутил силу печатного слова. Ему показалось, что он победил и его. Литературным даром он не обладал, но не подозревал об этом. Ему казалось, что словом, если оно искреннее, подлинное и настоящее, можно победить любую грубую материю. Нужно только найти собеседника, способного понять и, самое главное, превратить слово в дело: устранить препятствия, прогнать, а лучше наказать паразитов, мобилизовать массы. Таким собеседником мог быть только человек, олицетворяющий власть. Именно поэтому Михаил Данилкин все время претендовал на роль бескорыстного советника либо секретаря обкома, либо Сталина. Он чуждался любых материальных эквивалентов высокого положения: хорошей одежды, добротной обуви, обустроенного жилья. Высшей ценностью оставалась власть – власть слова, вовремя подсказанного вождю и тут же претворенного в жизнь. И если что-то дурное происходило в мире, то его совершили злоумышленники, либо спрятавшиеся за правильные слова, либо исказившие их смысл и потому подлежащие разоблачению и наказанию.
На наш взгляд, эти идеи обладали для Михаила Данилкина всеми свойствами архетипа – индивидуально приобретенного культурного наследия, свернутого до простейших символов, неотрефлексированного, потаенного, но живого[294]. Он мог по-разному относиться к Сталину – очаровываться им или, напротив, разочаровываться, выстраивать из партийного языка новые символы или давать жизнь старым, предлагать те или иные меры, но все эти интеллектуальные упражнения были притянуты к готовому и неизменному культурному архетипу.
Вернемся, однако, к событиям 1952 г.
К тому времени всех участников партийных боев без правил развели побитыми по разным углам площадки.
К.М. Хмелевский пережил измену ближайших сотрудников: «За это время я прозрел, насмотрелся на людей лицемерных, гадких, отвратительных, умеющих прятать подлость за маской принципиальности и нравственности»[295]. Смог выдержать атаки партийных инквизиторов: «2 года церберы Шкирятова копались в этом г-не, из кожи вон лезли и ничего не могли доказать»[296]. Партийный билет и маленькую должность в аппарате ЦК Кузьма Михайлович сохранил.
М.З. Дугадко был освобожден из мест заключения и на правах вольнонаемного работал «начальником подсобных предприятий строительно-монтажной конторы управления “Уралалмаз”»[297].
А.Т. Семченко сохранил должность директора азотно-тукового завода. Новое руководство Министерства химической промышленности извлекло уроки из уголовного дела: к ордену по случаю 20-летия завода не представило. Вместо этого инициировало проверки на предприятии, искало и находило нарушения и предлагало директору «обеспечить на заводе укрепление государственной дисциплины»[298].
Б.Н. Назаровский потерял место ответственного редактора областной газеты. Его перебросили на работу в Молотовское книжное издательство, отнюдь не на руководящую должность. При нем осталось искусство большевистского слова. На совещаниях писательского актива он объяснял, как преодолеть пагубное влияние критиков-космополитов: «Главным героем нашей литературы был и будет гармоничный человек, мысль, чувство, воля которого отданы созданию нового общества. Он типичен для нашего времени»[299].
Михаил Данилкин вносил редакторскую правку в рукопись романа «Новоселье», публиковал очерки и брошюры, критиковал в писательских собраниях руководителей книжного издательства за то, что плохо поддерживают молодые дарования, перестраховываются, за безыскусной литературной формой не различают богатое идейное содержание. Ему отвечал секретарь обкома Иван Александрович Мельник:
…Позволю себе сделать одно замечание на выступление тов. Данилкина. Он выступил с большой обидой на критику, которой была подвергнута на страницах газеты «Звезда» его повесть «Наш город»… Тов. Данилкин поставил здесь два вопроса рецензенту, а именно: отражена ли в произведении правда жизни, полезна или вредна повесть? Но это не все вопросы. Есть необходимость поставить еще один вопрос: что представляет собой произведение в художественном отношении? Я читал эту повесть и должен сказать, что автор рецензии добросовестно разобрал ее и доказал, что произведение сырое, недоработанное. Вместо того чтобы правильно воспринять эту критику, тов. Данилкин обрушился на автора рецензии и на редакцию, которые стремятся помочь ему. Подобное отношение к критике не может способствовать росту тов. Данилкина как молодого писателя, а несет большой вред его творческой работе. Кто берется за перо, идет в литературу, но не прислушивается к критике, тот наверняка погибший для литературы человек[300].
Михаил Данилкин себя таковым не считал и продолжал работать над рукописью большого романа. С И.А. Мельником свел счеты по-литературному. В пьесе «Жертва обстоятельств» появилось значительное лицо — отрицательный персонаж, повторявший суждения Ивана Мельника по поводу писательского труда.
Михаил Данилкин отдал в издательство сборник критических статей, в которых снова подчеркнул свое кредо: художественная форма – это что-то второстепенное; главное – это правда жизни и, естественно, полезность делу коммунистического строительства. Рукопись похвалили за идейность, но вернули автору «из-за существенных недостатков»:
В своем нынешнем виде она вряд ли может быть принята в печать каким-либо издательством. Да и большинство собранных здесь статей написаны автором два-три года назад, в какой-то степени представляют уже запоздалый отклик на события литературной жизни[301].
У Михаила Данилкина явно угасал интерес к газетной работе, в «Звезде» публиковался редко без прежнего азарта, не упускал, конечно, случая по мелочи уколоть своих врагов – того же А.Т. Семченко:
Руководители цеха несколько лет просят директора завода тов. Семченко остеклить рамы и сделать вторые, зимние. И в течение четырех лет директор добродушно обещает: «Будет сделано, только не горячитесь»[302].
На своих товарищей по профессии Михаил Тихонович производил впечатление человека опустившегося. В редакции все чаще появлялся нетрезвым. «Видела его во дворе редакции в сильно опьяненном состоянии»[303]. Скандалил. Стрелял у сослуживцев рубли на выпивку: «Лично у меня и у других сотрудников иногда просил занять ему пять рублей на сто грамм водки»[304].