Иначе это называлось преследованием за критику.
В текстах 1951–1952 гг. («Ответ моим обвинителям», «Глазами классиков», «Сокровенные мысли», «Разговор с И.В. Сталиным», «Жертва обстоятельств») М.Т. Данилкин открыто излагал свое виденье мира, вольно рассуждал на политические темы, не боялся выйти за пределы, установленные цензурой, партийным протоколом и традициями.
Он писал их большевистским языком, заимствуя слог из партийных постановлений и докладов товарища Сталина: «почтенные учреждения», «политические мерзавцы» и проч., проч., проч. За исключением записной книжки «Сокровенные мысли», все остальные тексты исполнены в жанре памфлета. М.Т. Данилкин тщетно пытался облечь их в иные, более привычные литературные формы. Все его персонажи все равно изъяснялись на одном языке – языке взбунтовавшегося партийного пропагандиста Михаила Данилкина. Так, классики русской литературы собирались у него на «суженное совещание». На нем присутствовали Пушкин, Гоголь, Белинский, Чернышевский и Лермонтов. Один из участников совещания напутствовал своего молодого товарища: «Пусть не чешут языки о нашу душу»[355].
По этим текстам можно реконструировать комплекс политических взглядов, сформировавшихся у Михаила Тихоновича Данилкина под влиянием драматических обстоятельств, которыми изобиловала его жизнь.
Определим исходные моменты. М.Т. Данилкин считал себя марксистом-ленинцем и потому был нацелен на то, чтобы искать классовые корни социальных явлений. Более того, за каждым фактом он обнаруживал тенденцию, как правило, негативную. Считать это свойство личной особенностью автора будет большим преувеличением. Советский язык для обозначения обобщенных отрицательных явлений обогатился множеством слов с суффиксом «изм». Словарь Ушакова (1936–1940 гг.) содержит 415 существительных с этим суффиксом против 79 в «Толковом словаре» Даля[356]. М.Т. Данилкин использует другой суффикс с явно отрицательной окраской, более архаичный – «щина»: дугадковщина, хмелевщина, власовщина. Разве что троцкизм не рискнул переименовать. Здесь мы имеем дело с определенной стилизацией. Данилкин считал себя мастером слова, и, хотя высказывался против злоупотребления формальными приемами («[…] публицистические отступления особенно нужны – прямо, ясно выраженные мнения автора. Без аллегорий, без гипербол и всего остального…»)[357], сам не был чужд некоторой литературной игры. Он и в политике примерял на себя кафтан Стародума и в литературе прибегал к стилю вчерашнего дня – нарочито грубому, неотшлифованному: «А почему же я должен писать дистиллированным языком? Кому он нужен – каменный, холодный? Возможно, для некоторых кандидатов наук?»[358] Язык М. Данилкина насыщен «сильными выражениями» нелитературного свойства. На нем он излагает собственное политическое кредо.
Михаил Данилкин вступил во взрослую жизнь в эпоху строительства великого советского мифа[359]. Клаус Менерт, в начале 1930-х годов имевший в Германии репутацию крупного эксперта по «русскому вопросу», побывал в СССР в качестве постоянного корреспондента, побеседовал с московскими студентами, познакомился с их дневниками и сделал вывод, что в России родился новый миф – миф о сотворении мира человеком. Из капиталистического хаоса Сталин создает в стране гармонию, порядок и справедливость для трудящегося люда. Этика советской молодежи, писал он далее, это мораль бойцов, готовых в жестоких битвах отстаивать новый мир[360].
Космос Михаила Данилкина целиком размещался внутри этого мифа, определившего и горизонты мыслительной деятельности, и, в конечном счете, ее содержание. Более того, он и свое публичное поведение выстраивал по образцам, заданным советским мифом в его первоначальном виде.
Данилкину было свойственно манихейское видение мира, поделенного на светлое и темное полушария.
Светлое он отождествлял с советским, темное – с антисоветским:
Советское – все то, что практически строит коммунизм, что на деле доказало свое желание и способность защищать Родину с оружием в руках, а антисоветское – все то, что лишь орет о коммунизме, что в годы войны продавало булку хлеба за 200 рублей, а литр водки за 1000, что без стыда и совести грабит и лжет.
Советское – все то, что не боится сказать накипевшее на душе, а антисоветское хитрит, лицемерит. Советское, если его убеждают, а не орут на него, способно признать и исправить любую, пусть даже и тяжелую, ошибку, а антисоветское склонно неправильно грешить и каяться, льстить и безудержно болтать – оно как огня боится правды[361].
Заметим, что Данилкин ограничивает поле борьбы темных и светлых сил границами Советского Союза. То, что находится за его пределами, интересует партийного журналиста мало. Он, разумеется, пишет о происках дельцов с Уолл-стрит, о коварных замыслах империалистов, об их пагубном влиянии на души советских людей. Россия сейчас «переживает последнее и самое роковое засилие – иудейское или англо-американское»[362].
Не сомневается он и в грядущей войне: в ближайшие годы «[…] не на компромисс нам придется пойти с Америкой и Англией, а сталкиваться с ними грудь в грудь»[363]. Но и эту будущую схватку сил добра и зла Михаил Данилкин рассматривает с сугубо национальной точки зрения: «Хорошо, очень хорошо, что у нас есть атомная бомба. Но одной бомбы мало – нужна серьезная идеологическая подготовка, моральная ясность. Крайне важно заранее определить направление, характер грядущей войны: в погонах или же без них целесообразно вступать в войну. Это один из важнейших элементов моральной подготовки». И далее: «Вряд ли можно успешно развить и закончить революционные битвы за коммунизм в погонах»[364].
С миром империализма для партийного журналиста все ясно: он обречен на гибель. Однако далеко не все благополучно и в социалистическом мире.
[…] В каждом городе процветает казнокрадство, взяточничество; спивается масса бывших фронтовиков, защитников Отечества, сокрушивших тиранию Гитлера, – из них прибывают все новые и новые пополнения в тюрьмы и лагеря[365].
И это отнюдь не отдельные недостатки. М.Т. Данилкин видит в так называемых отрицательных явлениях происки обновленных контрреволюционных сил.
Мы ищем врага там, где он был вчера. Контрреволюция слов кончилась, наступила пора контрреволюции действия. Враг бьет по второй статье Конституции. Он маскирует свои действия сверхусердным патриотическим шумом, копанием в темных пятнах чужих биографий, осмеянием наших законов под видом борьбы за законность[366].
Напомним, что вторая статья Конституции СССР 1936 г. утверждала: «Политическую основу СССР составляют Советы депутатов трудящихся, выросшие и окрепшие в результате свержения власти помещиков и капиталистов и завоевания диктатуры пролетариата»[367].
Стало быть, по Михаилу Данилкину, контрреволюционерами являются люди, либо подрывающие власть Советов изнутри, либо создающие параллельные неконституционные властные органы. В его сочинениях можно обнаружить краткий очерк истории внутренней контрреволюции – внутренней по отношению к коммунистической партии. В соответствии с духом и буквой «Краткого курса истории ВКП(б)» Михаил Данилкин начинает с разоблачения оппортунизма Э. Бернштейна, К. Каутского, буквально трактуя партийные формулы об агентуре империалистического капитализма в рабочей среде. Эти люди – на самом деле полицейские агенты, зарабатывающие себе на жизнь провокационной деятельностью, едва ли не шпионством: «Суть дела состояла в том, что лютые, непримиримые враги марксизма хотели под прикрытием вполне революционного слова “социализм” удушить революционную борьбу пролетариата, подчинить ее своим интересам»[368]. Им на смену пришел троцкизм.
Организационно связавшись с большевизмом, он делал отчаянные попытки перекрасить большевизм под свой цвет, сгноить его на корню.
Из этого, как известно, ничего не вышло. После смерти Ленина его верный ученик и соратник – Сталин решительно, до конца развенчал троцкизм и примыкающие к нему другие разновидности враждебных ленинизму течений. Настала пора троцкизму и его побочным проявлениям уйти с исторической арены, открыто признать свою несостоятельность[369].
До этих пор Михаил Данилкин излагал сжатый конспект «Краткого курса…». Дальше полагалось остановиться, прочитав последний абзац: «Таковы основные уроки исторического пути, пройденного большевистской партией» – и хорошо усвоить, что означает слово «Конец», которым завершалась книга[370]. История закончилась. И следовало ждать, когда ЦК ВКП(б) примет решение ее продолжить[371]. М.Т. Данилкин шлагбаум не заметил или не захотел заметить и повествование свое продолжил: троцкизм
[…] ушел под прикрытием так называемой ежовщины. Ежовщина есть не что иное, как стремление продлить жизнь троцкизма под новыми, более изощренными прикрытиями. Сделана серьезная попытка оправдать троцкистскую формулу о так называемом термидоре, наносился удар по