руководящим органам партии и государства. Спекулируя на повышенной любви миллионов людей к Советской власти, она, ежовщина, попыталась вконец опорочить значение честного партийного слова, посеять между людей излишнюю подозрительность, убить революционную бдительность и создать по возможности больше лазеек для проникновения вовнутрь нашего государства империалистическим контрразведкам.
Со временем и ежовщина была понята, разоблачена и до некоторой степени обезврежена[372].
Здесь Михаил Данилкин зашел за флажки. О ежовщине в партийных кругах говорили очень недолгое время в 1939 г., говорили, но ничего не читали. Нечего было читать. Ни в партийной прессе, ни в «закрытых письмах» ЦК это слово ни разу не упоминалось. В 1956 г. в г. Березники партийного докладчика спрашивали: «Понес ли ответственность за свои действия бывший наркомвнудел Ежов, и где он теперь находится?». Но ответа не получили. «На все вопросы были даны т. Сарычевым исчерпывающие ответы, за исключением вопроса о Ежове»[373].
Зато слово «ежовщина» часто употреблялось в нацистской пропаганде, предназначенной для военнослужащих РККА и жителей оккупированных территорий[374]. Это было словечко из немецких листовок, с которыми вполне мог познакомиться политрук Данилкин.
К слову, мысль об идейной связи левой оппозиции и террористических практик 1937–1938 гг. была артикулирована в партийных кругах в годы Большого террора. Левые в РКП(б) после 1925 г. говорили и писали о возможности перерождения большевистских кадров под влиянием НЭПа в условиях мелкобуржуазного окружения. Лев Сосновский, виднейший деятель объединенной оппозиции, писал из ссылки об уроках «смоленского коррупционного дела»: «Всякий стопроцентно-монолитно голосующий прохвост мог расточать народное достояние как ему только угодно. Вся современная система отчетности и контроля представляет собой фикцию […] Само собой, иностранная буржуазия, видя, как легко удавалось подточить Донбасс, не имела нужды торопиться с уступками нам. С какой стати? Сегодня уголь, завтра нефть, потом металл. Что тогда останется от соввласти?»[375].
Руководство ЦК отвечало: опасности перерождения нет. Партийные кадры в массе своей являются убежденными приверженцами большевизма, имеют настоящую идейную закалку, пролетарской революции термидор не грозит. И вот в 1937 г. НКВД начинает десятками, сотнями и тысячами истреблять номенклатурных работников по обвинению в измене и в подготовке контрреволюционного переворота.
Если принять весь этот кровавый бред сумасшедшего за чистую монету, то получается массовое перерождение большевистских кадров, массовый отказ от социализма, делу которого они отдали всю свою жизнь, и переход к капитализму, с которым боролись всю свою жизнь, массовое ренегатство. Получается, что троцкизм, выдвинувший 15 лет назад тезис об опасности термидорианского перерождения большевистских кадров, был прав, а Вы и партия, громившие за это троцкизм, были неправы. Но как же можно согласиться с этим? Ведь это значит, надо осудить всю борьбу партии с троцкизмом по этому острейшему вопросу, —
писал Сталину из следственной тюрьмы П.Г. Погожев – партийный историк из казаков[376]. Его через два года расстреляли, но вопрос остался. М.Т. Данилкин решил его очень просто: Ежов – последователь Троцкого. Ежовщина, повторимся, следующее, отнюдь не последнее издание троцкизма.
«Вскоре наши враги были вынуждены открыть и вторую главу – на арену жизни вышла так называемая власовщина. Это явление есть не что иное, как проявление троцкизма – ежовщины в условиях фронта»[377]. Для М.Т. Данилкина «власовщина» – явление политическое, вызванное «крупными пороками в воспитании молодежи», «неумением сочетать единоначалие с бюрократизмом», «однобокостью наших законов, принятых в последнее время» с резким креном «в сторону наказания, репрессий»[378]. В этом истолковании «власовщины» мы не находим социального анализа. Ее корни М.Т. Данилкин видит в сбоях системы управления: много наказывали, плохо воспитывали. Но рассуждать в таком ключе о «кучке изменников из бывших кулаков и уголовников» означало крамольничать, т. е., говоря языком партийным, оправдывать предателей.
Михаил Данилкин сделал следующий шаг:
Но в войну наши враги еще не раскрыли своей главной тайны, не показали своего главного резерва. Эту тайну заставили их обнародовать первый серьезный прорыв кольца капиталистического окружения, сильный рост авторитета Советского Союза и Сталина. Под воздействием этих сил они вынуждены были пустить в дело Тито и титовщину как новую, последнюю, завершающую главу в развитии троцкизма. Что же такое титовщина в ее общем принципиальном виде? Это есть не что иное, как попытка под прикрытием авторитета Советского Союза и коммунистических партий насаждать фашизм[379].
Здесь партийный журналист пересказал своими словами резолюцию информационного бюро коммунистических партий «Югославская компартия во власти убийц и шпионов»:
Шпионская группа Тито, Ранковича, Карделя, Джиласа, Пьяде, Гошняка, Масларича, Беблера, Мразовича, Вукмановича, Коча Поповича, Кидрича, Нешковича, Златича, Велебита, Колишевского и др. является врагом рабочего класса и крестьянства, врагом народов Югославии[380].
«Титовщина» Михаилу Данилкину нужна была для того, чтобы вскрыть опасность, грозящую социалистическому строю в его стране.
Тито – отнюдь не чисто югославское, частное явление, а выражение тех изменений, которые произошли в методах действий наших непримиримых классовых врагов, в подрывной работе буржуазии против коммунизма и нашей советской страны[381].
Тито, объяснял Сталину М. Данилкин, «долго жил на территории СССР, он создал (в основном) и свой террористический, фашистский аппарат также на нашей земле под носом у органов нашей контрразведки». В этом тоже виновата ежовщина. С ее помощью «иностранным разведкам удалось перебить значительное количество опытных и честных кадров: на смену им пришли люди малоподготовленные, а нередко и прямые агенты иностранных разведок. Ежовщина сильно притупила революционную бдительность народа […] Ежовщина спутала самое главное понятие: что же следует считать советским, а что антисоветским на данном этапе развития?»[382].
На основании своих личных наблюдений за событиями и людьми в городе большой химии, в Березниках, Михаил Данилкин установил, что и в СССР «титовщина» пустила свои корни. Он назвал имена, и прежде всего Матвея Дугадко, и пустил в ход новое слово «дугадковщина», объяснив, что это и есть «титовщина в тех местах, где не велась война, которые являются нашим военным потенциалом и арсеналом»[383].
Назвав политическое явление, следовало указать на его характерные черты, что Михаил Данилкин и сделал первоначально в письме к Ф.М. Прассу. Следуя сталинской методе, он перечислил признаки «дугадковщины», предварительно их пронумеровав:
1. Очередная отрыжка подлого троцкизма.
2. Попытка оторванных от народа карьеристов и авантюристов любой ценой выскочить в сверхчеловеки и перебить подлинно большевистские кадры под видом якобы борьбы за какие-то особые коммунистические идеалы.
3. Попытка раздуть самые низменные инстинкты проклятого прошлого – национализм и стремление выскочить в хозяйчики.
4. Попытка сделать космополитизм господствующей идеологией.
5. Попытка посеять в народе страх перед силой власти и всемерно раздуть мистику, упадничество и религиозный фанатизм. […]
Какие очевидные признаки гражданской ветви?
1. Извращать партийную политику в подборе, расстановке и воспитании руководящих кадров. Извращалась эта политика несколькими путями:
а) выдвижение на крупную руководящую работу явных прохвостов и нахалов вроде Дугадко, Семченко и проч.;
б) отстранение под флагом выдвижения молодых и растущих, преданных партии Ленина – Сталина, опытных, закаленных в боях за честь и свободу Родины большевистских кадров, превращение их в Уздечкиных, который очень хорошо показан в романе «Кружилиха»[384];
в) превращение изучения революционной теории в нудное, противное начетничество;
г) всяческое поощрение «теории» служить не принципам, а личностям, проще говоря, развитие подхалимства и угодничества;
д) свирепый зажим критики и самокритики, вплоть до медленного умерщвления честного человека, вплоть до того, что службу в Советской армии стоит считать мерой наказания;
е) унижение достоинства тех, кто честно прошел сквозь испытания минувшей войны.
2. Захватить в свои руки командные высоты в экономике, чтобы постепенно развалить колхозы, раздуть, прикрываясь трудностями войны, массовое хищение общественной социалистической собственности:
а) появились крупные воры в важных чинах – они до самого последнего времени не наказывались;
б) эти крупные воры, чтобы сорвать в сущности борьбу за советскую законность, начали пачками судить и сажать простых людей, что, безусловно, вызвало политическое недовольство.
3. Всемерное развитие местнических тенденций. Это делалось под любопытным прикрытием: просить у правительства то, чего оно при всем желании не может дать при данных обстоятельствах, а потом орать в народе: мы что, мы чуткие и заботливые люди, а вот правительство не идет нам навстречу, и одновременно всячески саботировать решения правительства, особенно по дальнейшему развитию производительных сил страны – проще говоря, по новому строительству.