Многие на Руси больны сейчас тяжелой и заразной болезнью иудейского происхождения – правдобоязнью. Некоторые считают правду страшнее топора. Ликвидация этой болезни – одна из важных и трудных задач второй половины ХХ века. Русь всегда была знаменосцем правды. Потому она и смогла стать светочем и надеждой всего человечества. Вот почему Россию нужно хорошенько проветрить сквозняком правды – выгнать из всех углов, заказников ее космополитический смрад[402].
Гонители Михаила Данилкина сильны, они могут бросить его в тюрьму, отправить в каторжные работы, осиротить детей, но этот риск его не останавливал прежде и не остановит впредь: «Сознание ответственности за партбилет, который с честью ношу уже 20 лет, искреннее желание обеспечить нормальную и безопасную жизнь подрастающих детей своих заставляет меня, вопреки самым неблагоприятным репутациям, говорить честно и прямо»[403].
Он заключает «Ответ обвинителям», т. е. пособникам Тито в советской и партийной среде, следующими словами:
«Но я почему-то убежден: пока жив Сталин – ничего плохого не случится – сумею доказать свою правоту»[404].
Действительно, все обличительные речи партийного журналиста, гневные филиппики против дугадковщины, хмелевщины и прочих безобразий обращены к Сталину. С ним он хочет поговорить с глазу на глаз, откровенно, без посредников.
На свете существует весьма ценная и приемлемая для нас мудрость: друг спорит, а недруг поддакивает. Бездумно поддакивать Вам не хочется. Вас нужно уважать по существу. У Вас трудная жизнь, и с точки зрения обывательской в ней нет ничего завидного – хлопоты и хлопоты без конца, думы и думы непрерывно. Вы лишены возможности свободно, без стражи даже погулять там, где хочется, побыть наедине среди природы. Многого Вы лишены, кроме самого главного – ума, доблести и чести. И всего этого не убавится у Вас, если Вы повнимательней прислушаетесь к речам таких людей, как автор этих строк. Они плохого не желали и не желают Вам[405].
«Ум, доблесть и честь» – либо искреннее признание любви к Сталину, либо дань партийной риторике. Во всяком случае, у М. Данилкина появились сомнения поначалу в интеллектуальной силе вождя. По его мнению, Сталин время от времени изрекает глупости. «Или это недуг возраста? Или результат длительной жизни под семью замками? Или голова кружится от успехов?»[406]. Прочтя в газете выступление И.В. Сталина на XIX партийном съезде, журналист вдруг заметил, что тот лжет:
«Никто так не поднимался до высот земного божества, как Сталин последних 10 лет. И никто так тонко не врал, как врет он в последние годы. На словах все правильно, а на деле все наоборот»[407].
Михаил Данилкин тем не менее готов использовать сталинские положения в своей собственной борьбе. О «гоголях и щедриных» речь шла выше. По всей видимости, М. Данилкин отнесся к ним серьезно, в отличие от столичных литераторов[408]. Описывая ситуацию в советском языкознании, Сталин употребил словосочетание «аракчеевский режим»[409]. М. Данилкин тут же распространил эту характеристику на весь советский строй:
«Аракчеевский режим, к сожалению и удивлению, не является привилегией языкознания. Он глубоко проник во все поры жизни. Это я и на собственной шкуре испытал и видел много раз, как испытывают другие и вполне советские люди»[410].
Примерно теми же словами описывал сложившуюся ситуацию в литературоведении возвратившийся из ссылки историк литературы Ю. Оксман:
А ведь людей «с паром вместо души» ужасно много вылезло сейчас на поверхность. Великолепно расправляется с этими людишками И.В. Сталин. Как клопов из сгнившего дивана, вытравляют сейчас аракчеевцев-марристов из всех академических нор. Может быть, дойдет когда-нибудь очередь и до более нам близких участков гуманитарных наук, где вредительства (и объективного, и субъективного) не меньше![411].
Михаил Данилкин здесь явно пытается укрыться в полах шинели вождя, чтобы невозбранно высказать собственные мысли. Это сугубо прагматическая позиция, но не только. Для молотовского газетчика Сталин оставался главным идейным наставником. Михаил Данилкин отдавал себе отчет, что пишет крамолу: «Жутко жить с такими мыслями, их можно высказать разве бумаге или кобыле. Людям говорить этого нельзя: слишком много политиканства и доносничества»[412]. Людям нельзя, но вот Сталину можно – Сталину со старых портретов – человеку, мыслителю, борцу, товарищу[413].
М.Т. Данилкин понимает, однако, что Сталин стал другим: «Сталин-демократ, по-моему, кончился тогда, когда ликвидировал совнарком и восстановил министров, когда устранил военкомов и заставил надеть погоны, когда сам лично напялил мундир генералиссимуса»[414].
Но ему кажется, что не все потеряно, вождя можно переубедить. М.Т. Данилкин пишет Сталину: снимите мундир.
«Не слишком ли большое значение придаете Вы, сын сапожника, этой аккуратной, пестрой, щегольской форме? Вы – заслуженный военачальник, и вряд ли кто может это оспаривать. Но Вам все-таки куда больше подходит прежний костюм – простой, строгий, без галунов и обилия красных полос». Вернитесь к людям труда: «[…] их одежда не только не криклива, но пока и не богата»[415].
Тема одежды в обращении к Сталину имела значение принципиальное. Общественное неравенство в послевоенные годы проявлялось во внешнем виде людей – обуви, носильных вещах, да еще в телосложении. Худые, часто изможденные люди в ватниках, старых армейских шинелях – на одной стороне социального мира; румяные, осанистые, одетые в новое, добротное и чистое – на другой. Все остальные признаки социальных привилегий были скрыты за стенами домов. И нужны были сыскные способности Михаила Данилкина, чтобы разглядеть в квартире начальника ОРСа не просто бачок для подогрева воды, но бачок «оцинкованный»[416].
Сталин, надевший нарядный мундир, – пусть на портретах – становился вождем не людей труда, но новых аристократов.
В текстах М.Т. Данилкина образ вождя становился амбивалентным, двойственным, нечетким. Он, подобно статуе Януса, возвышался на границе между людьми труда и речистыми, шумливыми рыцарями краснобайства, которые «[…] почти ничего не умеют делать практически, явно трусоваты в поступках, в делах. […] бьются за чины и дипломы»[417]. «Доверчивый народ» видит в нем своего избавителя и защитника, уповает на чудо[418]. На деле же он стал предводителем новой аристократии. Вспомним: «Сталин-демократ кончился». Он никого не сможет спасти.
«Я не верю, что Землю сотворил один бог. Не верю и в то, что один человек способен спасти Россию… Не верю и в то, что один человек составляет эпоху. Так могут думать фараоны, а не марксисты»[419].
Здесь М. Данилкин полемизирует с А. Барбюсом, его книгу «Сталин» он читал и даже цитировал в письме к вождю. Читаем у А. Барбюса: «Это человек, который заботится обо всем и обо всех, который создал то, что есть, и создает то, что будет. Он спас. Он спасет»[420].
Тем не менее Михаил Данилкин пишет и пишет Сталину. Пишет и ждет. Вдруг образумится, прислушается к сильному аргументу: задуматься о вечности, подумать, кем он войдет в историю – революционером или заурядным государственным мужем в раззолоченном вицмундире.
Вам, видимо, не суждено будет дожить до коммунизма. И в том нет ничего удивительного и обидного для Вас – Вы не властны избежать извечных законов человеческого бытия. Зато Ваш образ должен прочно войти в коммунизм. И хочется, от души хочется, чтобы он вошел в сознание потомков, явился бы перед их взором не в щегольской позолоте красивого мундира. Эта частность, эта медвежья услуга ваших недалеких и не очень одаренных современников может сильно повредить делу и создать о Вас не совсем точные и справедливые представления среди тех людей, которые, безусловно, сумеют освободиться от тщеславия и множества других пороков и слабостей, свойственных нам, грешным. Сталин-просветитель, Сталин-большевик не очень будет согласовываться с генералиссимусом[421].
Ничего не происходит. Сталин не откликается. Он отвечает через «Правду» экономистам, высказывает свои соображения по поводу языкознания. Тема титовщины в советских условиях его не занимает. Молчит ЦК. Не заявляют о себе органы, подвергнутые новой чистке. Молчание Кремля – еще одно, решающее, свидетельство общего неблагополучия. М. Данилкин заносит в дневник: «Как же плохо, что между Сталиным и народом, который его любит, кем-то проложена толстая изоляционная прослойка бюрократизма, лицемерия, подхалимажа»[422].
Новая аристократия задушила его в своих объятиях. По мнению Михаила Данилкина, и обожествление Сталина – это происки новой аристократии, воспользовавшейся некоторыми чертами характера старого и усталого большевика. «А Сталину я не завидую. Много сделал человек – титан, борец. В благодарность двуличные