[508]. Судя по протоколу, Данилкин не сопротивлялся:
Признаю, что в статье «Глазами классиков» и в пьесе «Жертва обстоятельств» я действительно изложил свои антисоветские измышления. Так, в статье «Глазами классиков» я допустил примешивание к литературным репликам, правильным по своей сути с литературной точки зрения, своих неправильных и вредных антисоветских политических выводов, которые у меня в некоторых местах даже не сообразуются с общим тоном диалогов. В частности, в монологе Чернышевского я изложил свой антисоветский взгляд на труд в советских условиях и идею применения в Советском Союзе – наряду со свободным трудом – «рабского» труда заключенных. Я допустил также антисоветское сравнение строительства египетских пирамид со строительством канала Волго-Дон с целью показать, что «нечего хвалиться этим строительством, и до вас строили» […] Целый ряд антисоветских измышлений я изложил в заключительной главе этой статьи устами участников совещания классиков, и особенно в реплике Некрасова: «Я напишу в новом варианте “Размышление у парадного подъезда” и “Кому живется весело, вольготно на Руси”». […] Кроме того, я признаю, что в реплике Иванова модному литератору: «Таким, как ты, слава куется в Кремле» – мною заложена антисоветская мысль, ибо модный литератор, выведенный мной в пьесе, это тип антисоветский, и, безусловно, утверждение о том, что антисоветскому типу слава куется в Кремле, есть антисоветское утверждение. В этой же пьесе в монологе Иванова о русском народе изложено преувеличенное, болезненное мнение о якобы неправильном отношении к одаренным людям русской национальности. В этом монологе я частный случай с Ивановым возвел в степень политически неправильного и вредного обобщения. Должен признать также, что в сопроводительной записке к этой пьесе в адрес Фадеева, написанной мной в одном экземпляре, я провел абсолютно вредную и неправильную, следовательно, антисоветскую, аналогию нравов нашего времени с нравами времен Екатерины II[509].
Иными словами, Михаил Данилкин не стал оспаривать резолюцию бюро областного партийного комитета, признавшую его сочинения антисоветскими. Здесь он прибег к приему, давно освоенному членами ВКП(б) – КПСС: всегда признавать правильными любые решения, принятые партийными инстанциями, ничем не выдавать свое несогласие с ними. Квалифицировало бюро обкома несколько произведений писателя Данилкина антисоветскими – стало быть, ему надо с ним согласиться даже в кабинете следователя, тем самым снова продемонстрировать свою полную партийную лояльность. Тем более, что он еще до исключения из партии называл именно эти тексты «крайне дерзкими и пугающими»[510]. На сторонний взгляд – даже крамольными: «Все остальные произведения (кроме “Жертва обстоятельств” и “Глазами классиков”. – О. Л., А. К.) “крамольными” не считаю»[511]. Или: «вычеркните крамольные (явно, притом) фразы и выражения»[512].
Признав то, что от него хотел следователь, Михаил Данилкин тут же решил объясниться, почему он совершил такие «абсурдные действия, приведшие его в мир преступников», назвав слабость характера:
Я не смог отделаться от самообольщения, потерял чувство меры в своих поступках и разучился по-партийному пользоваться орудием критики и самокритики. Увлекшись чтением Белинского, Гоголя, Чернышевского, Писарева и Толстого, я не сумел по-марксистски зрело воспринять их идеи, их творческий метод, в силу чего и допустил вредные исторические аналогии и убогие по своим выводам мысли, что, в конце концов, и породило на протяжении второй половины 1952 года и в начале 1953 года целую цепь путаных и вредных антисоветских мыслей, диких поступков и выходок, не достойных звания коммуниста[513].
Здесь Михаил Данилкин попытался сыграть по правилам, предложенным ему следователем. По делам о контрреволюционных преступлениях в практике органов НКВД – МГБ одним из доказательств вины считалось признание подследственного. Данилкин, писавший о ежовщине, по всей вероятности, об этом знал. И следователь мог ему объяснить, что запирательство не поможет, поскольку является продолжением в новых условиях борьбы партии и советского государства. Так поступают только закоренелые преступники. Данилкин мог согласиться с такой логикой и пойти навстречу следователю: вам необходимо признание – что ж, получите его. Только примите во внимание: поступал я преступно по глупости и неразумению, по необразованности и слабости характера. И очень недолго: полгода – не больше. Упоминание про январь 1953 г. здесь отнюдь не случайно. Фомичев напомнил, что в распоряжении следствия находится дневник Данилкина «Сокровенные мысли», хотя в протоколе о нем не сказано ни слова. В записях, помеченных январем 1953 г., он вовсю крамольничал:
Шум вокруг новых работ Сталина очень похож на бурю в стакане воды. Это – образец фарисейства, очень уж похожи на иконы. Русь, Русь!! Куда же, обезумевшая, несешься ты? Или у матерей и отцов нет детей? Или не будет «завтра»? Или и на самом деле удалось обрести спасительные философские камни? Или работать будут неграмотные и арестанты, а остальные – летать и каркать от удовольствия? Уры! Уры! Уры! Глупо и пошло. Пошло и глупо.
И последняя запись перед арестом:
Имена, имена… Все переименовано: города, улицы, поселки, колхозы, заводы, железные дороги… Остаются лишь не переименованы рестораны, кабачки, да общественные уборные. Соблазнительная же штука – мания величия[514].
Впрочем, это заболевание было отнюдь не чуждо и Данилкину. В протокол допроса было записано, что «главный вред, причиненный интересам советского государства, состоит в том», что подследственный «вывел из строя активных работников – себя»[515]. Заметим, что такое признание во многом обесценивало его оправдательную аргументацию, что-де дурные поступки сделаны были человечком маленьким, неразумным и раскаявшимся.
На первом этапе допросов, до предъявления обвинения, время от времени присутствовали, кроме принявшего к производству дела следователя, заместитель начальника УМГБ Молотовской области полковник госбезопасности Федаков и помощник прокурора по специальным делам Рожков.
Следствием была заказана экспертиза литературно-критических и публицистических произведений Данилкина Михаила Тихоновича. Экспертами были назначены профессионалы – член Союза советских писателей, заведующий кафедрой русской литературы педагогического института, старший преподаватель кафедры марксизма-ленинизма университета. Им передали рукописи и машинописные тексты М.Т. Данилкина: пьесу «Жертва обстоятельств», статью «Глазами классиков», статью «Разговор со Сталиным», статью «Ответ моим обвинителям», статью «Трактат о человеческом величии»[516].
Экспертам были поставлены следующие вопросы: «1. Являются ли вышеуказанные произведения Данилкина или некоторые из них по идейной направленности антипартийными и по содержанию антисоветскими? Если антипартийными и антисоветскими являются некоторые произведения, то какие именно? 2. Если указанные произведения или некоторые из них являются по своей идейной направленности и по содержанию антисоветскими, то что конкретно в этих произведениях является антипартийным и антисоветским и какой характер их антисоветского содержания?»[517]. Иначе говоря, они должны были заново ответить на те же вопросы, что и М.Я. Кокшарова. Причем ее ответы были утверждены бюро Молотовского обкома партии.
Следователь между тем продолжал допросы. 24 января он зачитал Данилкину реплику из его пьесы «Жертва обстоятельств»: «Теперь создаются божества из живых людей» – и потребовал от него показаний «об этом антисоветском измышлении».
Данилкин признал, что это утверждение «по своему содержанию, безусловно, является антисоветским», и тут же пояснил, что антисоветским оно является потому, что «герой пьесы свои субъективные переживания возвел в степень политически неверных обобщений». Следователю такое признание показалось явно недостаточным. И в протокол записали продолжение ответа: «Антисоветским по содержанию это мое утверждение является и потому, что оно дает неправильную оценку истинного настроения народа к своим вождям и руководителям. Раз это так, то и герой пьесы, а вместе с ним и автор встали на ложный клеветнический путь, потеряли чувство реального ощущения действительной жизни, оторвались от жизни».
Дальше следователь процитировал другую работу Данилкина – «о наличии в Советском Союзе подневольного труда», – спросил, считает ли подследственный это утверждение антисоветским. Подследственный согласился: да, считаю. И уточнил, что имел в виду «труд заключенных», а дальше объяснил, почему у него такое мнение: «Этот труд подневольный, а подневольный труд – один из признаков рабства». Фомичев тут же поинтересовался, знает ли бывший работник агитпропа, что буржуазная печать утверждает то же самое и теми же словами. Данилкин тут же согласился: да, знаю, есть такое совпадение. «Что же, по-вашему, делать с заключенными, если они отбывают наказание?» – задал вопрос Фомичев. Ему, по всей видимости, стало интересно. Но Данилкин его разочаровал: «Отбывая наказание, заключенные должны работать». Следователь потребовал квалифицировать суждение о рабском труде как проявление буржуазной идеологии. Данилкин не стал спорить: «Признаю, что мое утверждение о рабском труде в СССР является буржуазной идеологией»[518]