Михаил Данилкин обратился с письмом к новому секретарю Молотовского обкома:
Думаю, что мне не надо рекомендоваться Вам – кто я, за что посажен и осужден. Вы, кажется, присутствовали на заседании того бюро обкома, где меня изгоняли из рядов партии после того, как я с честью и достоинством пробыл в ней 21 год из 38 прожитых к этому времени. Вас, безусловно, может интересовать не мое прошлое, а мое настоящее. Что я могу сказать Вам о нем? Нахожусь в лютой неволе вот уже четвертый год. Поведение мое в течение этого времени не отличалось ни рабской угодливостью, ни подлостями. Мне кажется, что при весьма сложных условиях я вел себя достойно русского человека и коммуниста, воспитанного на идеях Ленина. Вполне возможно, что официальные характеристики обо мне не так уж приятны. Признаюсь Вам чистосердечно: я не заботился о том, чтобы заслужить хорошие характеристики. Для этого у меня было вполне достаточно оснований. Во-первых, у меня нет преступлений, за которые следует нести суровейшее уголовное наказание. Во-вторых, за мной не было и нет пороков, которые требуется исправлять с помощью так называемых исправительно-трудовых лагерей. В-третьих, обстановка в лагерях в эти годы не походила на такую, которую можно назвать нормальной, советской. В течение этого времени меня по поводу и без повода безжалостно томили в штрафных изоляторах, перебрасывали с места на место, и я 6 раз вынужден был держать голодовку. […] Сейчас, после XX съезда, делегатом которого Вы были, мне стало особенно ясно, что мое поведение и до ареста, и после ареста было принципиально правильным, оно органически вытекало из сложившейся в стране обстановки и было направлено к тому, чтобы способствовать изменению этой гадкой и опасной для исторических судеб нашей Родины обстановки в лучшую сторону. Понимание этого и возбудило у меня желание написать Вам.
Я прошу Вас:
Поставить перед соответствующими органами вопрос о необходимости срочного и внимательного, в свете теперешней обстановки, пересмотра моего дела.
Вызволить из органов мои показания следователю Фомичеву от 27 марта 1953 года и самым серьезным образом разобраться с ними.
Выяснить истинные причины моего непокорного поведения в лагерях, ибо я лично считаю эти причины важными, имеющими государственный смысл.
Поинтересоваться, наконец, судьбой рукописи моего романа «Новоселье» и истинными причинами, сорвавшими выпуск романа в свет.
Уведомите, ради бога, о получении данного письма[566].
Через месяц заместитель прокурора РСФСР А. Узунов подписал «Протест в порядке надзора», где предлагал снизить меру наказания Данилкину М.Т. до пяти лет лишения свободы, без поражения в правах и на основании ст. 1 и 6 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 г. «Об амнистии» освободить Данилкина М.Т. из-под стражи со снятием судимости. Мотивация была совсем несложной:
Пьеса «Жертва обстоятельств» и статьи «Глазами классиков» и «Разговор с И.В. Сталиным» по своему содержанию не являются контрреволюционными. В дневнике «Сокровенные мысли» имеются отдельные записи контрреволюционного содержания. Однако, учитывая, что эти записи в дневнике не получили никакого распространения, считаю возможным снизить Данилкину меру наказания»[567].
Президиум Верховного Суда РСФСР с прокурором на этот раз не согласился и вынес решение о реабилитации. В постановлении Президиума Верховного Суда от 11 мая 1956 г. указывалось:
В произведениях Данилкина отсутствуют призывы к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений.
При таких обстоятельствах Данилкин осужден неосновательно, так как в его действиях отсутствует состав преступления.
И далее следовало:
Приговор отменить, дело прекратить из-за отсутствия состава преступления. Данилкина М.Т. из-под стражи освободить[568].
23 мая 1956 г. Данилкин был освобожден. Он пробыл в заключении около трех с половиной лет. Столько же, сколько Дугадко, выпущенный на свободу поздней осенью 1952 г.
Михаил Тихонович Данилкин вернулся в Березники к семье. В газетную работу путь ему был закрыт. После тюрьмы он был вынужден устроиться электрослесарем горного цеха Березниковского калийного комбината. Суд его реабилитировал. Не простила партия. Данилкину не вернули партбилет. Первый раз Михаил Данилкин обращается с апелляцией о восстановлении его в партии в феврале 1957 г. Комитет партийного контроля (КПК) при ЦК КПСС подтвердил решение Пермского обкома КПСС от 16 января 1953 г. об исключении за политически недостойное поведение.
После этого Данилкин неоднократно писал в адрес ЦК КПСС просьбы о восстановлении его в рядах членов партии. И регулярно получал отказы. Опять он не мог найти правду. В сентябре 1958 г. он отправил письмо всем членам Президиума ЦК КПСС. Очередное произведение Данилкина написано в виде вопросов, или, как он их называет, «недоумений».
Данилкин так и не смог приспособиться к новой политической и социальной ситуации. У него сохранились старые идеалы, неколебимая вера в уравнительные принципы. Он не смог понять,
почему так неприятно и тяжело жить в наше время правдивому и честному человеку, почему после Ленина правдивость и честность являются наивысшим несчастьем людей? Почему идеология блата (это же бизнес) стала господствующей идеологией в повседневной жизни? Почему Совнарком и совнархозы все еще не стали сильнее блата? Почему наряду со стремлением догнать Америку в экономическом отношении мы более усердно догоняем ее в вопросах морали и нравственности, что наиболее ярко проявляется в так называемой «звездной болезни», жертвой которой стали знаменитые футболисты? Почему все еще продолжается американизация нравов в нашей стране, особенно среди молодежи? Почему так усилился у нас страх перед честным словом, почему после «Не хлебом единым» литературу нашу снова мобилизовали писать «Выбранные места из переписки с друзьями», тогда как нам дозарезу нужна литература вроде «Ревизора» и «Письма Белинского к Гоголю»? Почему в высказываниях последнего времени «ученые мужи» предпочитают придерживаться основного тезиса философии Гегеля «Все действительное – разумно», но не основного тезиса марксистско-ленинской философии – «только разумное действительно»?[569].
Письмо переправили в Пермский обком партии. Ваш коммунист, хоть и бывший, вот с ним и разбирайтесь.
Работники отдела пропаганды и агитации нашли, что в письме Данилкин упорствует в своих старых взглядах, опять «чернит и опошляет нашу советскую действительность».
«Сущность же всех этих вопросов сводится к тому, что Данилкин ничего не понял из прежних решений обкома КПСС и КПК при ЦК КПСС и до сих пор стоит на прежних своих клеветнических и злопыхательских позициях, за что был исключен из КПСС в 1953 г.», – написано в справке к заседанию бюро обкома, рассматривавшего апелляцию М. Данилкина[570].
Бюро Пермского обкома КПСС приняло решение: Данилкина в партии не восстанавливать, через год вернуться к этому вопросу[571].
К.М. Хмелевский написал по этому поводу старому товарищу Б. Назаровскому:
Товарищи из КПК передали мне, что небезызвестный тебе Данилкин пытался восстановиться в партии. Ему отказали. Он и на этот раз прибег к демагогии и пытался оклеветать меня. Вот тип! Я его никогда не только не преследовал, но даже поддерживал, хотя он этого и не заслужил (по твоей просьбе даже от призыва в армию добился освобождения через УралВО, а он на меня льет грязь).
Впрочем, наплевать. Его никто не слушает и не верит. Такими методами теперь «в дамки» не проскочишь. Не те времена[572].
Впрочем, что времена уже не те, понял вскоре и М.Т. Данилкин. «Это уже был больной, сломленный всем случившимся человек с потухшими печальными глазами, как он сам теперь себя называл “чокнутый”, – вспоминал Григорий Гросланд, когда-то работавший с Данилкиным в одной газете. – Он и теперь не был лишен гражданских, общественных интересов, но к литературной работе не вернулся»[573]. В КПСС М.Т. Данилкина так и не восстановили. Свою тяжбу с партийными инстанциями он проиграл.
Заключение
Михаил Данилкин как-то назвал себя в письме к секретарю обкома продуктом и гордостью Советской власти. Адресат, скорее всего, поморщился или усмехнулся, прочтя эти слова. Партийный этикет, давно сложившийся и к тому времени окостеневший, осуждал личную нескромность и не допускал подобной самооценки. Эти слова казались напыщенными и глупыми. Между тем следует признать их обоснованность, может быть, уточнив, что Советская власть в этом суждении является синонимом сталинского режима. На самом деле по своей биографии, по освоенным ценностям, по мыслительным горизонтам Михаил Данилкин был едва ли не идеальным воплощением человека нового типа, зачатого в ретортах культурной революции и закаленного в политических кампаниях 1930-х годов.
Выходец из маргинальных слоев доколхозной деревни, учившийся мало и несистематически, имевший за плечами опыт беспризорничества и мелкого криминала, он в юные годы принадлежал к партийным новобранцам, сменившим за считанные месяцы кельму бетонщика на дерматиновый портфель комсомольского чиновника, работу в котловане под открытым небом – на бесчисленные заседания в продымленных кабинетах, живое пролетарское косноязычие – на омертвелый большевистский язык, рабочую среду – на клуб номенклатурных работников. До поры до времени биография Данилкина укладывалась в схему. Его новое мировоззрение собиралось из передовиц «Правды», резолюций партийных собраний и, самое главное, из докладов Сталина. Именно Сталин был несущей конструкцией, на которой держался жизненный мир Михаила Данилкина. Партийный журналист то приближался к Сталину вплотную, повторяя логику его рассуждений в собственных текстах, написанных к тому же сталинским слогом, то удалялся от него, недоумевая, даже браня, то вновь возвращался, сокращая дистанцию с вождем до воображаемого разговора с глазу на глаз. Но Сталин всегда оставался для Данилкина не просто высшим авторитетом, но оплотом его жизненного мира, защитником и покровителем. Когда же вера в Сталина колебалась, Данилкин переживал тяжелый духовный кризис, хотел убить себя, уходил в запой.