15). Когда экономизм был развенчан, а ленинизм (большевизм – как практически его проявление) утвердился в жизни, появился новый враг – троцкизм. Суть его та же самая, что и каутскианства, но методы действий, способы маскировки уже иные.
Троцкизм первого (дореволюционного) периода был нагл и криклив. Прикрываясь звонкой революционной фразой, заигрывая с мелкобуржуазными массами, спекулируя на их численном весе и частнособственнических инстинктах, он делал ставку на то, чтобы предотвратить грядущую революцию, доказывая невозможность победы революции в одной стране. В непримиримой (открытой, жестокой) борьбе с троцкизмом рос, становясь ведущей политической силой, большевизм, креп гений Ленина.
Когда революция стала фактом, когда большевизм одержал свою первую историческую победу, когда была разорвана единая цепь империализма в самом слабом ее звене, иным стал и троцкизм – не по смысловой сути своей, а по методам действия. Он стал еще более крикливым и наглым. Организационно связавшись с большевизмом, он делал отчаянные попытки перекрасить большевизм под свой цвет, сгноить его на корню.
Из этого, как известно, ничего не вышло. После смерти Ленина его верный ученик и соратник – Сталин решительно, до конца развенчал троцкизм и примыкающие к нему другие разновидности враждебных ленинизму течений. Настала пора троцкизму и его побочным проявлениям уйти с исторической арены, открыто признать свою несостоятельность.
И он ушел, но не мирно, а с тяжелым боем, где были пущены в ход все коварства, накопленные политиканами в эпоху капитализма. Он ушел под прикрытием так называемой ежовщины. Ежовщина есть не что иное, как стремление продлить жизнь троцкизма под новыми, более изощренными прикрытиями. Сделана серьезная попытка оправдать троцкистскую формулу о так называемом термидоре16), наносился удар по руководящим органам партии и государства. Спекулируя на повышенной любви миллионов людей к Советской власти, она, ежовщина, попыталась вконец опорочить значение честного партийного слова, посеять между людей излишнюю подозрительность, убить революционную бдительность и создать по возможности больше лазеек для проникновения вовнутрь нашего государства империалистическим контрразведкам.
Со временем и ежовщина была понята, разоблачена и до некоторой степени обезврежена. Мы вынуждены говорить «до некоторой степени» лишь потому, что у нас не хватило времени во всем хорошенько разобраться: началась война, было не до этого.
Война, в первоначальный ее период, дала возможность наглядно увидеть и понять вред ежовщины, она заставила империалистические контрразведки выказать нам и свои кадры, и свои замыслы, и изменения в методах своих подрывных действий. Ведь если бы кто-то до начала войны сказал: широко прославленные, украшенные множествами орденов лица (Смушкевич17), Павлов18) и др.) – мерзавцы и предатели; у нас будут измены генералов и важных должностных лиц, которые заняли большое общественное положение под прикрытием ежовщины; у нас будут массовые сдачи в плен, паническое бегство целых армий, и в последующем появится белая армия из числа бывших красноармейцев19), – то такого смельчака наверняка бы признали врагом народа и расправились с ним по всем правилам науки о расправах.
Но история есть история, а факты есть факты. Их, так же как и музы, нельзя насильничать. Появились у нас (для всех неожиданно) крупные и черные измены, массовая сдача в плен, паническое бегство. Наша Ставка была вынуждена 16 августа 1941 года принять самые крайние меры, прибегнуть к высшей форме демократии: каждому воину, вне зависимости от ранга и положения, было предоставлено право расстреливать на месте, по своему личному усмотрению, изменников всех рангов и мастей20). Для спасения армии, к неудовольствию буржуазных политиков, срочно ввели институт военных комиссаров.
Так в общих чертах выглядит первая глава той тайной книги, которую мы называем «Подрывные действия иностранных разведок»21). Вскоре наши враги были вынуждены открыть и вторую главу – на арену жизни вышла так называемая власовщина. Это явление есть не что иное, как проявление троцкизма – ежовщины в условиях фронта. В большинстве своем молодые парни, потенциально способные быть честными людьми и совершать такие же подвиги, как и подвиг Александра Матросова, начали с остервенением, не хуже, чем белогвардейцы времен Гражданской войны, воевать против нашей армии, против своей Родины.
В чем тут дело? Почему удалось нашим врагам сколотить эту армию и заставить ее воевать? Дало о себе знать механическое подчинение, которое стало усиленно насаждаться после войны с Финляндией: приказ начальника нужно выполнять безоговорочно и без рассуждений, начальник всегда и во всем прав22). Этой лазейкой, которая возникла в результате неумения сочетать единоначалие с демократизмом нашей системы, приказ с убеждением, великолепно воспользовались наши враги. Дали о себе знать и крупные пороки в воспитании молодежи: суть этих пороков хорошо вскрыл М. Бубеннов23) в романе «Белая береза» в образе Владимира Лозневого. Дала о себе знать и однобокость наших законов, принятых в последнее время, – был сделан резкий крен в сторону наказания, репрессий.
Но в войну наши враги еще не раскрыли своей главной тайны, не показали своего главного резерва. Эту тайну заставили их обнародовать первый серьезный прорыв кольца капиталистического окружения, сильный рост авторитета Советского Союза и Сталина. Под воздействием этих сил они вынуждены были пустить в дело Тито и титовщину как новую, последнюю, завершающую главу в развитии троцкизма.
Что же такое титовщина в ее общем принципиальном виде? Это есть не что иное, как попытка под прикрытием авторитета Советского Союза и коммунистических партий насаждать фашизм. Способ, коим пользовался Гитлер, уже во многих отношениях устарел: словом «социализм» трудно теперь спекулировать – уже получен реальный опыт практического построения социализма в СССР. Нужны иные способы, иные средства прикрытия.
Тито и вылез на арену под личиной друга Советского Союза, друга Сталина, руководителя одной из важных коммунистических партий. Для нас, большевиков, весьма печально и поучительно это обстоятельство. Ведь Тито долго жил на территории СССР, он создал (в основном) и свой террористический, фашистский аппарат также на нашей земле под носом у органов нашей контрразведки. Воспользовавшись теми благоприятными условиями, которые создал для него Ежов24). В чем же состоят эти условия?
С помощью ежовщины иностранным разведкам удалось перебить значительное количество опытных и честных кадров; на смену им пришли люди малоподготовленные, а нередко и прямые агенты иностранных разведок. Ежовщина сильно притупила революционную бдительность народа, создав обстановку излишней подозрительности: все надежды стали возлагаться только на сильно увеличенный аппарат работников органов государственной безопасности, решающую роль в оценке политической благонадежности человека стали играть справки этих органов, которые, как правило, носят формальный характер и не разгадывают человека по существу. Ежовщина спутала крайне важное понятие: что же следует считать советским, а что антисоветским на данном этапе развития? По-прежнему решающее значение придается не делам, не поступкам человека, а его анкетным данным и словам. И совсем не редкость в наши дни, когда честный человек за опрометчиво сказанное слово попадает в число подозрительных, а явный мерзавец по фактическим действиям своим, но умеющий фарисействовать, говорить по конспектам, составленным из газет, с подозрительным усердием употребляющий имя товарища Сталина, сходит за преданного и надежного советского человека.
В итоге получается печальная картина. У нас год от года все возрастает и возрастает число неблагонадежных и подозрительных, а органам нашей контрразведки просто-напросто не хватает времени заниматься своими делами по существу – им впору наводить бесчисленные справки о подозрительных и держать их под наблюдением. Вполне естественно, что у любого честного советского человека возникает вопрос: как же это так получается – Советская власть год от года крепнет, а число ее врагов внутри страны не уменьшается, а возрастает? Тут одно из двух: или народ стал хуже, или мелкие трусливые и невежественные типы зачисляют людей в неблагонадежные и подозрительные. Мы искусственно отрезаем многим людям, в свое время допустившим серьезные ошибки, путь к исправлению, нередко лишаем их возможности доказать свою преданность Советской власти. Мы ищем врага там, где он был вчера, и не понимаем совершенно простой истины: время (внутри нашей страны) контрреволюции слов кончилось – настало время (под прикрытием правильных, патриотических, нередко архипатриотических слов) контрреволюции действием. Подкрепим этот вывод некоторой детализацией.
Мы держим в зоне политических подозрений немало так называемых запятнанных людей: бывших кулаков, их сынов и даже внуков, почти всех, отбывавших наказание по суду, плюс к этому репатриированных, бывших военнопленных, власовцев и т. д. Нами почему-то до сей поры не считаются социально опасными отпетые бандиты, люди, презирающие труд, казнокрады, злостные расхитители социалистической собственности. Действия этих элементов почему-то, как и в первый период НЭПа, считаются простой уголовщиной. А чем, собственно, бандит на нашей земле отличается от бандита американского, который состоит в фашистских отрядах и с легким сердцем выполняет роль мучителя, палача?
У нас нередко попадает под наблюдение и подвергается политическому недоверию человек, посмевший честно и прямо высказаться о неполадках и безобразиях, которых совсем немало встречается в повседневной жизни, которые сильно мешают нашему успешному продвижению вперед. Вместе с тем под политическое подозрение не попадают лица, которые черными путями, чисто буржуазными методами хапают огромные суммы денег, обзаводятся множеством вещей, строят дачи и особняки. Разве человек, верящий в крепость Советской власти, способен на такие действия? Нет, конечно. Зачем ему запасы денег, барахла и особняки, если он уверен: Советская власть обеспечит меня, не бросит в беде. И к тому же надо иметь в виду: первый Демидов