Мы бежим к коммунизму, а он убегает от нас2).
В наши дни самая важная литература – филерские доносы. Трагикомедия!
Если такие, как Семченко, считаются опорой Советской власти, партийным активом, то что же фактически осталось и от Советской власти и от партии. Призрак. Воспоминания да неясные надежды. Да воскресни Ленин!
Я изучал политику, сносно знаком с основами теории и Маркса – Ленина – Сталина. А вот сейчас не могу вразуметь: на какой же класс мы опираемся? Формально – на рабочий. А фактически? Вероятно, на слой аристократии, которая появилась в последнее десятилетие3).
154. Где, куда подевались после войны солдатская храбрость, доблесть и дружба? Солдаты священной войны стали походить на кроликов, щиплющих скудный корм. Нередко вижу их, вымаливающих милостыню, вижу их жертвами плутовства прохвостов: на них [нрзб] видимость добропорядочности и правосудия. Нередко вижу их пьяными от горя и несправедливости. Как же это тяжко и горестно.
163. Лучшее в моей жизни – позади. Душу оскверняют безобразия, которые встречаются на каждом шагу и для которых я не могу найти закономерности. Мне почему-то все время кажется, что эти безобразия создаются нарочно, со злостными целями. Возможно, это происходит от повышенной любви ко всему советскому, острое чувство красоты советского строя. А для честной, чувствующей натуры всегда горько видеть прекрасное обезображенным, испорченным хоть в какой-то мере.
173. До каких же пор будет длиться лживое почитание Сталина?
175. Ох, если бы воскрес Ленин и посмотрел на все, что сейчас творится в мире! Но допустим, что он воскрес и посмотрел! Почему-то думается, что он сказал бы: «Плохо используете свои силы, медленно строите коммунизм. Слишком робки вы стали. Много стражи. Мало коммунистического доверия друг к другу».
182. Дипломатия – самый худший вид обмана, пошлость, ставшая государственной мудростью. Глуповата же мудрость!
212. Наша революция сломала старую государственную машину, установила новую. А потом новая машина стала старой. Что же изменилось? Народных комиссаров заменили министрами, установлены снова ранги для чиновников. Бывшие народные комиссары и теперешние министры далеко не одно и то же. Большая часть министров похожа на Аракчеева, а не на Ленина4).
223. На минутку допустим: Чернышевский живет в наше время, он попал в тюрьму, ему захотелось написать свой роман «Что делать?». Никто бы ему не дал написать роман. А если бы он и написал, его никто бы не напечатал. Как же горько делать такие записи, видеть [нрзб].
225. Слишком трусливы и бесчестны наши прокуроры, нетерпимо лживы и продажны многие судьи. Они с большой охотой, со смаком и старанием забарабанят в тюрьму юнца, почти ребенка, и выгородят продажного, наглого, махрового казнокрада и плута. Не есть ли это перенесение нравов современной Америки в наши, советские условия5). Думается, что это именно так.
229. Грустная дума гложет сердце: старая большевистская гвардия редеет и редеет, а на смену ей приходит черт знает что – ловцы легкого счастья, больших чинов, позеры и лодыри.
У нас слишком много развелось любителей красиво поговорить о коммунизме. Эти краснобаи любят вкусно пожрать, красиво одеться, но они за всю свою жизнь не вырастили ни одного хлебного колоска, не бросили на поле ни одной горстки навоза. Не наступит коммунизм, пока существуют эти краснобаи, пустобрехи.
290. Как же плохо, что между Сталиным и народом, который его любит, кем-то проложена толстая изоляционная прослойка бюрократизма, лицемерия, подхалимажа.
325. Наше время очень и очень похоже на те дни, когда в русской истории появились разночинцы и народники 70-х годов. Тот же разгул бюрократии и лживости, те же проповеди идти в народ, те же (даже более острые) страдания мыслящих, честных людей, которых со всех сторон жмет и давит бедность и несправедливость. История повторяется.
357. Милиционеров одели в новую форму6). То и дело теперь слышишь от людей, особенно пожилых: стражники и жандармы опять появились.
415. Самый важный и мучительный период в жизни человечества – переход из капитализма к коммунизму.
418. Гадостей и мерзостей в человеческих отношениях накоплено столько, что иногда жить даже не хочется среди людей. Так бы, по примеру Робинзона, и уехал куда-либо на необитаемый остров.
531. Я нередко думаю над сутью Мусоргского и его оперы «Борис Годунов». И очень многое нахожу, что сейчас звучит с еще большей злободневностью, чем в то время. Отрыв правителя от народа стал более широким и страшным. Плач юродивого принял форму тихого стона. Извечная беда России: самодурство у власти, плач и стон народа, терпение до исступления, а потом вспышка и решительная ломка всего на свете, даже и того, что не подлежит ломке.
555. Мы пытаемся подменить бдительность народа все новым и новым увеличением органов тайного надзора, войск внутренней охраны, переодеванием милиции в форму бывших жандармов. Смешно и глупо. Это свидетельствует о недоверии к народу, о наличии боязни народа. Нет, все не засекретишь, а карательный аппарат не в состоянии заменить народную честность, мудрость и бдительность.
556. Сейчас господами положения чувствуют себя не партийные работники, не партийные пропагандисты, а нахохленные, туповатые молодцы в фуражках органов государственной безопасности. Даже я, презирающий смерть, их боюсь, не хочу попасть к ним в лапы. Сытое тупоумие – источник крайней жестокости. Оно легко может жить и без Пушкина и без Ленина.
560. Выгораживать жуликов находятся десятки любителей, но на защиту честного и ценного человека никто не желает встать. У нас невозможны такие факты:
а) как создание и издание романа «Что делать?»,
б) как демонстративный отказ Чехова и Короленко быть в числе академиков в знак протеста под незаконными действиями в отношении Горького,
в) как рост людей вроде Горького. О-хо-хо! До чего же глубоко пустило корни жидовское политиканство7).
562. Свобода слова, свобода мнения! Много об этом говорится, но мало делается.
567. Горько и больно думать: Ленина-то мы почитаем формально.
614. Тюрьма в советских условиях должна не разрушать, а укреплять человеческое достоинство. Ее роль такая же, как и больниц. Если в больнице устраняют недуги тела, то тюрьма – недуги души. К сожалению, тюрьма у нас осталась буржуазной. Она – один из рассадников воспитания наплевизма и космополитизма.
762. Как же так получается: с каждым годом все возрастает и возрастает число врагов Советской власти? По логике вещей должен происходить обратный процесс. Злыми врагами становятся те, [кто] родился и вырос в советское время. Кто в этом виноват?
763. Читаешь Лермонтова, Белинского, Герцена и невольно приходишь к печальному и страшному выводу: как много общего между обстановкой тех лет и нашими днями. Аракчеевский режим8), глупый внешний лоск аристократии нового оттенка, боязнь свежего слова, разгул космополитизма – какая-то апатия в умственной жизни, пассивная вера в лучшее, стремление оградить себя от общественных забот и сует, лицемерство. Тяжелое и страшное время!
787. Чем больше я думаю о Ленине, о ленинской скромности, о его трудолюбии и уме, тем горше становится на душе: все это в наши дни выглядит почти архаично. Говорят, что времена переменились. В каком же смысле? Неужели только в том, что скромность заменили притворством, игрой в народность; трудолюбие – важным видом, утонченным бюрократизмом; ум – парадной шумихой равнодушных фраз. Велики же уступки сделали мы, слишком много заимствовали у царской бюрократии, у английских лицемеров и американских дельцов.
Если так пойдет дальше, то понадобится еще одна революция [по]требуется свергать новую паразитическую знать и сдирать опять погоны с нахохленных генералов9).
927. Воистину получается подло, голодный человек разглагольствует о том, что ему живется весело и счастливо.
946. Смотрю на жизнь окрестных мест и с прискорбием замечаю: начальство меняется очень часто, а обстановка остается прежней, дело не улучшается, а ухудшается.
1010. Ну, что за время сейчас! Чехарда какая-то получается, читаешь Лермонтова, и кажется будто вчера все это написано, будто все рядом. Читаешь Белинского, Щедрина – ощущаешь то же самое. Разница лишь в том, что слово «господин» заменено словом «товарищ», титулы – званиями. Время чиновничьего разгула и какого-то неясного ожидания чего-то лучшего. И во всем чувствуешь еврейский дух – крохоборство, стяжательство, двоедушие.
128. У нас сейчас нет демократического централизма, а есть демократизированный централизм. Боже мой! До чего же затаскали и измызгали слово «демократия». О него чешут свои языки, обтирают слюни пошлости кому не лень.
134. У нас сейчас любое бездарное произведение признают хорошим, если его похвалят в «Правде». И наоборот, любое серьезное произведение осудят и охают, если его поругает та же «Правда».
163. У нас сейчас вполне возможно за тысячу черных антисоветских мерзостей не получить и выговора, но за несколько слов правды попасть на каторгу. Жестокое время, проклятое время! Блат и ложь царствуют повсюду, нарядившись в плащи «народолюбия», «демократии», «свободы» и т. д. Ну и век, ну и век! Век крови и слез.
186. Сегодня открылся съезд партии10). Этого съезда я долго ждал как праздника, и, несмотря на это, на душе у меня тревожно. Хочется плакать… Закончил работу над вершиной своего творчества – трагедией «Жертва обстоятельств». .Страшная правда жизни сама по себе вылилась из души моей. Вылилась и хорошо во всех отношениях легла на бумагу. Есть все: и горячие чувства, и мудрость, и сюжет, и нужные слова, нужный тон. Частности и целое слились воедино, как монолит. Это творение свое я могу смело приравнять к таким памятникам литературы, как «Слово о полку Игореве», «Памятник» Пушкина, «На смерть поэта» Лермонтова, «Письмо к Гоголю» Белинского, «Во весь голос» Маяковсксго. Жалко, что не владею техникой стихосложения, получилось бы еще крепче, ясней. Дурак, что забросил свои детские увлечения стихами!