Лес любил людскую кровь. В ней было пламя Жизни. У нечисти внутри текла мшистая жижа, совсем холодная. Неудивительно, что они жаждали тепла и огня.
Василика вернулась в избу и начала убирать недоеденный завтрак. Тишина угнетала. Всполох и Домовой не показывались, а больше не с кем было поговорить. Скука жуткая. Василика присела на лавку, взглянула на развешенные охапки полыни. Летом придется много трав собирать, сушить, отваривать снадобья, высчитывать, сколько дней осталось до полнолуния.
Но до этого еще далеко. Василика собиралась встретиться с Мраком, затем проверить обережный круг, убедиться, что все в порядке, а потом купить в Радогощи хорошего коня и отправиться в город. Она уже знала, кто заплатит. Представив замешательство Марвы, Василика засмеялась. Ничего, с сестрицы не убудет, у нее полно добра в сундуках.
День летел быстро. Василика вспоминала ворчливую Ягиню – она не дала бы ученице присесть ни на миг. Шутка ли – молодица впервые за долгое время не бегала из одной комнаты в другую, не ворожила до последнего выдоха, а читала старые рукописи, разучивала малознакомые знаки и иногда посматривала на печь – там пропекался хлеб с творогом.
Василика знала: силы ей понадобятся вечером. Светоч не стал бы врать. Если сказал, что Мрак приедет, значит, приедет, постучится в ворота или ворвется огромной темной тучей, явив свое истинное лицо. Она волновалась, хоть и повторяла себе, что сталкивалась с чудовищами пострашнее, жила в Нави целых полгода и вернулась оттуда назло всем.
– Ты ведь не станешь на него нападать? – озабоченно спросил Всполох. – Помнишь же, что сказал Леший?
– Не стану, – угрюмо буркнула Василика. – Но и нахальства не потерплю.
Если хочется начать бой, то повод найдется всегда. Можно даже соль отыскать в несоленых пирогах, а мед – в настойке полыни. Василика поднесла к губам веточки сушеной пижмы и вдохнула травяной запах. Вдали от печи пахло хвоей, можжевельником и другими травами. Зимой в том углу было холодно, но теперь он казался Василике самым прекрасным. Видимо, любовь к травам передавалась вместе с ведьминским даром.
– Интересно, – обернулась она к Всполоху, – может ли любая девка стать ворожеей, если захочет?
– Любая девка может попробовать, – невозмутимо ответил дух. – Но если боги не благословят, то беда ей. Вон у Ягини восемь учениц погибло. Ты девятой стала. Все хотели ворожить, выплетать заклятия, да не сложилось – сгинули.
Целых восемь, выходит. Забавно. Василика не могла представить, чтобы кто-то другой был на ее месте, пусть даже много лет назад. Удивительное дело: в Радогощи ходили слухи, будто Костяная ведьма сжирала девок на завтрак, обед и ужин, но при этом всегда находились и такие, которые шли к избушке и стучались в ворота. Что же гнало их из дома? Замужество? Несчастная любовь? Любопытство?
– Ярге и Неждане, – продолжил Всполох, – ворожба давалась легче всего. Они так ладно творили ее, что я налюбоваться не мог.
– И что с ними стало? – хмыкнула Василика.
– Яргу утащили русалки. Кажется, она стала водяницей и теперь поет в волнах Золотницы, – сказал дух. – А Нежданка загулялась с духом Нави. Поцеловал он ее, и дело с концом.
– Дура, – подвела итог она.
Всем было известно, что поцелуй мертвеца губит людскую душу. Не зря ведь духи, бродящие по лесу, обладали удивительной красотой, прямо-таки манящей и чарующей. Василика никогда не видела таких статных молодцев, с правильными чертами лица и поразительной нежностью в глазах. Но даже она понимала: ложь. Обман, морок, дурман – что угодно, но только не истина. На деле твари Нави клацали незримыми клыками и силой воли сдерживали голод, который разрывал их животы изнутри.
Хотя сама Василика была едва ли умнее Нежданы. От когтей Мрака ее спасли жертва Ягини и гостеприимство Кощея.
– Обычная молодица, – вздохнул Всполох. – Горячая кровь и жажда неизвестного. Вы вечно мечетесь в поисках непокоя, а потом жалуетесь на судьбу-судьбинушку.
– Это ты верно подметил, – горько усмехнулась Василика. – Сам сказал, горячая кровь. А жажду и вовсе никак не обуздаешь.
– Потому так много девок среди мертвецов, – подметил дух. – Только две трети доживают до зрелости или старости, остальные не знают, куда деваться от силушки, бурлящей в крови.
Василика ничего не ответила, прошлась пальцами по рукописи. От колдовских знаков исходило знакомое тепло. Там были защитные заговоры, заклятия против разных хворей и пара черных проклятий. Их Ягиня писала мелким почерком, как будто не хотела, чтобы кто-то увидел. Василика понимала, что в темной ворожбе нет ничего хорошего, но знания пригодятся всегда. Она выучила проклятия, запомнила каждую черточку, но пробовать не стала, уж слишком красочно Ягиня описывала последствия: «…зачарованного охватывает смоляное пламя, и он мечется, не зная, куда деваться и что делать, а после теряет рассудок и становится похожим на дикого зверя; то уже не человек, но и не мертвяк».
Жуть какая! Как она только дожила до старости, практикуя эти чары? Шутка богов, не иначе. Ягиня много раз повторяла, что у черного колдовства слишком велика цена. Ведьма учила Василику разбираться в травах, защищаться, но умалчивала о ворожбе на крови и костях. Между прочим, с помощью темной волшбы можно было даже призывать мертвых – защитников рода или кого пострашнее.
Однажды Василика видела, как Ягиня применяла колдовство на крови. В их ворота тогда постучала заплаканная девка и пожаловалась на игошу, который выл по ночам и не давал спокойно спать. Имени игоши девка не знала, поскольку ее сестра – и мать младенца – утопилась. Пришлось идти к реке и звать ее с помощью родной крови. Водяница отозвалась и выплыла навстречу. В обмен на щедрое подношение она назвала имя и исчезла в волнах Золотницы.
Ягиня тогда хмурилась и цокала языком, бурча про дурных молодиц, которые сами не знали, что творили, а потом заснула. Такая ворожба сильно выматывала. Василике пришлось таскать воду и готовить для Ягини похлебку из курятины. Мясо после тяжелых обрядов было необходимо – оно помогало быстрее восстанавливаться.
Пожалуй, стоило приготовить похлебку и теперь. Василика вышла во двор и с неохотой взяла топор – она не любила рубить кур. Повертела топор в руках, посмотрела на несушек – и отложила оружие в сторону.
– Всполох, – позвала Василика, – отзовись-ка, пламенный дух.
– Чего надобно? – Из глубины печки выполз Всполох.
– Можешь, – вздохнула она, – умертвить курицу?
Всполох понимающе кивнул. Не успела Василика моргнуть, как запахло палеными перьями и у ее ног рухнула поджаренная птица. Довольный своей работой, Всполох подкатился следом. Видимо, ему было не впервой умерщвлять птиц.
Василика подождала немного, пока тушка остынет, а потом потащила мертвую курицу на кухню. Мясником она, конечно, не была, но кое-чего умела. Уроки Ягини не прошли даром. Старая ведьма с таким ехидством смотрела на попытки купеческой дочки, что Василика назло ей резала и резала, пока не научилась ладно отделять мясо от внутренностей. Правда, кухня потом была в жутком беспорядке, и Домовой сильно ругался, раскладывая посуду по местам.
Время как будто бы замедлилось и потекло, словно травяной мед. Василика положила куски мяса в горшок, добавила овощей и отправила в печь. Во дворе громко кричал петух. Еще бы – запах обугленных перьев отпугивал птиц. А вот духи, наоборот, приблизились к воротам и бродили вдоль обережного круга, словно ища место послабее.
– Не ждите, – хмыкнула Василика, выйдя на порог. – Не будет вам поживы.
До жути красивые девки и молодцы перестали улыбаться и разлетелись в разные стороны, растворяясь между деревьями. Василика чувствовала их сквозь деревянный забор, а если поднапрячься, то можно было и увидеть: где – густые косы с лентами, где – мужские кудри.
– И правильно, – выглянул Домовой. – Гони их прочь, хозяйка. Нечего им тут делать.
– Как потеплеет немного, поеду в город, – зевнула она. – Куплю нам всякого, может, даже цыплятами обзаведемся.
– Ага, – согласился дух. – Верное дело. А мы за избушкой присмотрим. Если что не так будет, я обязательно ворона пошлю, он тебя разыщет.
– Не переживай, – фыркнула Василика. – Сбегать не собираюсь.
Повидать бы городские стены, взглянуть на целые ряды каменных домов, погулять по ровным дорогам и посмотреть, как живут бояре! Можно было бы и в заморские земли наведаться, да только там хворь гуляла. Говорили, будто в царствах люди не любили мыться, оттого часто болели и вымирали целыми деревнями, а травниц и целительниц сжигали на кострах. Дикие земли, в общем.
Василика мало верила слухам, но проверять не хотела. К соленой воде ее не тянуло. Мало ли какая нечисть там водилась? Это тут своя, привычная, а там что? Чудовища, говорящие на незнакомом языке? И как с ними договариваться – тоже неясно. Люди, ходившие в море на ладьях, наверняка знали и умели. И отец Василики также был среди них. Возвращаясь, он никогда не рассказывал о диких землях – только привозил шелка и пряности, балуя дочерей, а Калине всегда дарил мониста, усерязи и кольца.
Если честно, то и женился он из-за того, что некому было дом в порядке держать. Старая нянюшка не справлялась, а чернавки тем и пользовались, бездельничая иногда. Калина же взяла хозяйство в свои руки. При ней и еда была готова, и каждый угол сиял от чистоты, и мыльню топили постоянно. Ладная хозяйка, тут ничего не скажешь. Жаль, что они с Василикой не поладили. Мачеха ведь не была злой, скорее слишком заботливой. Страшно ей становилось, когда деревенские всякое болтали о ее девках, и особенно о падчерице.
В небе кричали грачи. Целые стаи возвращались из южных краев. Василика засмотрелась так, что почти забыла про котел. Вспомнила, когда пахнуло дымом. Спохватилась, мигом подкинула еще дров и проверила, хорошо ли варится мясо. На миг захотелось взять его и опрокинуть, а потом надеть Кощееву мантию, украсить голову черным кокошником и заявиться в купеческий дом, мол, вот