Под утро, когда солнце еще не взошло, в яму заглянул здоровый бородатый чеченец. Он бросил вниз обгрызанные корки хлеба и пару костей со скромными остатками мяса. Наверно, это предназначалось местным псам, изредка поскуливающим в утренней тиши. Но теперь в их пищевой цепочке появился конкурент, вследствие чего часть завтрака отошла Илье. Парень с жадностью набросился на объедки, так как не ел уже целые сутки. Абрек злобно улыбнулся, глядя на унижения парня, и весело крикнул вниз:
– Жри, свинья. У нас собаки такое не едят. А тебе самое то!
Боевик пару раз непринужденно гоготнул и скрылся с глаз Пушкарева.
Рассвет Илья встретил, глядя на исчезающие в вышине звезды. Небо стало светлеть, луна из желтой превратилась в белую. И вскоре над миром поднялось вечное солнце. Его лучи весело побежали по грешной земле, разгоняя ночные сумерки и наполняя холодный воздух жизненным теплом. Вскоре лагерь пришел в движение. Заскрипели двери бараков. Воздух наполнился голосами проснувшихся боевиков. Они весело приветствовали друг друга своим инородным «салам», абсолютно позабыв про пленника, находящегося неподалеку в яме. Однако Илью это устраивало. Чем меньше про него вспоминали, тем лучше для его здоровья и жизни. Лишь бы только кормили сносно и поменьше выводили из себя тупыми фразами и смешками.
Весь день Пушкарев провел на полу в лежачем положении. Он решил набираться сил, а что может лучше всего помочь в этом, учитывая его незавидное положение? Только здоровый сон. Поэтому, плюнув на мучающий его голод, Илья закрыл глаза и вскоре снова уснул.
Завтрак принесли только под вечер. Все тот же скалящийся во весь рот чеченец опустил вниз ведро, в котором стояли миска с какой-то подгоревшей кашей и кувшин воды.
– Налетай, русский! Жри, пока даю! – весело крикнул он парню. – Может, в последний раз ешь. Так что наслаждайся жизнью.
Слова боевика насторожили Пушкарева.
– Почему? Что вам, каши жалко? – с надеждой в голосе поинтересовался Пушкарев.
«Чех» снова оскалился.
– Да этих помоев у нас хватает. Специально для свиней держим.
– Ну, а в чем тогда дело? – не унимался Илья, осознавая, как начинает в груди бешено колотиться сердце, немеют ноги и перед глазами начинает рябить.
– Мочить тебя Ваха собрался. Показательную казнь устроить. Башку отрезать и вашим отправить. Чтоб суки знали, что на нашей земле Аллах всегда с нами! А вы сдохнете, как бешеные псы.
Легкая ледяная дрожь пробежалась по всему телу, пробираясь к мозгу и сковывая его холодными тисками страха и безнадеги. Он мог кричать, плакать или смеяться. Но конец был один. Завтра-послезавтра его выведут на двор, поставят на колени, и палач отсечет голову коротким взмахом тесака, если, конечно, повезет. А может, это будет долгим и мучительным процессом. Ведь сделать это не так-то легко. И с этим ничего не поделаешь. Шанс выжить практически равен нулю. Не поможет ни план, ни остро заточенный ножик в кармане. И все эти планы и мысли о побеге – лишь жалкая попытка успокоить себя. Сейчас Пушкарев все это осознал. И ему стало страшно!
«Неужели это конец? Неужели просто выведут во двор и отрежут голову?» – мелькнуло в отказывающемся воспринимать действительность мозге Ильи. Не-ужели все так и будет? Нет.
Пушкарев не раз видел подобные сцены. Чеченцы частенько резали головы пленным бойцам, пытаясь запугать федералов подобными ужасами. Однако все это было так далеко и его не касалось. Ведь каждый считает, что подобное может случиться с кем угодно, только не с ним. «Помнишь Саню из 134-й», «Слышал пацана с ВДВ вчера?» Все это было где-то рядом, но не с ним. А здесь, увы…
– Ладно, жри. Завтра вряд ли будет время тебя резать. Надо ехать за получкой. Так что не до тебя. Ну, а к вечеру вернемся и там посмотрим. Но, все равно ты уже не жилец. Так что ешь пока. Тебе ведь нужно быть в форме. Чтоб ноги не тряслись.
Боевик поднял обратно опустевшее ведро и через секунду исчез из вида, оставив Пушкарева в полном замешательстве. Отложив алюминиевую миску в сторону, Илья уставился на темнеющее небо.
– Пипец, – прошептал он тихо.
И страх, уже давно живший где-то в нем, моментально охватил разум Ильи. Неужели на самом деле ему осталось жить всего сутки? А что потом? Как тяжело осознавать, что ты живой мертвец и дни твои сочтены. И от этого Пушкареву захотелось зарыдать. Он упал на дно ямы и принялся молотить кулаками по сырой земле.
– А! Суки, сучары! Чтоб вы сдохли, твари бородатые!
Так Илья провалялся около десяти минут. Он неистово колотил по земле, воя и причитая от ужаса и безысходности. А когда силы стали покидать еще не окрепший после взрыва и контузии организм, перепачканное землею тело Ильи замерло на дне ямы. Так он пролежал еще несколько минут, отказываясь возвращаться к реальности и принимать эту страшную действительность.
Шли минуты. Илья продолжал лежать на дне ямы, не шевелясь. Куча разных мыслей лихорадочным калейдоскопом кружилась в его воспаленной голове. Если бы кто-то сейчас мог заглянуть в мозг парня, он бы, наверно, ужаснулся. Чего только не испытывал он: и отчаянье, и злость, и страх, и обиды, и даже подзабытую любовь к оставшейся дома девушке. Но все это было перемешано между собою и не имело никаких четких границ и рамок. Однако постепенно одна маленькая искорка стала тлеть и разгораться в потемках души Пушкарева, вытесняя и поглощая остальные. Вот страх покинул его истерзанное тело, вырвавшись на волю тихим рыком. Злость и ненависть растворились, перейдя во что-то иное, придающее силы и смелости. Ужас сменился железным спокойствием. И вот его жалкое, обездвиженное тело медленно поднялось с земли. Теперь он уже не тот Илья Пушкарев, которым был несколько минут назад. Теперь он камень, скала, гранит. Ему плевать на все. На жизнь, на смерть, на жизнь после смерти, если таковая существует. На бога, на черта, на аллаха. Он знает, что приговор подписан. Но он также знает, что если придется принять смерть, то ее он примет в бою и на тот свет уйдет не один. Он не будет плакать, не будет молить усмехающихся бородатых моджахедов с обкуренными козлиными мордами о пощаде. Это бесполезно! Но «туда» он уйдет не один. Двоих-троих с собой утащит. Ведь если воспользоваться фактором внезапности и бить в шею, то все реально.
Илья с отстраненным видом стряхнул с себя остатки земли, прилипшие к его изодранному камуфляжу, и присел на землю.
– Я готов, – прошептал он тихо и взялся за чудом уцелевшую миску с едой. – Ну, и вы, собаки, будьте готовы. Я так просто не уйду. За Витьку, Саньку, Валика и всех пацанов. Вы у меня узнаете, кто здесь свиньи!
Илья запустил пальцы в слипшуюся комками кашу и принялся ее отрешенно жевать, не чувствуя вкуса, но наполняя желудок питательной смесью. Запив вставшее комком в горле питание, Пушкарев отложил посуду в сторону и побрел в свой угол на солому. Уставившись в начинающее темнеть небо, Илья не заметил, как задремал.
Непонятная суета за окном сначала насторожила Аслана. Однако, прислушавшись, он понял, что ничего страшного не происходит. Братья куда-то собирались. Об этом свидетельствовали их дружные и восхищенные крики. Аслан мигом соскочил с кровати. Лежать без дела ему уже наскучило. Ведь если сначала это как-то успокаивало и отвлекало от грустных мыслей, то потом все начало надоедать. Четыре стены, кровать, ежедневные морали Фарида о пользе постельного режима.
Надев новенькие брюки, которые ему собственноручно презентовал Ваха, и обув легкие кроссовки, Аслан выскочил из опостылевшего лазарета. На улице царила легкая суета. Моджахеды с важным видом расхаживали по лагерю, пуская слабые струйки дыма от торчащих во рту самокруток с марихуаной. Некоторые из них с осоловелыми глазами весело переговаривались меж собой, радостно похлопывая друг дружку по плечу. Снаряжены братья были по-походному. Броник, автомат с запасным боекомплектом, по паре эргэдэшек на поясе. Были и несколько человек с «РПГ». Однако, как понял Аслан, моджахеды не собирались на боевую операцию. Скорей всего, им предстоял какой-то марш-бросок либо конвой. В подтверждение этому у ворот гаража гудели шесть джипов, водители которых сейчас как раз суетились рядом со своими железными конями, заливая в них топливо и проводя последние приготовления к дороге.
Наткнувшись на одного из моджахедов, спешащего к джипу, Аслан спросил:
– Что за кипиш, брат?
Моджахед посмотрел на Аслана мутными глазами, поправил лямку автомата и глубоко затянулся.
– Почему кипишь? Наоборот, праздник. За зарплатой едем.
– У-у-у! – весело ответил Аслан. – Зарплата – дело хорошее.
– Да уж. Мы не жалуемся. Ваха в этом плане молодец. За своих радеет. Не обижает нас. Не то, что в других отрядах. Конечно, бывают трудные времена. Но мы всегда за командира. А он за нас.
– Слушай, а с вами можно? – поинтересовался Аслан.
– Что тебе там делать? – удивился моджахед. – Ты ведь после контузии.
– Да, брат, я уже запарился на шконке киснуть. Всю спину отлежал.
Моджахед непонимающе дернул бровями.
– Ну… Это к Вахе. Я не в курсе.
Аслан кивнул.
– О’кей, брат! Пойду поговорю с боссом.
Искать долго Лудаева не пришлось. Аслан столкнулся с ним на пороге казармы, откуда Ваха выскочил в сопровождении двух телохранителей.
– Командир! – окрикнул его Аслан. – Командир!
Ваха обернулся и, узнав в зовущем его человеке Аслана, рванул к нему.
– Да, мой мальчик! Только говори быстрей. Я очень спешу.
– Командир! – начал Аслан, польщенный таким заботливым обращением Вахи. – Я слышал, вы едете за зарплатой.
Ваха нахмурил бровь.
– И кто это тут языком метет направо и налево?
– Да, случайно подслушал разговор братьев, когда выходил из лазарета! – не решившись подставлять обкуренного собрата по оружию, соврал Аслан.
Рыжий нервно дернул губами.
– Ну. Едем. Бабки за месяц плюс премия за колонну. Все привезем.
– Командир, – наконец решился Аслан. – Я вот о чем хотел тебя попросить. Разреши с вами. Я уже в норме. А валяться на койке уже не могу. Надо развеяться. Прогуляться. Посмотреть на горы, на других людей. Прокатиться…