«Василе несколько раз пробуждался ночью, а проснувшись утром он долго не мог осознать, в каком временном промежутке дня он находится, настолько тучи заволокли небосвод. Такие условия были просто идеальны для финальной вылазки. Охотничий кураж был высок настолько, что им заразился даже Богдан Алексеевич, знавший исход всего сегодняшнего дня заранее. Приближался полдень, а дождь все не шёл, хоть тьма и продолжала сгущаться. Такое ожидание для Василе оказалось невозможным, поэтому он принялся отвлекать себя от мыслей любыми способами.
Сперва в ход пошли бытовые разговоры, но как на зло Богдан Алексеевич готовился к вылазке, а Мария Семёновна ушла на встречу клуба читателей. После усмирять тревогу пришлось с помощью «базовых детских исследований»: разглядывания узоров на паркете, завитушек над дверьми и рисунков на винтажной скатерти. Он прекрасно знал, что всё это какая- то пошлая игра в догонялки с пустотой внутри себя, в которой не будет выигравшего или проигравшего. Всё было лишь унылым бегом, оставляющим после абсолютное ничто. В момент осознания проблемы пришёл и момент осознания пути решения проблемы. Василе задумал переезд. Да, это одна из форм таких догонялок, но с результатом в виде возможного отчуждения от статуса страдальца из обычного мира, попавшего в мир квантовый, зависит от интерпретаций. Богдан Алексеевич поначалу был разительно против этой затеи, но затем со словами- «Вам бы лишь от стариков уходить» махнул рукой, дав своё одобрение. Мария Семёновна отнеслась бы к этому еще негативнее, но Василе крайне нагло воспользовался её отсутствием, отдавая себе отчет в своих действиях.
Переездом это было назвать трудно. С собой была лишь одежда и книга Виктора Гюго- «Собор Парижской Богоматери», взятая из личной библиотеки Богдана Алексеевича. Василе не слишком приглядывался к литературе внутри дома его спасителей, но завидев именно эту книгу в нём проснулись детские воспоминания и из нового гештальта неприятно подуло холодным ветром. В седьмом классе Василе на весенних весёлых стартах был одним из двух болельщиков, пришедших посмотреть школьное празднество, чувствующее по старинной традиции тело и дух. Вторым болельщиком был его друг Атый, начавший курить двумя годами ранее за гаражами в рамках его проекта по внедрению себя в хоть какой- то веселый, искренний и безопасный социум с легким налетом выражения собственного отношения относительно многовекового конфликта отцов и детей. Тогда они оба были гонимы своими родителями на такое необязательное и такое унылое, в рамках зрительского опыта, мероприятие. Василе чуть было не начал засыпать на этапе эстафет, как его друг начал пересказывать ему с невероятным интересом и трепетом сюжет романа Виктора Гюго- «Собор Парижской Богоматери». Василе не видел своего друга вот уже почти шесть лет, но его образ как будто бы был всегда с ним, олицетворяя незыблемое детское товарищество, от реального человека там почти ничего не осталось.
В его новом доме уже ждала Она, держа в руке тарелку с кусочком торта.
– С новосельем!– сказала она протянув вперед тарелочку.
– А ты откуда узнала?– ошеломленно спросил Василе.
– Здесь информация распространяется очень быстро. Богдан сказал. А ты как думал?
– Быстро же ты все подготовила.
– Ничего не быстро. Я была готова еще когда тебе этот дом показали. Все ждали, когда ты решишься.
– Все?
– Да. Все. И сейчас все придут. У нас как раз пара минут есть.
– Подготовить ещё что- то нужно?
– Нет, всё уже готово, я же уже сказала. Пара минут, чтобы поговорить.
Они оба сели на старую софу коричневую софу, стоящую посреди комнаты. Василе не сразу понял подвох, но затем озвучил свой вопрос:
– Здесь же всё было немного по- другому?
– Может и было, но какая разница? Ты решился прямо сейчас. Василе, мне нужно тебя попросить кое о чем очень разумном.
Их лица были слишком близки друг к другу. Василе выводило из себя, что он подмечает, как ее пухлые губы филигранно вытачивали тихим тоном прекрасные слова, пока её глаза, наполненные чем- то светлым, застывшие в выражении созерцания сокровенного, смотрели на него. Она сделала паузу, далекий сквозняк, проникший чудом сквозь пространство окна, донесся до её лица, обрушив прядь волос в районе правого глаза. Она продолжила только после того, как увидела в его глазах решимость и ни грамма трепета.
– Ты принес книгу. Не читай ее. Она убьет образ. А ещё. Вы же сегодня идете на вылазку? Поступай, как всегда, безрассудно и глупо, ступая на что- то рациональное под собой, как умеешь. Знаешь, мне кажется, у тебя был бы черный пояс по творческому прохождению скучных серых бетонных лестниц.
Их лица были близки настолько, что всё вокруг казалось неуместным. Василе продолжал злиться, обращаясь в своем гневе не к ней, а к своей душевной или сердечной слепоте, из- за которой он привязывал себя абсолютно ко всему, что источало нежность, интерес и заботу. Он видел присутствие этих критериев, но не мог ручаться за их исполнимость, прыгая в любой огонь, что видел он на своем пути. Он чувствовалось, что во всем этом что- то напрашивалось. Какое- то действие. Но что- то это должно быть отвергнуто. Их разговор прервал вошедший в дом Леник, начавший разговор с какой- то подарочной одобрительной лести:
– Да, Василе, вот это у тебя домик. У меня намного меньше. А какие тут стены толстые! Окна тоже крутые. И плита есть!
– Лёник, ты сейчас про что? У тебя абсолютно такой же дом, может даже лучше. Мне приятно, конечно, что ты решил меня так подбодрить, но лучше садись и покушай торт, я пока чайник поставлю. Ты, кстати, к вылазке подготовился?
– Всегда готов! А ты Богдана Алексеевича уговорил? Ты крут, он обычно во всё подобное не вписывается и говорит, что в молодости и так набегался. Вот знаешь, годик назад мне показалось, что в лесу я видел тигра и хотел его сфоткать на фотоаппарат, который мне дядя Леша привез. Такой, полосатый.
– Фотоаппарат или дядя Леша?– решил странной шуткой поддержать рассказ Василе.
– Тигр, дурила. Ну так вот. И хотел я фотоохоту устроить, как Шарик из мультика на кассете. Побежал сразу к дяде Богдану, а он у меня фотоаппарат отобрал, дал удочку и повел с собой на рыбалку. С тех пор я и пристрастился к спортивной рыбалке. Ловишь- выпускаешь. Ловишь- выпускаешь. Сидишь, как сказал дядя Богдан, и созидаешь. Слушай, а ты чего там у себя делал дома?
– Я?– опешил от такого вопроса Василе- играл в игры, смотрел сериалы, ходил на кружки поэтические, в театральном вот еще был, на единоборствах и куче всего. Короче, пытался погрузиться во всё, что видел, но не глубоко.
– Кружки поэтические? И чего, стихи писал?
– Ну бывало.
– А прочитаешь сегодня перед всеми?
– Ой, да ну, сплошное позорище стыдное.
– Ладно тебе, все свои. Можешь прочитать, пока дядя Богдан с тетей Машей не пришли. Хотя лучше, чтобы они были. Им понравится! Им вообще всё нравится! Я как- то вылепил им из пластилина сову, когда учился лепить. Ну, она скорее на пенек с глазами похожа, но и она им понравилась. Держат до сих пор мой подарок где- то на холодильнике.
– Да, Василе, я тебе тогда игру отдам и свою картину- неожиданно включилась в разговор Она.
– Василе, ну пожалуйста. Я авторов стихов никогда не слышал, а мы сегодня может последний раз видимся- умоляюще пробубнел в своей привычной манере Леник.
– Хорошо, раз такой ажиотаж, постараюсь что- нибудь вспомнить и набросать.
– Ну вот. Я кажется слышу уже, как дядя Богдан идет.
Дверь снова открылась, на пороге стоял Джотто Иванович, держа в руках кусок пергамента. Громогласным тоном он заявил что- то нечто- «Дорогой, Василе, поздравляю тебя с новосельем. Может мы и плохо знаем друг- друга, но вот тебе презееент. Карта нашей станицы, которую я сам собственноручно нарисовал!». После этого он громко и очень эффектно плюхнулся на кресло, стоящее рядом с софой и принялся есть торт.
– Ммм, Мария Семёновна превзошла себя- оторвавшись на секунду от рыхлого черного лакомства проговорил Джотто Иванович
– Мария Семёновна?– спросил Василе- разве она не против моего переезда?
– Разве можно быть против того, что уже произошло? – ответил Джотто Иванович
Дверь в дом Василе отворилась последний раз за сегодня, впуская гостей. В дом вошел Богдан Алексеевич вместе со своей женой. У обоих был довольный вид. Василе всёэто время писал на листе бумаги, стоя на кухне, остаточные воспоминания былых стихосложений, дополняя забытые рифмы. Это не могло уйти от внимания Лёника, который тут же объявил новоприбывшим- «А Василе пообещал стихи свои почитать!»
Дальше все шло своим классическим чередом. Праздные разговоры ни о чем, поедание действительно вкусного торта и наконец странный финал вечера- чтение стихов. Василе удалось уговорить, поэтому он встал и стеснительным голосом, с каждым словом обретая уверенность, принялся зачитывать своё первое стихотворение, написанное им когда- то в кружке таких же потерянных людей:
«Злость закипала
Зубы сжимались
Пальцы слагались сильнее в кулак
Глаза загорелись
Щеки зарделись
К насилию сделан еще один шаг
Душа моя рвется наружу
Сквозь тело
Минуя преграды
И стены домов
Я яростен, зол
И оскал мой собычий
Не сможет исправить
Нигде и никто
Под взором моим не смей становиться
Он дух выжигает и плавит зрачки
Спасите меня
Мне не остановиться
Уймите же ярость
Позвольте любить»
Послышались приободряющие хлопки. Лёник удивленно спроси- «Ты сам это написал?», а Мария Семёновна отметила, что построение и форма очень хромают, зато очень ясно донесен смысл. Щеки у Василе покраснели, но не от злости. Эту милую картину смыл дождь, начавший яростно греметь по крыше дома. Абсолютно все в этот момент поняли, что пришла пора. А Василе в этот момент понял, что он очень быстро влился в этот странный социум, который уже перестал пугать и напрягать его нервную систему. Станица Старороговская- это ванна с горячей водой. По началу- очень даже горячо и даже обжигающе, но стоит привыкнуть и можно даже получить удовольствие. Прощание прошло очень чувственно. Каждый прощался с Леником так, будто другого исхода сегодня и не предвидилось. На вопрос Василе- «А что если сегодня не получится?» все ответили- «Попрощаемся еще раз». Она вновь посмотрела на Василе перед прощанием тем же взглядом, что и сегодня утром, затем она резко взяла его за руку и со словами- «На удачу. Не запутайся» положила в нее маленькой клочок нитей. Наступило время охоты.