Я не заметила Адидаса и его придурковатых горилл, которые стояли у соседнего подъезда. Увидела, только когда Глория перестала хлопать и я попробовала проехаться по узкой доске, перекинутой через самую большую лужу. Это было трудно, и не успела я доехать до конца, как Глория ушла — наверное, сильно замерзла, не знаю. Может быть, она ждала трюков поинтереснее.
Тогда Адидас и подослал ту гориллу, что побольше, — Али. Он ухватился за багажник, и я чуть не шлепнулась в воду.
— Отпусти, обезьяна вонючая! — заорала я.
— Адидас хочет с тобой поговорить, — буркнула горилла.
— Передай, что я с ним разговаривать не хочу!
Но он не отпускал багажник.
Я поняла, что деваться некуда. Пришлось идти.
— Здорово, — ухмыльнулся Адидас. — В цирк пойдешь работать?
— Посмотрим, — ответила я.
— А старуха твоя — что она говорит?
— Какая старуха?
— С которой ты на свидания ходишь.
Я попыталась вырваться вместе с велосипедом, но ничего не вышло.
— Как звать-то старуху?
— Не знаю.
— И что ты там делаешь?
— Ничего.
Горилла ухмыльнулась еще шире.
— Она тебе вещи дарит? — прокашлялся тот, что поменьше. Зеббе или как там его. Большая горилла Али хрюкнул:
— Ты ей нравишься, видно. Что она тебе дает?
— Морс, — ответила я.
— Но у нее ж еще что-нибудь есть? — Адидас пнул переднее колесо моего велосипеда. Это мне не понравилось — переднее колесо, если погнется, исправить трудно.
— Отпусти велосипед! — крикнула я. — У нее есть только злобный кот!
— Не ври, — хрюкнул Али.
— Через несколько дней покажешь, что она тебе подарила, — прошипел Адидас. — Поняла?
— Она мне морс дает, вот и все, я же сказала!
— Ну и ведьма! Тогда сама бери. Кольцо с бриллиантом. Или что угодно. Окей?
— Плохо слышишь? — заорала я. — У нее ничего нет!
Если бы не старшая сестра Линуса, после которой Зак воняет духами, все закончилось бы хуже. Адидас, прямо скажем, чувством юмора не славится.
— Вы чего пристаете к мелким? — крикнула сестра Линуса, дернув поводок. Пес чуть не потерял равновесие — в ту секунду он стоял на трех лапах и мочился на дерево.
— Отвянь! — гаркнули адидасовы гориллы. Один рывок — и мне, наконец, удалось освободить велик. Я, как бешеная, понеслась к своему дому. Мне повезло: дверь подъезда открылась прямо передо мной, какой-то ребенок выходил на улицу. Я, наверное, его чуть с ног не сбила. Не успела дверь захлопнуться, как я уже поднималась в лифте на второй этаж. Со скоростью света. Глории бы этот номер понравился. Но главное, что я спаслась. Велосипед отлично вписался на балконе. Но осталось еще кое-что. Мама. Она прислонилась к косяку у входа в кухню, виду нее был сердитый.
— Что дают? — спросила я, изображая самую солнечную улыбку. Мама любит солнце, в этой стране ей всегда холодно, как она говорит.
— Мы уже поели. Где ты была?
— Гуляла здесь, недалеко, — ответила я.
Зак сидел за столом и мрачно жевал.
— Вся ругань мне досталась! — прошипел он, пока мама накладывала мне спагетти и мясной соус.
Что еще рассказать про этот день? Перед сном я лежала и думала. О цирке, который был у родителей Глории. Куда солдаты увели ее маму и папу? Моя мама рассказывала, что случилось с ее братьями. Их отправили в какой-то лагерь, там они были несколько месяцев. Потому что не хотели сражаться против собственного народа. Это было далеко. В той стране, где родились мама и папа. Но я шведка… или как сказать. То есть, я родилась здесь.
— Зак, — я решила проверить, не спит ли он.
— М-м, — наверное, почти уснул.
— Почему солдаты отправляют людей в лагерь?
— Ты о ком?
— О солдатах. Зачем они это делают?
— Потому что им приказывают… Хватит спрашивать!
— Кто приказывает?
— Не знаю. Правительство или самый главный в стране, или, может, начальник полиции.
— Это где угодно может случиться?
— Нет. Здесь не может.
— Точно?
— Да, точно. Я думаю.
— Расскажи, где ты родился. Как там было?
— На кровати… белая простыня… немного крови… мать лежала и стонала, потому что я был такой большо-ой…
— А потом?
— Хлюп! Я и выскочил.
— Ясное дело, но…
— Вот дурочка! И ты поверила? Никто не помнит, как родился!
— А маму с папой отправили бы в тюрьму, если бы они не бежали сюда?
— Ты слишком много спрашиваешь, хватит уже.
Я слышала, как Зак протяжно зевает в кровати под моей.
— Хорошо, что ты нашла мои перчатки, — пробормотал он. — Без них и мотоцикл заводить нет смысла. А мотоцикл я раздобуду, ты знаешь. Когда мне исполнится шестнадцать. А когда исполнится восемнадцать, поменяю на настоящий «ХД». И уеду.
8. Про «А» и «У»
Казалось, теперь Глория ждет меня по вечерам. Торт покупать каждый раз она, конечно, не могла, но морс у нее был всегда. Иногда красный, малиновый, иногда желтый, апельсиновый. Сама она хрустела своими лимонными карамельками. Как будто только ими и питалась.
Однажды вечером, когда было тепло, ей захотелось прогуляться. Сначала я сомневалась. Как объяснишь, что на улице полно врагов. Хотя она, кажется, поняла.
— Можем выйти через подвал, — предложила она.
Я спросила, что она задумала.
— Главное, возьми велосипед.
Недалеко от нас есть старый кирпичный дом. Похоже, что раньше это была фабрика. За домом — асфальтированная площадка.
Когда мы туда пришли, я вскочила на велосипед и немного проехалась. Часть площадки была довольно ровной и гладкой, но дальше шли выбоины. В них скопилась грязная коричневая вода.
— Можно прокатиться? — спросила Глория.
— Конечно. Но осторожнее с выбоинами! Если въехать, то колесо лопнет.
Ноги у нее были слишком длинные.
— Можно поднять сиденье? — спросила она.
— Только гаечным ключом, — ответила я.
— И у нас его нет? — встревожилась она.
Я поискала в карманах. В шутку.
— Ладно, — сказала она и принялась крутить педали.
Ей приходилось раздвигать колени, чтобы они не упирались в руль. Но в результате все получалось. Пальто развевалось, как бурая мантия. Глория позвала господина Аля, и тот вскочил на багажник. Потом Глория стала нарезать круги, довольно быстро. Классно, если учесть колени, руль и выбоины в асфальте. Каким-то удивительным образом она на ходу сняла пальто и кинула мне. На ней были штаны со штрипками на подошвах. Синие. И синий джемпер. Вдруг она пристроила одно колено на седло. Другую ногу вытянула назад. Кот решил, что безопаснее всего спрыгнуть, и я его понимала.
Она держалась за руль, и велосипед катился сам по себе. Мне ужасно понравилось. На асфальте было полно выбоин и трещин — я надеялась, что она тоже это видит.
Номер закончился тем, что велосипед резко вильнул в сторону. Я подбежала к ней. Она неподвижно лежала под великом. Господин Аль тоже подбежал с жалобным мяуканьем.
Я подняла велосипед, Глория медленно встала. Ничего не говоря, она взяла пальто и надела. Застегнула все пуговицы, тяжеловато дыша. Потом достала из кармана карамельку и положила в рот.
— Я слишком длинная. И слишком старая, — произнесла она, наконец.
— Слишком много дыр в асфальте, — сказала я.
— Когда я была маленькая, умела стоять на седле. На одной ноге.
— Разучиться легко. Тренироваться — самое главное. Это и «А», и «У».
Она засмеялась, и я поняла почему. Эта поговорка про «А» и «У» — самая дурацкая в мире. Не понимаю, с чего я вдруг ее вспомнила. Наверное, из-за нашей учительницы, которая все твердит про «А» и «У». «Правильно говорить — это „А“ и „У“…» — повторяет она. — «Вам надо учиться хорошо говорить по-шведски». И «учить уроки — это „А“ и „У“, если хочешь кем-то стать». Но она ни разу не смогла объяснить, почему все заканчивается на «У».
Ф, X, Ц, Ч, Ш, Щ, Ъ, Ы, Ь, Э, Ю, Я — они что, ничего не стоят и потому не считаются?
— Ты ударилась? — спросила я.
— Это ничего, — улыбнулась она.
Хотя вид у нее был потрясенный. Мы присели на лужайку между островков асфальта. Она достала бутылку с морсом, и господин Аль стал лакать из крышечки. Очень здорово: язык так и мелькал, и ни капли мимо. Для нас Глория захватила кофейные чашки. Мы больше не говорили о велосипедных трюках. Весь пикник Глория сидела с мрачным видом.
Когда мы прощались у ее подъезда, она вздохнула.
— Ты не знаешь, где можно купить дешевый велосипед?
— Можешь брать мой, когда я в школе.
— Он слишком маленький. Но все равно спасибо. А может, я слишком длинная.
В эту минуту она закашлялась, и вид у нее стал совсем как у настоящей старухи. Которая даже сама до дома не дойдет.
— Пока, — быстро попрощалась я. Она же не знала про горилл в адидасовской одежде.
Она кивнула, и мне показалось, что наша прогулка как-то грустно закончилась. Но что поделаешь. Господин Аль, по крайней мере, радостно прыгал у ног Глории. Наверное, соскучился по салаке.
Я обернулась и тут же увидела их. Мой брат был среди этих идиотов. Когда он уже поймет, во что ввязался? И сеструха Линуса там тоже была. В своих штанах с молниями. Молнии были расстегнуты, так что виднелись бедра. В пупке блестело кольцо. И татуировку-скорпион на плече было видно, потому что одета она была в узенькую майку. Мой брат уже два года за ней таскается. Этот дурак все не поймет, что ему ничего не светит.
Он много о себе думает, мой брат. Например, что он нравится Адидасу. Конечно, иногда Адидас дарит ему вещи. Всякие красивые спортивные штуки, все с пометкой из отцовского магазина. Отец меня убьет, если я расскажу, где магазин. Потому что тогда вы туда поедете и будете клянчить, потому что знаете меня. Мой отец — король «Адидаса». У него все права на торговлю в Швеции. На весь импорт. Поэтому он такой занятой…
Никто не верит в эти сказки про импорт и шведские права. Мы с Заком смотрели в городе. Пошли в самый большой магазин «Адидас» и спросили про короля «Адидаса». Нас тут же выгнали, решив, что мы пришли воровать. Это Зак никогда не расскажет Адидасу. Он же не самоубийца.