Был сезон цветов, и они с Карли посвятили целый дождливый день оформлению платформы на колесах, которая вечером должна была представлять озеро Лур на Фестивале рододендронов{75} в Эшвилле. Они остановили свой выбор на паруснике в море голубых гортензий и с подсвеченной луной. Швеи несколько часов корпели над старомодными купальными костюмами; Атланта обратилась в пышнотелую пляжную красавицу 1890 года, а медсестру Изабеллу Панзер они пригласили по телефону сыграть русалку. Вести машину должен был Роджер, и Атланта настояла на том, чтобы сесть впереди рядом с ним. Ее подтолкнула к этому смутная, обычная для влюбленных женщин мысль, что ее общество подбодрит и утешит другого мужчину.
К вечеру дождь перестал, и небо прояснилось. В Эшвилле их платформа заняла свое место в праздничной процессии — днем уже состоялось одно шествие, и улицы были замусорены ярко-розовыми цветами рододендронов и белыми облачками азалий. Предполагалось, что вечером вспыхнет карнавал, буйный и разнузданный, но вскоре стало ясно, что пересадить древо старосветских сатурналий на почти девственную почву этого заповедного уголка будет трудно; веселились скорее участники, нежели молчаливые пришельцы с гор, которые сгрудились на тротуарах и смотрели, как праздничные платформы едут мимо в дерганой, бестолковой манере, характерной для всех демонстраций, с долгими унылыми паузами, внезапными рывками и мертвыми заторами.
Они ползли по разукрашенным улицам между галерой, груженной невнятными Неронами и сиренами, без которых не обходится ни один парад, и пестрой группой из персонажей комиксов. На этих последних сыпались критические замечания молодых зрителей:
— А ты кто — Энди Гамп{76}, что ли?
— Для Труженицы Тилли{77} ты больно толстая!
— Я думал, Мун Маллинс{78} должен быть смешным!
Атланта не могла избавиться от мысли, что Карли как-нибудь оживил бы для нее происходящее, пусть даже насмешками, — но не Роджер. Она попыталась его расшевелить.
— Веселей! Мы должны радовать народ!
— Это называется радость? По-твоему, мы развлекаемся?
Она согласилась, что это мало похоже на развлечение, но ее сердила его пассивность.
— А ты ждал суперфильма на миллион долларов? Все зависит от нас самих!
— Да, ты-то, я гляжу, стараешься на славу. Стоит тебе пошевелиться, как они получат незабываемое зрелище. Вся верхняя половина твоего костюма слетит одним махом!
— Господи боже! — Она схватилась за спину и, ничего там не нащупав, попросту опрокинулась навзничь на дно платформы. Повозившись среди цветов, чтобы расчистить себе место, она наконец сумела привести свой хлипкий наряд в приличное состояние. Над нею и почти что рядом маячили две фигуры — мисс Панзер на скалистом троне и Карли с вилами, изображающими трезубец. Чиня порванную завязку, она пыталась расслышать, что он говорит, но сверху до нее долетали только обрывки. Потом, когда она села и сгорбилась, чтобы проверить свою работу на прочность, Изабелла Панзер сказала:
— Ты не говорил, что любишь меня, но заставил меня в это поверить.
Атланта окаменела и затаила дыхание, но в отдалении грянул оркестр, и его ответ потерялся в шуме.
— Ты же понимал, как я рискую! — продолжала девушка. — Во время практики я просиживала с тобой в солярии вечер за вечером, и если бы заведующая нас заметила, мне пришел бы конец.
И снова Атланта услышала в ответ лишь неразборчивое бормотание.
— Знаю, для тебя я просто жалкая провинциалка. Но я хочу знать только одно: зачем ты заставил меня так тебя полюбить?
Теперь Карли повернул голову, и Атланта ясно расслышала его слова.
— Однако же с Чимни-Рока лететь порядочно.
…и снова Изабелла:
— Да пусть там хоть пять тысяч миль — если ты меня не любишь, мне нет больше жизни. Я поднимусь туда и проверю, как быстро я долечу до земли.
— Давай, — согласился Карли. — Но, пожалуйста, не оставляй записок на мое имя.
Вернувшись на свое место около Роджера, Атланта смотрела на плывущую мимо толпу, уже не давая себе труда махать рукой и изображать веселье. Снова стало накрапывать, и люди начали надевать плащи и прикрываться газетами; со стоянок доносились требовательные гудки, и оркестры один за другим рассасывались на перекрестках — их инструменты взблескивали в последний раз, прежде чем скрыться в чехлах и футлярах ради спасения от усиливающегося дождя.
Представители озера Лур поспешили от платформы к своей машине, и Атланта забралась на переднее сиденье рядом с Роджером. Когда Изабеллу высадили у ее дома, Роджер спросил:
— Не хочешь пересесть назад?
— Нет.
Они выехали из города, в молчании глядя на треснувшее ветровое стекло.
— Я хотела бы поговорить с тобой, — сказала она наконец, — но ты так на меня злишься…
— Уже нет, — отозвался Роджер. — Не могу дважды реагировать одинаково.
— Понимаешь, случилось кое-что, можно сказать, ужасное, и…
— Очень жаль, — сочувственно перебил он. — Но поскольку всего через неделю ты вернешься к матери, сможешь с ней поделиться.
В ответ на такую холодность Атланта инстинктивно принялась экстренным образом прихорашиваться — стирать с лица клоунский грим, убирать с талии подкладки, встряхивать мокрыми волосами и взбивать их ореолом вокруг головы. Затем, подавшись вперед в тусклом свете приборной доски, взмолилась:
— Позволь спросить у тебя одну вещь.
— Не сегодня, Атланта. Я еще не оправился от шока.
— От какого шока?
— Я обнаружил, что ты всего лишь обычная женщина.
— Я хочу спросить одно: кто-нибудь когда-нибудь взаправду кончал с собой потому, что слишком сильно любил кого-то? Я имею в виду, как ты думаешь?
— Нет, — решительно сказал он. — А что? Ты планируешь покончить с собой из-за мистера Люкса?
— Говори потише. Но послушай, ведь были же на свете люди, которые это сделали, разве нет?
— Я не знаю. Спроси какого-нибудь сценариста, когда вернешься домой, — он тебе скажет. Или Праута. Эй, Праут…
— Не затевай опять скандал!
— Тогда давай не будем разговаривать.
Автомобиль миновал Чимни-Рок, и они подкатили к гостинице в молчании, под дробь капель. Дорога заняла добрый час, но Атланте казалось, что она слышала голос Изабеллы Панзер на платформе всего минуту назад. Она не испытывала гнева, только безграничную печаль — и где-то в глубине ее тлела противоестественная жалость к Деланнуксу.
Но в вестибюле гостиницы, когда он спросил, все ли однозначно настроены завершить этот день — вопрос, явно адресованный ей, — она поспешно сказала:
— У меня уже нет сил. Никогда не чувствовала себя так неуютно.
Но заснуть она не могла. Впервые в жизни, к лучшему или к худшему, она по-настоящему бодрствовала в эмоциональном смысле, то анализируя свою страсть к этому мужчине, то пытаясь изгнать его из своей души с помощью логики, то размышляя, что ей следует сделать. Если бы это не касалось Роджера, она пошла бы к нему и спросила совета — но теперь спросить было не у кого. Ближе к утру она задремала, но внезапно очнулась еще до семи. Один взгляд на хмурое окно сказал ей, что по крайней мере в несколько ближайших часов работы не будет, и ее служанка подтвердила это, когда пришла. Атланта вяло натянула на себя купальник, отправилась к озеру и проплыла немного по нереальной границе между миром воды, похожей на туман, и отсыревшим воздушным куполом. Потом вернулась в гостиницу, позавтракала, оделась и обнаружила, что уже почти девять. Внизу она прочла письмо от матери и минутку-другую постояла с Праутом на веранде.
— Роджер не в духе, — сообщил он. — По всей его кровати валяются детали камеры.
— Зато ему есть чем заняться в дождливый день.
Вскоре она вышла в вестибюль и спросила номер комнаты мистера Деланнукса. Постучавшись к нему и услышав его «Да?», она крикнула через дверь:
— Почему вы так долго не встаете? Решили весь день прятаться? Вы что, сова?
— Входите.
За порогом она замерла. По всему полу был разбросан багаж, и Карли помогал коридорному затянуть ремень на чемодане.
— Я думал, вы отдыхаете, — сказал он. — Думал, в дождливый день…
— Что вы делаете? — требовательно спросила она.
— Я? — У него был слегка виноватый вид. — Ну, честно говоря, я уезжаю. Понимаете, Атланта, мне теперь ничто не грозит, и я могу вернуться в большой мир…
— Вы сказали, что останетесь еще на неделю.
— Наверное, вы перепутали. — Она стояла посреди комнаты, не двигаясь с места, а он продолжал: — Знаете, когда вы постучали, я прямо подскочил. Решил, что вы судебный исполнитель.
— Вы обещали остаться еще на неделю, — упрямо повторила она.
Коридорный, мальчик-негр, со щелчком закрыл сумку и вопросительно посмотрел на Деланнукса…
— Возвращайся через пятнадцать минут, — скомандовал тот.
Парень закрыл за собой дверь.
— Почему вы уезжаете, ничего никому не сказав? — спросила Атланта с возмущением. — Я прихожу и обнаруживаю, что все ваши вещи собраны… — Она беспомощно покачала головой. — Конечно, у меня нет права совать нос в чужие дела…
— Сядьте.
— Не сяду. — Она уже почти плакала. — Вообще все выглядит так, будто вы собрались за десять минут: поглядите вон на те туфли. Куда вы теперь их денете?
Он бросил взгляд на туфли, забытые в гардеробе, — и снова перевел его на лицо Атланты.
— Вы хотели уехать, не попрощавшись, — упрекнула она.
— Я думал попрощаться.
— Да — после того как все ваши вещи окажутся в машине и уже ничего нельзя будет сделать.
— Я побоялся, что влюблюсь в вас, — беспечно сказал он. — Или вы в меня.
— На этот счет можете не волноваться.
В его глазах блеснуло озорство.
— Подите-ка сюда, — сказал он.