— Вы артист, — восторженно сказал он доктору Пилгриму. — В Париже мне говорили, когда у вас извлекают зуб, вам причиняют кровоизлияние, и вы умираете. Вы должны приехать в Париж, и я скажу о вас императору — об этом вашем новом инструменте.
— Это просто такие щипцы, — хмуро ответил доктор.
Уош позвал из двери:
— Тиб, поехали!
Тиб обратился к принцу:
— Au revoir[10], сэр.
Стреляли уже совсем близко. Двое разведчиков едва успели отвязать лошадей, как Уош вскрикнул: «Дьявол!» — и показал на дорогу. За листвой у дальних ворот виднелись пятеро или шестеро федеральных солдат. Уош приставил одной рукой карабин к плечу, а другой потянулся за патроном к сумке.
— Я возьму двух слева, — сказал он.
Встав за лошадьми, они выжидали.
— Может, еще не поздно сбежать? — предположил Тиб.
— Я осмотрелся здесь. Семь изгородей.
— Не стреляй, подпустим поближе.
Кавалеристы ехали по дорожке гуськом, неторопливо. Тибу противно было стрелять из засады, но он сосредоточился, и мушка его карабина остановилась на середине груди капрала.
— Своего выбрал, Уош?
— Думаю, да.
— Когда они рассыпятся, попробуем проскочить.
Но сегодня судьба была не на стороне южных сил и заявила о себе раньше, чем они успели сделать выстрел. На Тиба обрушилось тяжелое тело и сковало его. Голос над ухом крикнул:
— Люди, здесь мятежники!
Пока Тиб вертелся, отчаянно пытаясь сбросить с себя доктора Пилгрима, дозорные северян остановились и вынули пистолеты. Уош наклонялся из стороны в сторону, чтобы прицелиться в Пилгрима, но доктор все время заслонялся телом Тиба.
Все кончилось в долю секунды. Уош все же выстрелил раз, но их окружили раньше, чем он успел вскочить в седло. Доктор Пилгрим рявкнул капралу северян:
— Это люди Мосби.
То были годы ожесточения на границе.
Федералы убили Уоша, когда он еще раз попытался бежать — выхватив пистолет у капрала. Тиб все еще боролся — его привязали к перилам веранды.
— Тут есть хорошее дерево, — сказал один солдат, — и веревка от качелей.
Капрал посмотрел на доктора Пилгрима, потом на Тиба.
— Ты из отряда Мосби?
— Я в Седьмом кавалерийском полку армии Виргинии{137}.
— Я не об этом спрашиваю. Ты у Мосби?
— Не твое дело.
— Ладно, ребята, давайте веревку.
Суровый доктор Пилгрим вмешался в разговор.
— Не думаю, что вам следует его повесить, но участие в нерегулярных отрядах безусловно нельзя прощать.
— Иногда мы вешаем их за большие пальцы{138}, — сказал капрал.
— Так и поступите, — сказал доктор Пилгрим. — Он угрожал меня повесить.
…В шесть часов вечера тракт снова наполнился людьми. Две отборные бригады Шеридана преследовали Эрли в долине, беспокоили его арьергард. В столицу направлялась почта и свежие овощи; рейд закончился, и только кое-где отставшие валялись без сил вдоль роквиллского большака.
В фермерском доме было тихо. Принц Наполеон ждал санитарную карету из Вашингтона. Ни звука кругом, только Тиб, у которого с больших пальцев слезала кожа, вслух повторял себе отрывки из своих политических стихов. Если больше не мог ничего вспомнить, размышлял о том, что с ним происходит.
— Пальцы — как перчатки, кожа выворачивается наизнанку. Когда станут выворачиваться ногти, я буду громко кричать…
Он пел свою новую песню, которую сочинил перед тем, как они выступили из Линчберга:
Этой ночью в рейд мы пойдем
Вслед за белым пером{139} Джона Мосби.
Было знаком греха и позора оно —
С нами станет символом чести.
Мы отнимем у янки коней
И станем еще сильней
Под водительством Джона Мосби.
Джози дождалась темноты; часовой храпел на веранде. Она знала, где валяется стремянка — слышала, где ее бросили после того, как повесили Тиба. Перепилив веревку наполовину, она пошла в свою комнату за подушками, а потом передвинула под него стол и положила на стол подушки.
Для того, что она делала сейчас, опыта не требовалось. Когда он упал со стоном и пробормотал: «…служи своей стране, и нечего будет стыдиться», Джози вылила ему на руки полбутылки хереса. Тут ей самой стало дурно, и она убежала к себе в комнату.
Как всегда в победоносных войнах, в шестьдесят седьмом году все закончилось на Севере. Девятнадцатилетняя Джози повзрослела и гордилась тем, что своим тактом помогает карьере высокомерного брата. Ее красивое лицо светило молодым государственным служащим, когда она танцевала на балах в зале с меланхолическим профилем президента Джонсона среди массы цветов из долины Шенандоа.
— Что же все-таки значит слово «герилья»? — спросила она однажды у военного. — Вы держите меня достаточно крепко, благодарю вас.
Но ни за кого из них она не вышла замуж. Ее глаза видели сошествие славы Господней, а потом она видела, как славу Господню повесили за большие пальцы.
Только что вернувшись с рынка домой, она крикнула служанке:
— Я открою, Кэнди.
Но по дороге к двери у нее из-под юбки выпал обруч{140}, она споткнулась и только спросила издали:
— Кто там?
— Я хочу видеть доктора Пилгрима.
Джози колебалась. Брат спал.
— Боюсь, он сейчас не может с вами увидеться.
Она повернула назад, но в дверь опять позвонили, резко и требовательно. Теперь и Кэнди выплыла из кухни.
— Скажи ему, что сегодня утром доктор никого не примет.
Она ушла в гостиную отдохнуть. Ей помешала Кэнди.
— Мисс Джози, там очень странный человек. По-моему, он не с добром пришел. На нем черные перчатки, и болтаются, когда он говорит.
— Что он сказал? — с тревогой спросила Джози.
— Говорит только: мне надо видеть доктора Пилгрима.
Джози снова вышла в переднюю. Это было маленькое квадратное помещение с полукруглым окном, цедившим голубой и оливковый свет. Кэнди оставила дверь приоткрытой, и Джози осторожно выглянула из безопасной полутьмы. Она увидела половину шляпы и половину сюртука.
— Что вам надо?
— Мне надо видеть доктора Пилгрима.
У нее было наготове решительное «Нет», но в это время на пороге появился другой мужчина, и она заколебалась, сочтя неправильным отослать обоих посетителей, не спросив у брата. Появление второго гостя придало ей решимости, и она распахнула дверь. И тотчас пожалела об этом, потому что при виде двоих гостей нахлынули воспоминания о другом июльском дне трехлетней давности. Пришедший вторым был молодой французский адъютант принца Наполеона; другого, в чьем тоне Кэнди почувствовала смутную угрозу, Джози видела в последний раз скорчившимся от боли на столе под деревом. Первым заговорил француз.
— Вы, вероятно, не помните меня, мисс Пилгрим. Меня зовут Сильве. Я военный атташе французского посольства, мы встретились в тот день, когда ваш брат оказал исключительную услугу принцу Наполеону в военное время.
Джози схватилась за косяк, подавляя желание вскрикнуть: «Да, но что здесь делает этот южанин?»
Тиб молчал, но мысль Джози работала так быстро, что никакие его слова не сделали бы яснее цель его визита, хотя появление второго гостя отчасти нарушило его планы. А план светился в этих глазах, давний, тщательно обдуманный; два года этот человек так исправно навещал сны Джози, что она до мелочей представляла себе его жуткое пробуждение на столе, побег на рассвете и терзающую его боль, мучительные поиски убежища утром — после месяцев работы в госпитале она знала, что его ждет ампутация порванных пальцев.
Снова заговорил француз:
— Я только потому осмелился потревожить вас в такой час, что пакетбот «Рошамбо»{141} отплывает уже послезавтра. Мисс Пилгрим, принц не забыл об огромной услуге, оказанной ему вашим братом. Сегодня утром отложены телеграммы даже важнейшего содержания, дабы я мог увидеться с вашим братом. В данный момент в Европе имеет место зубная боль настолько международного значения, что… — Тут он впервые бросил осторожный взгляд на соседа и осознал его присутствие; но друг друга они не узнали.
— Могу я поговорить с вашим братом?
За плечом у Джози раздался голос:
— Я доктор Пилгрим. Кто хочет со мной говорить?
Джози инстинктивно загородила собой полосу солнечного света между Тибом Дюлейни, бывшим сержантом кавалерии Стюарта, и братом.
— Простите, джентльмены, — сказал доктор Пилгрим, — но сейчас не могу вас принять. — И, обратившись к Джози: — Это утро я обещал посвятить Кэнди — вот почему поднялся в такую несусветную рань. — Он вышел из-за Джози и встал перед посетителями. — У нас преданная негритянская служанка, которой я давно намеревался вставить зуб, и боюсь, что сегодня утром больше никому не смогу уделить внимание. Моя сестра возьмет у вас адреса и договорится о консультациях.
Джози видела, что встал он в скверном настроении. Спускаясь по лестнице, он позвал Кэнди, и сейчас она подбежала сзади с корзинкой через руку.
Джози, единственная из пятерых целиком понимавшая ситуацию, попыталась оттянуть выяснение.
— Хорошо. Джентльмены, если вы дадите ваши адреса…
— Я прошу у доктора только минуту времени, — сказал капитан Сильве.
— Минуту я вам уделю, — раздраженно ответил доктор. — Эта бедная цветная женщина нуждается во мне больше, чем кто бы то ни было, и я никогда не ставил белых прежде черных, если им нужна моя помощь.
Несколько минут, пока капитан Сильве объяснял свое дело, а доктор Пилгрим смягчился настолько, что прогулялся с ним до конца веранды, Джози оставалась наедине с Тибом — наедине с ним мысленно. Она не могла развязать те давние путы, которые разрезала когда-то, но на это короткое время смогла удержать его своей ясной красотой.