Когда они нашли купе первого класса парижского поезда, она спросила:
— Вы путешествуете?
— Я военный корреспондент, — сказал Тиб. — Еду на фронт как представитель «Ричмонд таймс диспетч», «Данвилл ньюз» и «Линчберг курьер»{147}.
— Если будете в Париже… — Джози оборвала фразу. Она чуть было не пригласила его в гости. Но закончила так: — Имейте в виду, что консул — очень обязательный человек.
Уже несколько минут Тиба отвлекало присутствие четырех человек, прохлаждавшихся перед открытой дверью купе, но к тому, что произошло дальше, он не был готов. Как только паровоз дал свисток к отправлению, четверо вошли и через секунду двое из них уже вели его в следующий вагон «для небольшой беседы, месье». Когда они шли через тамбур, он услышал голос Джози, удивленный и негодующий.
— В чем дело? — спросил Тиб.
— Вы направляетесь в Эльзас?
— А вам что до этого?
— Это он, ясно, — сказал человек, обхвативший его сзади. — Они найдут это в ее шляпе.
В вагоне позади у Джози были свои неприятности.
— В моей шляпе ничего нет. Эту шляпу я купила в Америке.
— К несчастью, — сказал один из пары, — это французская шляпа.
— Естественно, это французская шляпа.
— И естественно, вы не мадам Ширмер, — иронически продолжил он, — а ваш друг не синьор Марио Виллизио на жалованьи у прусского правительства{148}.
В ситуацию вмешался человек в мундире.
— Вы идиоты, — сказал он. — Их задержали впереди, за четыре вагона отсюда.
— Но это точно они. По их лицам видно.
— Немедленно проверьте ее шляпу. Состав расцепляют. Эти задние четыре вагона будут ждать британского почтового судна.
Через три минуты ей вручили массу перьев, розеток, лент в тулье бывшей парижской шляпы.
— Наши извинения, мадам. Вы хотите соединиться с вашим спутником?
— Да, — сказала Джози. — То есть нет, мне все равно. Я хочу в передний поезд.
— Тогда поторопитесь, мадам.
Последовал толчок, затем впереди звук расцепки. Джози вышла в тамбур, и в тот же момент передняя секция стала отъезжать.
— Ах, увы, мадам, ваш муж уехал.
— Он мне не муж, — сказала Джози.
— В таком случае ваш друг. Но сейчас вернется та секция.
Однако та секция не трогалась с места. Тем временем Тиб показал свои удостоверения, его отпустили, и он поспешил назад, к Джози. Они стояли на разных перронах в обществе французов, пожимавших плечами и сокрушавшихся, что разлучили, вероятно, влюбленных.
Но исправить дело было поздно: передняя секция наконец решилась и тронулась всерьез.
— Как у вас? — крикнул ей Тиб.
— Все хорошо, — откликнулась она, — только погубили мою шляпу.
Передняя часть поезда, пыхтя, уменьшалась вдали. Джози стояла в тамбуре с французским капитаном полиции.
— Здесь у нас красивые места, — утешил ее он.
— Да, — лаконично согласилась она.
— А когда влюблены, все кажется еще красивее, — галантно продолжал француз. — Не волнуйтесь, вы соединитесь с вашим другом в Париже.
— Вы могли бы, по крайней мере, оставить меня одну, — сказала Джози.
Он поклонился.
— Понимаю вас, мадемуазель.
Поезд был уже так далеко, что казался маленьким черным пятнышком, и такой же маленькой была надежда на то, что они увидятся снова. Она стояла, безутешно глядя на розетки в фетровой миске. Все ее встречи с Тибом заканчивались так же.
Доктору Пилгриму, Grand Maitre de l’Ordre de l’Hygiène Publique[12], ассистенту знаменитого доктора Эванса, дентального хирурга при дворе, а также различных Бурбонах, Сесилах, Черчиллях, Вандербильтах, Габсбургах, Шамбрунах и Асторах, только что вручили роскошный букет. Букет был послан садовником Тюильри, которого он пользовал бесплатно, — но букет его не тронул. Благотворительную работу доктор выполнял добросовестно, но холодно, и сейчас его гораздо больше занимало новое кресло, изобретенное им и доктором Эвансом. Он был рад, что война закончилась, пусть французы и потерпели поражение. Теперь практика расширится. В дверь позвонили раз и еще. На третий раз он сам стал спускаться в холл — выяснить, почему никого нет у двери, — стал спускаться и наткнулся на взбегавшую по лестнице возбужденную Джози.
— Почему никто не открыл дверь? — спросил он. Она его перебила:
— А, звонок, ладно. Дай скажу, кто сейчас пришел и ждет внизу.
— Не желаю знать. Дверь надо открывать, когда звонят.
Дверь как раз и открыли в это время. Там стоял молодой человек, который несколько удивился словам впустившей его женщины.
— Вы от доктора Эванса?
— Нет, мэм. Я представляю газеты «Ричмонд таймс диспетч», «Данвилл ньюз» и «Линчберг курьер».
— Как вы узнали, что я здесь?
— Не понимаю, — сказал Тиб.
— А, — нервно сказала дама. — Ну что ж, входите, пожалуйста.
Когда они вошли в освещенную газовым светом приемную, она спросила:
— Вы с жалобами?
— Нет, — сказал он.
Она выглядела несколько взволнованной и сочла нужным извиниться за это.
— Я не была в кабинете у врача с ранней молодости. Так что чувствую себя немного странно.
— А вы с жалобами? — спросил он в свою очередь.
Женщина кивнула.
— Да. С жалобами. Жалобами на оскорбления и унижение.
Тиб посмотрел на нее с интересом.
— Такие чувства мне понятны, — сказал он.
— Вы американец, — заметила женщина. — Мой отец был гражданином Америки, хотя родился в Шотландии.
— Я не американец, — ответил Тиб. — Я виргинец. Для меня эти два слова никогда не будут значить одно и то же.
Женщина вздохнула.
— Увы. О себе вообще ничего не могу сказать. Тридцать лет я очень старалась быть француженкой, а сейчас не знаю, какой я нации.
Тиб кивнул.
— Как и я. Гражданин несуществующей страны, участник проигранного предприятия, разгромленный вместе с ним.
Открылась дверь, и Джози быстро подошла к женщине.
— Ваше величество, экипаж доктора Эванса будет здесь через пять минут.
— Ожидание меня не огорчило, — сказала императрица{149}. — Я беседовала с этим молодым американцем.
Джози бросила на Тиба удивленный взгляд и спросила императрицу:
— Хотите подняться в мою комнату?
— Предпочитаю не двигаться. Я сижу на сумке с драгоценностями.
Полчаса назад Тиб наблюдал толпу, текущую мимо Тюильри, и у него мелькнула мысль, не станет ли новой Марией-Антуанеттой{150} эта добрая испанка с трудной судьбой.
— Могу я вам чем-нибудь быть полезен? — спросил он.
— Нет, спасибо, — поспешно ответила Джози. — Мой брат и доктор Эванс обо всем позаботились.
— Но он может быть полезен. С тремя американцами я буду в еще большей безопасности, чем с двумя. Если он поедет с нами, я сочту это за огромную любезность.
— Я верхом, — сказал Тиб.
— Тем лучше, — сказала императрица. — Вы будете нашим эскортом.
…Десятью минутами позже маленькая партия собралась перед конюшней. С улицы доносились голоса толпы, обрывки песен Беранже, проклятия императору, императрице и двору и непрерывное шарканье ног, направлявшихся к огню и катастрофе. Доктор Эванс, возбужденный и решительный, стоял между императрицей и красным заревом факелов на улице, словно желая заслонить ее, насколько можно, от угрозы и ненависти.
— Значит, едете с нами, — сказал он Тибу. — Запомните: мы договорились, что у нас безумная женщина, и мы везем ее в Трувиль{151}.
— Я безумная! — воскликнула императрица. — Я начинаю думать, что так оно и есть. Пусть этот молодой виргинец едет с нами в экипаже, чтобы мы могли поговорить об изгнанничестве. Добрый доктор Пилгрим с удовольствием возьмет его лошадь и будет эскортом. Правда, доктор Пилгрим?
Пилгрим сердито посмотрел на Тиба.
— Да, ваше величество.
— Мы готовы, — сказал доктор Эванс.
Кортеж двинулся по бурным улочкам к Порт-Майо{152}. Несколько раз им кричали, но остановить экипаж никто не пытался. На спящих дорогах пригорода белесые окна равнодушно смотрели на них; к полуночи глаза у Джози стали слипаться, и пока последняя из французских суверенов выезжала из Иль-де-Франса{153}, Тиб наконец-то мог разглядывать девушку сколько душе угодно.
В Трувиле, в таверне моряков, провели совет касательно того, что делать дальше. В гавани на якоре стояла яхта; выяснилось, что она ходит под британским флагом и принадлежит сэру Джону Бергойну{154}. Императрицу убедили отдохнуть под присмотром доктора Эванса, а Тиб и доктор Пилгрим отправились на берег осторожно разузнать о лодке. Полагать, что за их отъездом проследили из Парижа, не было оснований. Поначалу их насторожил только любопытный взгляд, брошенный официантом на императрицу. Но когда договорились о лодке и к ним, запыхавшись, подбежала Джози, у обоих мужчин возникло нехорошее предчувствие.
— Доктор Эванс просит вас в трактир — поговорить с этим официантом. Слоняется по коридору около комнаты императрицы, и когда я заговорила с ним, он только рассмеялся и сделал вид, что не понимает моего французского.
— Я пойду, — сказал Тиб.
— Нет, лучше я пойду, — сказал доктор Пилгрим. — Я всего раз сидел на веслах, и не стоит мне пробовать это одному.
Он живо пошел обратно, но заметив, что Джози рядом нет, обернулся и увидел, что она садится в лодку к Тибу.
— Не волнуйся, — крикнула она, — я умею грести, и вдвоем лучше, чем одному.
Доктор Пилгрим пошел в таверну.