Утро было великолепное, сверкающая бухта заставила Джози забыть о мрачных событиях прошлой ночи и их тревожном путешествии. Они пересекли темную полосу воды в гавани и вдруг очутились в бурном ветреном море. Ход ялика замедлился. Рукоятки весел были толстые, и Джози заметила, что Тибу без больших пальцев стало труднее управляться с ними. Она сказала:
— Я возьму другую пару весел, так мы пойдем быстрее.
Он воспротивился.
— Нет. Вам не стоит.
Но она уже пересела на заднюю банку и вставляла весла в уключины.
— Ладно, — сказал он. — Будете задавать темп.
Минутой позже она очутилась у него в объятьях, а одно ее весло уплывало в море.
— Ох, простите меня, — сказала она, с трудом переводя дыхание, — я, правда, умею грести.
— Ничего страшного.
— Я хочу еще раз попробовать, — настаивала Джози. — С вашими руками вам… — Она не договорила.
— Мои руки в полном порядке, — сказал Тиб. — Я управлюсь за нас обоих.
— Я знаю, что управитесь, — вырвалось у Джози.
Она смирно сидела на корме, пока они не подошли к сияющей яхте. Величественный британец-матрос, наклоняясь над полированными поручнями, спросил:
— Кто хочет видеть сэра Джона Бергойна?
— Он меня не знает, — сказал Тиб.
— Прошу прощения, сэр, но сэр Джон сейчас кушает копченую сельдь, и пока что его нельзя беспокоить.
— Это не важно, — вмешалась Джози. — Я его племянница.
Матрос посмотрел на нее с подозрением. В это время на палубе появился сам сэр Бергойн.
— Сэр, эта леди говорит, что она ваша племянница, — сказал матрос.
Старый капитан подошел к поручням:
— Насколько знаю, у меня нет племянницы.
Джози быстро заговорила с ним по-французски:
— Императрица Евгения в Трувиле. Она хочет переправиться в Англию.
За несколько минут они убедили его в правдивости своего рассказа; он оставил свою копченую сельдь и тост остывать и обсудил с ними план. Было решено, что императрице не следует появляться здесь до сумерек, и он подозвал боцмана.
— Свистать всех наверх.
По свистку на палубе выстроились буквой П два с лишним десятка статуй, и после отрывистого: «Все на местах, сэр», на борту наступила тишина.
— Приказываю сегодня на берег никому не сходить. Вечером на борт поднимется императрица французского народа. Рассчитываю, что ни один из вас не выдаст ни знаком, ни намеком, почему вы остались на борту. Разойдись.
…Уже стемнело, когда весла вновь потревожили воду под яхтой, и доктор Эванс помог императрице подняться по сходням.
— При вас нет камеристки? — спросил сэр Джон. — Полагаю, вас сможет сопровождать эта молодая американка?
— С радостью, — сказала Джози.
— И доктор Эванс тоже?
— Если императрице угодно, я тоже буду рад. Доктор Пилгрим озаботится моими делами в Париже.
— Боюсь, на борту маловато места, — вежливо сказал Тибу сэр Джон.
— Я должен вернуться, — сказал Тиб, но остальные не могли не заметить легкого огорчения на лицах Тиба и Джози.
— Когда вы вернетесь в Париж? — быстро спросил ее Тиб. — Я рассчитываю пробыть там несколько месяцев в качестве корреспондента «Ричмонд таймс диспетч», «Данвилл ньюз» и «Линчберг курьер».
— Вернусь скоро, если сумеете сохранить мир.
Когда они уходили с набережной, там уже собралась беспокойная толпа любопытных.
— Выходим в море немедленно, хотя переход ожидаю бурным, — сказал сэр Джон.
Печальная, убитая горем императрица Евгения раздавала матросам луидоры{155}.
— Этим двум молодым американцам тоже полагается сувенир. — Она сняла с рук два парных браслета и дала один Тибу, другой — доктору Пилгриму.
— Вы иногда посматривали друг на друга так, как будто между вами ссора. В память о вашей неоценимой помощи и ради красивой Джози могли бы вы навсегда забыть о своей вражде? Мне хотелось бы думать, что и я сделала доброе дело в те дни, когда вы сами были ко мне так добры.
— Что касается меня, — наша ссора закончена, — сказал Тиб.
Двое молодых мужчин отплыли в ялике к берегу, и руки, машущие им с яхты и потихоньку исчезавшие в густых уже сумерках, были будто символом того, что жестокость давнего времени с каждым гребком уходит назад в смутное, все более смутное прошлое.
Визит дантиста(перевод В. Голышева)
Дрожки двигались усталой рысью, и к тому времени, когда они повернули на вашингтонский тракт, оба седока, выехавшие на рассвете, утомились не меньше лошадей. Девушка была с каштановыми волосами и хороша собой; несмотря на жару, она была одета в голубое бомбазиновое платье, в связи с чем ей пришлось вежливо выслушивать по дороге внушения брата: медицинские сестры в госпиталях Вашингтона не одеваются как светские дамы. Джози огорчалась: это был первый в ее жизни взрослый наряд. Она воспитывалась в строгих правилах, но с тех пор, как ей исполнилось двенадцать, немало молодых людей заглядывались на созревающую ее красоту, и к этой поездке она готовилась как на званый вечер.
— Мы еще в Мэриленде, брат? — Она тронула его концом кнутовища, и капитан доктор Пилгрим ожил.
— А… мы подъезжаем к округу Колумбия… если ты не поворотила нас обратно. Заедем, попросим воды вон на той ферме. Джози, только не очень любезничай там с людьми… Они скорее всего мятежники и, если будешь чересчур мила, воспользуются этим и станут чваниться.
Пилгримы, возможно, единственные в округе не знали, что эта часть Мэриленда внезапно оказалась в руках конфедератов. Чтобы облегчить давление на армию Ли под Питерсбергом, генерал Эрли провел свои войска вверх по долине Шенандоа для последней отчаянной атаки на Вашингтон. Выпустив несколько снарядов по окраине и уяснив, что северяне получили подкрепление, он повернул свои усталые колонны и двинулся обратно в Виргинию. Его последняя пехота только что протащилась по этому тракту, покрыв придорожье плотной пылью, и Джози была удивлена количеством плетущихся навстречу вооруженных оборванцев. А еще двое галопом направлялись к их коляске, и она с легкой тревогой спросила:
— Кто эти люди, брат? Мятежники?
Для Джози, да и для любого, не бывавшего на фронте, было затруднительно опознать в этих людях солдат… солдат… На Тибе Дюлейни, иногда печатавшем стихи в газете «Линчберг курьер», была шляпа, в прошлом белая, серый сюртук, синие брюки, некогда выданные солдату Союза, и патронташ с буквами C.S.A. Единственное, что было общим у двух всадников, — новенькие карабины, отнятые на прошлой неделе у кавалерии Плезантона. Они подъехали к дрожкам в вихре пыли, и Тиб отдал честь доктору.
— Здорово, янк!
— Мы хотим набрать воды, — надменно сообщила Джози весьма красивому молодому человеку. Потом она увидела, что рука капитана доктора Пилгрима лежит на кобуре, но не двигается — а ему в сердце с трех футов нацелен карабин другого всадника.
Почти со скрипом капитан Пилгрим поднял руки.
— Это что, налет? — спросил он.
Джози почувствовала рядом с собой руку и подалась вперед: Тиб вынул револьвер у брата.
— Это что? — повторил доктор Пилгрим. — Вы кто, герилья?
— А вы кто такие? — спросили всадники.
Не дожидаясь ответа, Тиб сказал:
— Молодая леди, поворачивайте к фермерскому дому. Там вам дадут воды.
Он вдруг заметил, что она красива, что она испугана и храбра, и добавил:
— Вас никто не обидит. Мы только хотим немного вас задержать.
— Не соблаговолите объяснить, кто вы? — сказал капитан Пилгрим.
— Рекомендую спокойствие, — посоветовал ему Тиб. — Здесь вы на территории генерала Ли.
— Генерала Ли! — возмутился капитан Пилгрим. — Вы думаете, всякий раз, когда вы, бандиты Мосби, слезаете с холмов и режете телеграфные…
— Еще одно слово о Мосби, и я окуну вас лицом в одуванчики.
— Уош, офицер еще не осведомлен о новостях, — сказал Тиб. — Он не знает, что находится в плену у армии Северной Виргинии.
Капитан Пилгрим смотрел на них с сомнением. Уош отпустил вожжи, и они поехали к фермерскому дому. Только когда расступилась листва, и доктор увидел два десятка человек в сером, обихаживающих лошадей, ему стало ясно, что сведения его на несколько дней устарели.
— Здесь армия Ли?
— Вы не знали? Как же — сейчас как раз Эйб Линкольн на кухне моет посуду, а генерал Грант стелет постели наверху.
— Мр-р, — прорычал капитан Пилгрим.
— Слышишь, Уош, хотел бы я быть нынче вечером в Вашингтоне, когда въедет Джефф Дэвис. Недолго янки бунтовали, а?
Джози вдруг во все это поверила — мир вокруг нее рушился. «Парни в синем», «Союз навсегда»… «Мои глаза узрели в славе сходящего Господа». Ее глаза наполнились горячими слезами.
— Вы не можете взять в плен моего брата — он не офицер на самом деле, он врач. Он был ранен при Колд-Харборе.
— А, врач? В зубах ничего не смыслит, да? — сказал Тиб, спешившись у веранды.
— Нет, это как раз его специальность.
— Так вы зубной врач? Вот кого мы ищем по всему Мэриленду, моему Мэриленду. Если вы будете так любезны, войдите в дом и выдерите зуб настоящему Бонапарту, кузену императора Наполеона Третьего. Серьезно — он состоит при штабе генерала Эрли. Он уже час воет, как не знаю кто, а медики уехали с санитарной каретой.
На веранду вышел офицер, нервно прислушался к треску ружейных выстрелов вдалеке и обратил взгляд на повозку.
— Лейтенант, мы нашли зубного специалиста, — сказал Тиб. — Провидение послало его на наши позиции, и если Наполеон еще…
— Слава богу! — воскликнул офицер. — Ведите его сюда. Мы уже не знали, взять принца с собой или оставить здесь.
Перед Джози на увитой виноградом веранде разыгралась сценка из жизни Конфедерации. Вышел тощий человек в камзоле с двумя потускневшими звездами, за ним двое помоложе, запихивающие бумаги в брезентовую сумку. Затем разнообразные офицеры — один с костылем, один в нижней рубашке с золотой генеральской звездой, пришпиленной к повязке на плече. Несмотря на общую атмосферу нервного веселья, Джози заметила в их усталых глазах тень разочарования. При виде нее все сделали одно и то же: десяток рук подлетел к десятку шляп, и они поклонились.