ом.
Выйдя из больницы, героиня решает сделать из девочки великую танцовщицу — какой ей самой уже не быть. Она собственноручно красит большое, похожее на сарай помещение и с помощью бутлегера открывает школу танцев. Он получил в наследство небольшую обувную фабрику и стал респектабельным. Но она не выходит за него замуж: единственная ее страсть — балет и будущее девочки, замена ее собственному.
Проходит шесть лет; девочка выросла. Школа кое-как держится на плаву. В Нью-Йорк приезжает великая Павлова{239}, но для героини и девочки билеты слишком дорогие. Героиня по совету поклонника тоже сменила фамилию. Она часто разговаривала с отцом по телефону — он просил ее предоставить десяток танцовщиц для того или иного балета, не подозревая, что «мадам Сирин» — его родная дочь.
Наступил день дебюта девочки. Отказывая себе во всем, они скопили деньги для этого. Девочка сидит в своей квартире на Сто двадцать пятой улице{240} и отправляет сапожнику для починки последнюю пару балеток — бывший бутлегер должен привезти ей новую пару со своей фабрики. Она не знает, что его с обувными коробками (в одной из них новые балетки) задержал на Сорок восьмой улице детектив — он понадобился как свидетель мелкого преступления, совершенного шесть лет назад, когда он занимался контрабандой рома.
Время на исходе — юная балерина находит в квартире единственную пару сношенных туфелек. Надев их, она отправляется в театр; у нее только пять центов на метро. Она роняет их в водосточную решетку и теперь должна идти пешком от Сто двадцать пятой улицы до театра. Приходит усталая, в слезах и, к ее ужасу, у нее сбиты ноги.
Однако они не сдаются. Поднимается занавес перед ее номером, и героиня (русская балерина) танцует за кулисами в такт с ней, чтобы морально ее поддержать. Выступление проходит благополучно.
Перед вторым номером внезапно происходит замешательство. Герой, стремясь поскорее привезти туфельки, оторвался от детектива, но за ним гонятся.
А в публике отец под впечатлением от юной балерины приходит за кулисы, чтобы устроить ей ангажемент. Здесь он застает сцену конфликта, и в ходе его выясняется, что балерину подготовила его дочь. Подразумевается, что он может оказать влияние на власти, дабы с героя сняли обвинение, к тому же оказавшееся ложным.
Представление окончено, зал опустел. Русская балерина танцует на сцене одна под музыку, которую играет на рояле ее отец. Герой и девушка смотрят на них из-за кулис. Музыка Сен-Санса «Лебедь»{241} переходит в крещендо; на глазах у отца слезы…
…конец фильма.
«Спасибо за огонек» — короткий рассказ о женщине-коммивояжере. В конце долгого трудового дня она берет паузу, чтобы сбросить напряжение и выкурить сигарету. Одного того, что миссис Хансон не только коммивояжер, но и вдова и удачливая деловая женщина, много лет разъезжающая по Среднему Западу и торгующая дамским бельем, могло быть достаточно, чтобы летом 1936 года «Нью-Йоркер» отверг рассказ. Тем более что в нем отчетливы католические мотивы и завершается он чудом.
«Нью-Йоркер» отказался от рассказа, сославшись на то, что он «так причудлив, так не похож на все, что мы привыкли ассоциировать с [Фицджеральдом] и вообще слишком фантастичен». Именно поэтому он оказался так популярен и привлек к себе такое внимание критиков, когда появился на страницах журнала семьдесят шесть лет спустя — 6 августа 2012 года.
Спасибо за огонек(перевод В. Голышева)
Миссис Хансон, миловидная, несколько увядшая сорокалетняя женщина, торговала корсетами и поясами чикагской фирмы, разъезжая по окрестностям Толидо, Лаймы, Спрингфилда, Колумбуса, Индианаполиса и Форт-Уэйна. Ее перевели на Айову, Канзас и Миссури, и это было повышением: к западу от Огайо позиции у фирмы были прочнее.
Но на востоке клиенты были знакомые, с ними можно было поболтать, а после заключения сделки выпить в конторе покупателей и выкурить сигарету. На новой же территории, как выяснилось, все обстояло иначе. Ее не только не угощали сигаретой — несколько раз на ее вопрос, не возражают ли, если она закурит, ей отвечали извиняющимся тоном:
— Сам я не возражаю, но это плохо подействует на служащих.
— Ах, конечно, я понимаю.
Закурить иногда очень хотелось. Работать приходилось много, и сигарета помогала снять напряжение, успокоиться. Она была вдовой, близких родственников, чтобы написать им вечером письмецо, не было, больше одного фильма в неделю смотреть не могла — глаза болели, — так что сигарета была важным знаком препинания в длинной череде деловых разъездов и разговоров.
На прошлой неделе в первой поездке по новому участку она оказалась в Канзас-Сити. Была середина августа, после двух недель работы с новыми контрагентами она испытывала чувство одиночества и обрадовалась, натолкнувшись в приемной одной фирмы на знакомую по Чикаго. Дожидаясь, когда о ней доложат, она присела и кое-что разузнала у знакомой о человеке, с которым ей предстояло иметь дело.
— Он будет возражать, если я закурю?
— Что? Господи, конечно! — ответила секретарша. — Он пожертвовал деньги в поддержку закона против курения{242}.
— Да-да, спасибо за предупреждение… просто спасли меня.
— Вы здесь с этим поосторожнее, — сказала знакомая. — Особенно с мужчинами старше пятидесяти. Которые не воевали{243}. Один человек говорил мне, что всякий, кто был на войне, никогда не будет возражать против курения.
Но на следующей же встрече миссис Хансон столкнулась с исключением. Симпатичный молодой человек с такой зачарованностью смотрел на сигарету, когда она постучала ею о ноготь большого пальца, что пришлось убрать ее в пачку. Миссис Хансон была вознаграждена: он пригласил ее отобедать, и она получила солидный заказ.
После он вызвался отвезти ее на следующую встречу, хотя она намеревалась найти гостиницу поблизости и перекурить в туалете.
День был из тех, когда все время приходится кого-то ждать: один занят, другой опоздал, а когда приходит, оказывается из породы длиннолицых мужчин, которым чужие слабости противны, — или женщиной, охотно или неохотно разделяющей взгляды этих мужчин.
Она не курила с утра и вдруг поняла, почему испытывает смутную неудовлетворенность после каждой деловой встречи, даже вполне успешной. Вслух она говорила: «Мы занимаем другую нишу. Конечно, это тоже резина и хлопок, но мы сочетаем их иначе. Тридцатипроцентное расширение рекламы по стране за год говорит само за себя».
А сама думала: «Если бы хоть пару раз затянуться, смогла бы всучить им старинные на китовом усе».
Ей оставалось посетить всего один еще магазин, но встреча была назначена через полчаса. Она успела бы заехать к себе в гостиницу, но такси не попадалось, и она шла по улице и думала: «Надо бросать курить. Я становлюсь наркоманкой».
Впереди показался католический собор{244}. Он выглядел очень высоким… Ее осенило: если там столько курений возносятся к Господу, то от обычного табачного дымка в притворе вреда не будет. Жалко, что ли, Господу, если усталая женщина затянется раз-другой в притворе?
Но, хотя она не была католичкой, эта мысль показалась ей неприличной. Покурит она или нет, не так важно — ведь это может оскорбить множество других людей.
И все-таки… Он не должен быть против, упорно сидела мысль. В то время и табака еще не знали…
Она вошла в церковь; в притворе было темно, она пошарила в сумке, но спичек не оказалось.
«Войду и прикурю от свечки», — подумала она.
В нефе тоже было темно, только в углу мерцал свет. Она пошла по проходу туда, и оказалось, что горит не свеча, да и гореть этому осталось недолго: старик готовился загасить последнюю масляную лампу.
— Это приношения, — сказал он. — Мы их гасим на ночь. Они плавают в масле, и мы думаем, людям, которые их дарят, приятнее, если мы побережем их до завтрашнего дня, чем будем жечь их всю ночь.
— Понимаю.
Он погасил последнюю. Теперь в соборе горели только люстра наверху да никогда не гаснущая лампа перед дарохранительницей.
— Спокойной ночи, — сказал сторож.
— Спокойной ночи.
— Ты, верно, пришла помолиться.
— Да.
Он ушел в ризницу. Миссис Хансон стала на колени и помолилась.
Она давно не молилась. О чем молиться, она не совсем понимала, поэтому помолилась за начальника и за клиентов в Де-Мойне и в Канзас-Сити. Закончив молиться, она выпрямилась. Она не привыкла молиться. Из ниши, с шестифутовой высоты на нее глядела Дева Мария.
Миссис Хансон сонно посмотрела на нее. Потом она встала с колен и устало села на скамью с краю. Ей представилось, что Дева спустилась, как в пьесе «Чудо»{245}, заняла ее место, торгует корсетами и поясами — и так же устала, как она. Потом миссис Хансон, наверное, задремала на несколько минут…
…Проснулась с ощущением какой-то перемены… почувствовала жгучую боль в пальцах и знакомый запах, отличный от запаха ладана. Потом до нее дошло, что кончик сигареты у нее в руке — тлеет.
Все еще плохо соображая со сна, она затянулась, чтобы сигарета не погасла.
Потом снова посмотрела на Мадонну, смутную в полутьме ниши.
— Спасибо за огонек, — сказала она.
Этого показалось ей недостаточно — держа в руке сигарету, над которой вился дымок, она опустилась на колени и повторила:
— Спасибо большое за огонек.
Благодарности(перевод В. Голышева)
Составить этот сборник мне предложили Попечители наследственного имущества Ф. С. Фицджеральда. Моя особая благодарность Элеоноре Ланахан, Блейк Хазард и Крису Берну. Ланахан поделилась своими знаниями, фотографиями и много чем еще, чтобы приблизить меня и всех нас к ее деду. Агентство «Гарольд Обер ассошиэйтс» остается добросовестным распорядителем литературного наследия Фицджеральда, так же как был сам Обер при жизни писателя. Филлис Вестберг, Крейг Тенни и Карен Горманди хранят традиции Обера тактично и со знанием дела. Отдел редких книг и специальных собраний библиотеки Принстонского университета хранит документы Скотта и Зельды Фицджеральдов. Линда Боуг, Сандра Боссерт, Брианна Крегл, Анна Ли Полс, Клои Пфендлер, Габриел Свифт и Скуиррел Уолш не скупились на помощь в те месяцы, когда я работала в библиотеке. Спасибо Элизабет Саддет и Майклу Вайзенбергу из Ирвиновского отдела редких книг и специальных собраний в Университете Южной Каролины и сотрудникам Библиотеки Бейнеке в Йеле.