Венера! Здравствуй! Сквозь разлуки,
Сквозь лабиринты старины
Ты мне протягиваешь руки,
Что лишь художнику видны.
Вот локоть, пальцы, тонкий ноготь,
Совсем такой, как наяву…
Несуществующее трогать
Я всех товарищей зову.
Сквозь отрочество, сквозь разлуки,
Сквозь разъяренный динамит
Мечта протягивает руки
И пальчиками шевелит.
Зовет: «Иди ко мне поближе,
Ты не раскаешься, родной!
Тебя с собой я рядом вижу
На фотографии одной —
На красном фоне канонады,
На черном — прожитых ночей
И на зеленом фоне сада
В огне оранжевых лучей.
Давай с тобою вместе будем!
Сквозь кутерьму идущих лет
Давай с тобой докажем людям,
Что есть мечта и есть поэт!»
БАСНЯ
Было так — легенды говорят, —
Миллиарды лет тому назад
Гром был мальчиком такого-то села,
Молния девчонкою была.
Кто мог знать — когда и почему
Ей сверкать и грохотать ему?
Честь науке — ей дано уменье
Выводить нас из недоуменья.
Гром и Молния назначили свиданье
(Дата встречи — тайна мирозданья).
Мир любви пред ним и перед ней,
Только все значительно крупней.
Грандиозная сияла высь,
У крылечка мамонты паслись,
Рыбаков артель себе на завтрак
Дружно потрошит ихтиозавра.
Грандиозная течет вода,
Грандиозно все, да вот беда:
Соловьи не пели за рекой
(Не было же мелочи такой).
Над влюбленными идут века.
Рановато их женить пока…
Сквозь круговорот времен домчась,
Наступил желанный свадьбы час.
Пили, кто знаком и незнаком,
Гости были явно под хмельком.
Даже тихая обычно зорька
Всех шумней кричит фальцетом: — Горько!
Гром сидит задумчиво: как быть?
Может, надо тише говорить?
Молния стесняется — она,
Может, недостаточно скромна?
— Пьем за новобрачных! За и за!
Так возникла первая гроза.
Молния блестит, грохочет гром.
Миллиарды лет они вдвоем…
Пусть любовь в космическом пространстве
О земном напомнит постоянстве!
Дорогая женщина и мать,
Ты сверкай, я буду грохотать!
ЗДРАВИЦА
Всю жизнь имел я имя, отчество,
Растил сознание свое…
Поверь, товарищ, так не хочется
Переходить в небытие.
Не то чтоб возрастом преклонное
Мне тело жаль земле отдать, —
Предметы неодушевленные
Я так люблю одушевлять!
Несется лодка по течению,
В ней рыбаки плывут домой…
Напишешь песню-сочинение —
Река становится живой!
А темный лес? Заставим старого
Поверить в наши чудеса:
Певуче будут разговаривать
Полезащитные леса.
В частушке воину отказывать?
Она удобна и проста,
Ее не чистить и не смазывать:
Она душевна и чиста.
Не рукописью в старом шкапике,
Не у Истории на дне, —
Несись, моя живая капелька,
В коммунистической волне!
Друзья мои! Поднимем здравицу
За все, что нужно молодым,
Им без стихов ни с чем
не справиться,
Им всем поэт необходим!
ОТЦЫ И ДЕТИ
Мой сын заснул. Он знал заране:
Сквозь полусон, сквозь полутьму
Мелкопоместные дворяне
Сегодня явятся к нему.
Недаром же на самом деле,
Не отрываясь, «от» и «до»,
Он три часа лежал в постели,
Читал «Дворянское гнездо»!
Сомкнется из отдельных звеньев
Цепочка сна — и путь открыт!
Иван Сергеевич Тургенев
Шоферу адрес говорит.
И, словно выхваченный фарой
В пути машиною ночной,
Встал пред глазами мир иной:
Вся красота усадьбы старой,
Вся горечь доли крепостной.
Вот парк старинный, речка плещет,
А может, пруд… И у ворот
Стоит, волнуется помещик —
Из Петербурга сына ждет.
Он написал, что будет скоро, —
Кирсанова любимый сын.
(Увы, не тот, поэт который,
А тот, который дворянин.)
За поворотом кони мчатся.
На них три звонких бубенца
Звенят, конечно, без конца…
Прошло не больше получаса —
И сын в объятиях отца.
Он в отчий дом, в гнездо родное.
Чтоб веселей набраться сил,
Привез Базарова с собою.
Ах, лучше бы не привозил!
Что было дальше — всем известно…
Светает… сын уснул давно.
Ему все видеть интересно,
Ему, пожалуй, все равно —
Что сон, что книга, что кино!
* * *
Живого или мертвого
Жди меня двадцать четвертого,
Двадцать третьего, двадцать пятого —
Виноватого, невиноватого.
Как природа любит живая,
Ты люби меня, не уставая…
Называй меня так, как хочешь:
Или соколом, или зябликом.
Ведь приплыл я к тебе
корабликом
Неизвестно, днем или ночью.
У кораблика в тесном трюме
Жмутся ящики воспоминаний,
И теснятся бочки раздумий.
Узнаваний, неузнаваний…
Лишь в тебе одной узнаю
Дорогую судьбу мою.
ЯМЩИК
Посветлело в небе. Утро скоро.
С ямщиком беседуют шоферы.
«Времечко мое уж миновало…
Льва Толстого я возил, бывало,
И в моих санях в дороге дальней
Старичок качался гениальный…»
«Пушкина возил?»
«Возил, еще бы!..
Тьма бессовестная, снежные сугробы,
Вот уже видна опушка леса
Перед самой пулею Дантеса…»
«Ты, ямщик, в романсах знаменит…»
Им ямщик «спасибо» говорит,
Он поднялся, кланяется он —
На четыре стороны поклон.
Он заплакал горькими слезами,
И шоферы грязными платками,
Уважая прежние века,
Утирают слезы ямщика.
Шляется простудная погода,
В сто обхватов виснут облака…
Четверо людей мужского рода
До дому довозят ямщика.
И в ночи и темной и безликой
Слушают прилежно вчетвером —
Старость надрывается от крика,
Вызывает юности паром…
Ловкий, лакированный, играючи,
Мчит автомобиль во всей красе,
Химиками выдуманный каучук
Катится по главному шоссе…
Слышу я сквозь времени просторы,
Дальний правнук у отца спросил:
«Жил-был на земле народ — шоферы.
Что за песни пел? Кого возил?»
* * *
Тихо светит месяц серебристый…
Комсомольцу снятся декабристы.
По России, солнцем обожженной,
Тащатся измученные жены,
Молча по дороге столбовой
Одичавший тянется конвой.
Юноша из-за столетий мглы
Слышит, как бряцают кандалы.
Спят давно и старики и дети,
Медленная полночь над селом…
Комсомолец видит сквозь столетье
Пушкина за письменным столом.
Поздний час. Отяжелели веки,
И перо не легче, чем свинец…
Где его товарищ Кюхельбекер,
Фантазер, нестроевой боец?
С каждым днем разлука тяжелее,
Между нами сотни верст лежат.
Муравьев-Апостол и Рылеев
Входят в Петербургский каземат.
Комсомольцу кажется сквозь сон,
Что стоит у Черной речки он.
Он бежал сквозь зимнее ненастье.
Разве можно было не спешить,
Чтоб непоправимое несчастье
Как угодно, но предотвратить!
Поздно, поздно… Раненый поэт
Уронил тяжелый пистолет.
Гаснут звезды в сумраке ночном,
Скоро утро встанет над селом,
И скрипят тихонько половицы,
Будто Пушкин ходит по избе…
Как узнать мне, что еще приснится,
Юный друг мой, в эту ночь тебе?
* * *
Все ювелирные магазины —
они твои.
Все дни рожденья, все именины —
они твои
Все устремления молодежи —
они твои.
И смех, и радость, и песни тоже —
они твои.
И всех военных оркестров трубы —