Ночью серные испарения придавали местности вид призрачный и пугающий, не хуже вересковых пустошей вокруг Баскервиль-холла, а если ночь была такой, как эта, ветреной, волки выли, дождь хлестал по крыше и молнии вспыхивали то там, то тут, тогда казалось, что ты очутился в преддверии ада.
Грациано сбавил ход, выключил музыку и свернул на разбитую дорожку, ведущую в долину, к источникам.
Флора спала, свернувшись на сиденье.
Тропка превратилась в болото, сплошные лужи и камни. Грациано ехал осторожно. Подвеска и картер двигателя могут пострадать. Он притормаживал, но машина медленно и неуклонно погружалась в грязь. Фары светились в тумане, как неоновые огни. Тут сложный поворот, но за ним — парковка и водопад. Грациано дал газу и повернул, но тачка продолжала вязнуть («И думать не хочу, как мы вылезем») и наконец остановилась у самого края дороги.
Он слегка подал назад, и оказался, сам не зная как, прямо перед площадкой.
Туман внизу окрашивался то в красный, то в зеленый, то в синий, и в нем мелькали темные тени.
Как дискотека в лесу.
Тут куча народу.
Он продолжил съезжать. Площадка, спускавшаяся к долине, была заполнена машинами, беспорядочно поставленными одна возле другой.
Гудки. Музыка. Голоса.
В сторонке — два туристических автобуса.
Да что тут творится? Праздник, что ли?
Грациано, который тут сто лет не был, не знал, что теперь здесь всегда так людно, как и во всех прелестных и выразительных уголках нашего прекрасного полуострова.
Он припарковался как смог, за одним из автобусов с сиенскими номерами. Разделся до плавок.
Теперь надо было только разбудить Флору.
Он позвал ее, но безрезультатно. Она спала как убитая. Он потряс ее и наконец вытянул из нее пару неразборчивых слов.
— Флора, я тебя привез в чудесное место. Сюрприз. Погляди, — сказал Грациано самым восторженным тоном, на какой был способен.
Флора тяжело подняла голову и поглядела секунду на цветные огни, а потом снова рухнула.
— Красиво… Где… мы?
— В Сатурнии. Давай купаться.
— Нет… Нет… Я замерзла.
— Вода горячая…
— У меня нет купальника. Ты иди. Я тут посижу. — Она схватила его за руку, притянула к себе, поцеловала неловко и снова повалилась спать.
— Ну же, тебе понравится, вот увидишь. Когда выйдешь, тебе станет лучше.
Она не реагировала.
Так, все понятно.
Он включил свет и стал ее раздевать. Снял пальто. Снял туфли. Это было похоже на возню с ребенком, который спит слишком крепко, и маме приходится надевать на него пижаму. Он усадил ее и, мгновение помедлив в нерешительности, стянул юбку и колготки. Оказалось, что на ней простые белые хлопчатобумажные трусы.
У нее были длинные стройные ноги. Очень красивые. Идеальные ноги для высоких каблуков и чулок с ажурными резинками.
Грациано начинало нравится приключение, он задышал прерывисто.
Снял с нее свитер. Под ним была шелковая блузка, застегнутая на все пуговицы.
Ну-ка…
Он начал расстегивать их одну за другой, начиная снизу. Флора что-то пробормотала, очевидно протестуя, но потом снова уронила голову на грудь. Живот у нее был плоский, без единой складочки жира, молочно-белый. Когда он добрался до груди, пульс его участился и он почувствовал, как кровь пульсирует в ушах, набрал в грудь воздуху и расстегнул последнюю пуговицу, распахнув блузку.
И замер в изумлении. У нее были потрясающие сиськи, с трудом помещавшиеся в лифчик. Пышные, призывные. Он даже попытался было вытащить их, чтобы рассмотреть во всем великолепии и облизать соски. Но не позволил себе. Где-то в глубине его существа, что странно, скрывался высоконравственный человек (хотя мораль у него была своя собственная), который время от времени давал о себе знать.
И наконец он распустил ей волосы, и они, как он и предполагал, оказались густыми и длинными.
Он поглядел на нее.
Спящая в лифчике и трусиках, она была невероятно красива.
«Она, возможно, даже красивее Эрики», — решил он.
Она была подобна розовому кусту, выросшему среди камней без чьей-либо заботы, без участия садовника, который поливал бы его, удобрял, опрыскивал средствами от вредителей.
Флора сама не знала, какое сокровище — ее тело, а если знала, то бичевала его за несуществующие прегрешения.
Тело Эрики, казалось, было создано, чтобы соответствовать нынешним модным эстетическим критериям (тонкая талия, большая грудь, попа в виде мандолины); живи она в начале прошлого века, ее тело было бы более полным, с точеными формами, как того требовал тогдашний вкус. Это тело создавалось при помощи гимнастических упражнений, кремов и массажей, оно всегда было под контролем, его всегда сравнивали с телами других женщин, оно стало знаменем, которым Эрика постоянно размахивала.
А Флора была прекрасна от природы, по-настоящему, и Грациано понял, что счастлив.
Холодно.
Очень холодно.
Слишком холодно.
Идти было мучительно. Острые камешки впивались в ноги.
И шел дождь. Ледяной дождь стекал по телу, и Флора дрожала и стучала зубами.
И вокруг отвратительно воняло.
Слава богу, Грациано держал ее за руку.
Это придавало ей уверенности.
Куда они идут? В ад?
«Чудесно. Мы идем в ад. Как там говорится? Да… Я последую за тобой даже в ад».
Да даже если это и вправду был бы ад, ей совершенно все равно.
Она понимала, что она голая. («Ты не голая, ты в лифчике и трусах.») Нет, не голая, но, будучи голой, она чувствовала бы себя так же.
Она шла с закрытыми глазами, вспоминая вкус поцелуев.
«Мы целовались в машине, это я помню».
Приоткрыв глаза, она огляделась.
Где она?
В тумане.
И этот ужасный запах тухлых яиц: такой бывает, когда в классе какой-нибудь придурок взорвет бомбочку-вонючку. И куча машин. Одни с выключенными фарами, другие с включенными, многие с тонированными стеклами — не видно, что внутри. И стереосистема, гудящая сплошными басами. Вдруг она увидела компанию ребят в плавках, они бегали, крича и толкаясь, между машинами.
Грациано тащил ее.
Флора изо всех сил старалась держаться за ним, но ноги закоченели. Перед ней возник силуэт: мужчина в халате смотрел, как она проходит мимо. Слева, на земляном холмике, стоял старый брошенный каменный дом с провалившейся крышей. На стенах надписи, сделанные баллончиками с краской. Через пустые, без стекол, окна она заметила отсвет костра и темные силуэты вокруг. Другая музыка. На этот раз итальянская. И отчаянный плач ребенка. Группа людей, укрывшихся под пляжными зонтами.
В ночи прогрохотал гром.
Флора вздрогнула.
Грациано наклонился к ней и обнял за талию.
— Мы почти пришли.
Она хотела спросить куда, но у нее так сильно стучали зубы, что она не могла говорить.
Она шли между мокрых навесов, куч мусора и размокших от дождя остатков чужих пикников.
Но внезапно она почувствовала нечто прекрасное, от чего перехватило дух. Вода! Вода под ногами была уже не холодной, она была теплой, и чем дальше они шли, тем теплее она становилась, и животворное тепло поднималось по ее ногам.
— Как хорошо! — пробормотала она.
Теперь шум водопада был громким, и вокруг толпились люди, кто в плаще, кто голый, и им с Грациано приходилось проталкиваться между ними. Она видела, что на нее смотрят, но ей было все равно, она чувствовала, как к ней прикасаются, но ее это не волновало.
Единственное, что было важно, — не отрываться от Грациано.
«Я не потеряюсь…»
Вода, текущая под ногами, стала просто горячей, такой, как в ванне. Они преодолели последнее препятствие. Немцев, судя по говору.
И оказались перед небольшим водопадом, над спускавшимися вниз, как террасы, бассейнами, большими и маленькими, в самом низу превращавшимися в темное озеро. Мощный прожектор, закрепленный на стене развалюхи, окрашивал туман в желтый цвет. Сперва Флоре показалось, что в бассейнах никого нет, но она ошиблась: приглядевшись, она рассмотрела множество темных голов, высовывавшихся из воды.
— Осторожно, не поскользнись.
Скала была покрыта слоем мокрых водорослей.
— А теперь будет классно… — прокричал Грациано, пытаясь заглушить шум водопада.
Флора попробовала ногой воду в одном бассейне, потом в другом. Это было слишком хорошо. Она попробовала присесть в одну из этих природных ванн, но Грациано ее вытащил.
— Пойдем дальше. Там глубже, в стороне от этой толпы.
Флора хотела сказать, что ей и так замечательно, но последовала за ним. Они вошли в большой бассейн, но он кишел людьми, все хихикали, брызгали друг другу в лицо грязью, парочки обнимались. Она чувствовала, как ее касаются чужие ноги, животы, руки. Они вошли в другой водоем, достаточно глубокий, чтобы поплавать, но и там было полно народу (все мужчины); все распевали: «А любим мы цыпляток, барашков и пулярок, они нежны и мягки, получше чем треска».
— Здесь сплошные педики, — скривившись, произнес Грациано.
«А, так тут еще и педики…»
В воздухе, кроме серы и пара, витала какая-то странная эйфория, бесстыдная чувственность, аромат плотской радости, и он обволакивал Флору и, с одной стороны, смущал, с другой, возбуждал, она чувствовала себя комнатной собачкой, которая потерялась и очутилась вдруг в стае охотничьих псов.
В одном из бассейнов она наконец увидела светловолосых женщин, видимо, немок, которые вылезали на берег и ныряли в воду в чем мать родила, и каждое погружение сопровождалось воплями, как на стадионе, и бурными аплодисментами. Буйствовала группка парней в плавках, надетых на головы как шапочки.
— Пойдем, не останавливайся. Вот сюда.
И они начали медленно, с трудом взбираться вдоль водопада. По огромным влажным, очень скользким камням. Флоре приходилось цепляться руками и ногами. Водопад оглушительно грохотал. Голова по-прежнему кружилась, и каждый шаг давался с трудом. Перед ней возник ровный подъем, по нему стекала вода. Она не сможет тут подняться.