но выбежал на улицу.
Пес лежал на обочине. В луже крови. Едва дыша. Из носа и изо рта у него текла темная кровь. Он отнес его к ветеринару, который его усыпил.
Грациано вернулся домой. Разговаривать он не хотел. Пес был ему дорог. Такой забавный. Они с ним дружили.
Эрика принялась убеждать Грациано, что она тут не виновата. Что она его всего на минутку оставила, чтобы купить помаду. А придурок за рулем не затормозил.
Грациано опять вышел. Сел за руль и, чтобы успокоиться, дал круг по кольцевой на скорости 180.
Зря он приехал в Рим.
Все он делал зря.
Он совершил огромную ошибку, он крепко влип. Это оказалась не женщина, а кара божья, призванная разрушить его жизнь.
Весь последний месяц они ссорились практически каждый день.
Грациано поверить не мог в то, что она ему говорила. Она его оскорбляла. А иногда набрасывалась на него с такой яростью, что он даже защититься не мог. Не мог ответить ей тем же. Сказать ей, что она бездарь.
Вот, например, вчера она обвинила его в том, что он приносит неудачу, и сказала, что если бы Мадонна встречалась с таким парнем, она бы так и осталась Вероникой Луизой Чикконе. А еще сообщила, будто все в Риччоне говорили, что игра на гитаре — отмазка, а на самом деле он умеет только всякую второсортную дурь толкать. И в довершение всего — последний штрих — она заявила, что «Джипси Кингс» — пидорасы.
«Хватит. Брошу ее».
Он должен.
Ничего, не помрет. Переживет. И наркоманы без дозы выживают. Ты катаешься по полу, воешь как зверь, думаешь, что сдохнешь, а потом все проходит, и ты чист.
Смерть Антуана хотя бы помогла ему одуматься.
Он должен ее бросить. И сказать ей об этом холодно, отстраненно, как сильный мужчина, но с разбитым сердцем. Как Роберт де Ниро в «Стенли и Айрис», когда он отпускает Джейн Фонду.
Да, и больше ничего.
Он вернулся домой. Эрика смотрела аниме «Люпен III» и ела бутерброд с сыром.
— Ты можешь выключить телевизор?
Эрика выключила телевизор.
Грациано сел, прокашлялся и начал:
— Мне нужно кое-что тебе сказать. Думаю, пришло время расстаться. Мы оба это знаем. Пора. — Эрика посмотрела на него. Грациано продолжал: — С меня хватит. Я так надеялся, что у нас получится. По-настоящему. Но довольно уже. У меня не осталось ни гроша. Мы каждый день ругаемся. И в Риме я больше не могу оставаться. Мне тут противно, он на меня давит. Я как чайка, без перелетов я умру. Я се…
— Но чайки не перелетные.
— Молодец. Как ласточки, блин, так тебя устроит? Я сейчас должен быть на Ямайке. Завтра отправлюсь в Искьяно. Наскребу немного денег и уеду. И мы больше не увидимся. Мне жаль, что так…
На этом речь в духе Де Ниро закончилась.
Эрика сидела молча.
Что это приключилось с Грациано?
Какой странный у него голос. Обычно закатывает сцены, орет, бесится. А сейчас — равнодушный, спокойный. Как какой-то американский актер. Наверное, его огорчила смерть Антуана.
Что будет, если он уйдет?
Это же кошмар.
Будущее представлялось Эрике исключительно мрачным. Она даже не могла себе представить будущего без него. И так жизнь поганая, а без Грациано она станет совсем дерьмовой. Кто заплатит за квартиру? Кто сходит в магазин за жареным цыпленком? Кто заплатит за курс сценической речи?
К тому же она уже не так уверена, что у нее получится. Похоже, что все говорило о том, что для нее тут места нет. С тех пор как она в Риме, у нее было бессчетное количество проб и все неудачные. Может, Грациано прав? Телевидение не для нее. У нее нет способностей.
Слезы начали подступать к глазам.
Без денег ей придется вернуться в Кастелло Тезино, а чем возвращаться в этот холодный город, к родителям, которые там остались, лучше пойти на панель.
Она попробовала проглотить кусок бутерброда, но он показался на вкус горьким как желчь.
— Ты серьезно?
— Да.
— Ты хочешь уйти?
— Да.
— А мне что делать?
— Не знаю, что тебе и сказать.
Молчание.
— Ты уже решил?
— Да.
— Точно?
— Да.
И Эрика заплакала. Тихо-тихо. Не вынимая бутерброд изо рта. От слез потекла тушь.
Грациано играл с зажигалкой. Зажигал и гасил.
— Мне жаль. Но так будет лучше. У нас останутся хотя бы хорошие воспоми…
— Я… я хо… хочу с то… с тобой, — всхлипнула Эрика.
— Что?
— Хо… Хочу поехать с тобой.
— Куда?
— В Искьяно.
— Зачем ты туда поедешь? Ты же говорила, что тебе это не надо.
— Я хочу познакомиться с твоей мамой.
— Хочешь познакомиться с моей матерью? — повторил Грациано как попугай.
— Да, хочу познакомиться с Джиной. А потом мы поедем отдохнуть на Ямайку.
Грациано не ответил.
— Ты не хочешь, чтобы я с тобой поехала?
— Нет, лучше не надо.
— Грациано, не бросай меня. Пожалуйста! — Она схватила его за руку.
— Так будет лучше… Ты сама это знаешь… А теперь…
— Ты не бросишь меня одну в Риме, Граци?
У Грациано внутри все опустилось. Чего она еще от него хочет?
Она не может так себя вести. Это неправильно. Теперь она хочет ехать с ним.
— Грациано, иди сюда, — сказала Эрика грустно-грустно.
Грациано поднялся, сел рядом с ней. Она стала целовать его руки, прижалась к нему Плача, уткнулась лицом ему в грудь.
В животе у Грациано что-то зашевелилось, словно змея, вышедшая из анабиоза. И ком в горле пропал, стало легче дышать.
Он обнял ее.
Она сотрясалась от рыданий.
— Про… сти… ме… ня. Про… сти… ме… ня.
Она была такая крохотная, беззащитная. Как маленькая девочка. Самая прекрасная девочка в мире. Его девочка.
— Ладно. Хорошо. Мы уедем из этого проклятого города. Я тебя не брошу. Не бойся. Ты уедешь со мной.
— Да-а-а, Грациано, увези меня.
Они поцеловались, ощущая соленый привкус слез. Он вытер растекшуюся тушь ее кофточкой.
— Ладно, завтра же уедем. Но мне надо позвонить матери. Чтобы она приготовила нам комнату.
Эрика улыбнулась.
— Идет. — Потом нахмурилась. — Уедем… Но только послезавтра. Черт, мне же нужно кое-что сделать.
Грациано мгновенно насторожился:
— Что?
— У меня пробы.
— Эрика, ты опять…
— Погоди! Послушай. Я обещала моему агенту туда сходить. Ему нужно, чтобы девушки из его агентства проходили пробы. Режиссер уже знает, кого возьмет, она его знакомая, но так все будет как будто по-настоящему. Обычная мерзость.
— Не ходи туда. Пошли его куда подальше.
— Мне, конечно, не хочется, но пойти все равно придется. Ничего страшного. Я ему обещала. Он для меня столько сделал!
— Да что он для тебя сделал? Ничего. Только кучу денег из нас высосал. Пусть идет в задницу! А нам надо уезжать.
Эрика взяла Грациано за руки:
— Слушай, давай так. Ты завтра поедешь. А я схожу на пробы, соберу вещи, закрою квартиру и приеду через день.
— Хочешь, я тебя подожду?
— Не надо. Поезжай. В Риме тебе плохо. Я приеду поездом. А когда доберусь до места, ты уже успеешь все приготовить. Купи побольше рыбы. Я люблю рыбу.
— Куплю, конечно. Морской черт тебе нравится?
— Не знаю. А он вкусный?
— Вкуснейший. А морские черенки?
— Ох, Граци, морские черенки! И спагетти с ними. Вкуснятина! — От улыбки Эрики все вокруг засияло.
— Моя мать фантастические спагетти с морскими черенками готовит. Увидишь. Все будет хорошо.
Эрика бросилась ему на шею.
Этой ночью она занимались любовью.
И впервые с тех пор, как они стали встречаться, Эрика делала ему минет.
Грациано лежал посреди неубранной комнаты, среди грязных футболок и кофточек, коробок от дисков и хлебных крошек, и смотрел на Эрику, которая, расположившись у него между ног, облизывала его член.
С чего это вдруг? Что она этим хотела сказать?
«Все просто. Что она любит тебя».
Эмоции захлестнули Грациано, и он кончил.
Эрика заснула в его объятиях. Грациано лежал неподвижно, чтобы не разбудить ее, прижимая ее к себе, и не верил, что такая прекрасная девушка станет его женой.
Его глазам никогда не надоест смотреть на нее, его рукам — ласкать ее, а его носу — вдыхать ее запах.
Сколько раз он задавался вопросом, как могло столь совершенное создание родиться в таком богом забытом краю? Она же чудо природы.
И это чудо принадлежит ему. Несмотря на все их недоразумения, несмотря на характер Эрики, несмотря на то, что они по-разному воспринимают этот мир, несмотря на все грехи Грациано, они вместе. И их связь никогда не прервется.
Да, он вел себя неправильно, он оказался слабаком и трусом, потакал всем прихотям Эрики, из-за его попустительства их жизнь в конце концов стала невыносимой, но его взрыв оказался судьбоносным, он разорвал паутину, в которой они оба задыхались.
Эрика почувствовала, что может потерять его навсегда, что на этот раз он не шутит. И не отпустила его. Сердце Грациано разрывалось от любви. Он поцеловал ее в шею.
Эрика пробормотала:
— Грациано, принеси мне воды.
Он принес ей воды. Она села, не открывая глаз, держа стакан обеими руками, и стала жадно пить, и вода потекла у нее по подбородку.
— Эрика, скажи мне, ты меня правда любишь? — спросил он, забираясь обратно в постель.
— Да, — ответила она, снова устраиваясь рядом.
— Правда?
— Правда.
— И… ты выйдешь за меня? — услышал он свой голос как бы со стороны. Словно какой-то недобрый дух вложил в его уста эти страшные слова. Дух, который хотел все уничтожить.
Эрика устроилась поудобнее, натянула на себя одеяло и ответила:
— Да.
«Да?!»
Грациано утратил на мгновение дар речи, от удивления зажал рот рукой и закрыл глаза.
Что она сказала? Она сказала, что выйдет за него замуж?
— Правда?
— Да, — пролепетала Эрика сквозь дрему.
— А когда?
— На Ямайке.
— Хорошо. На Ямайке. На пляже. Мы поженимся на волнорезе Эдвард-Бич. Это сказочное место.
Именно поэтому Грациано Билья выехал из Рима в пять утра 9 декабря, несмотря на скверную погоду, и направился в Искьяно Скало.