— Ничего не гадость. Это не гадюка. Эта змея не ядовитая. Я такую длинную впервые поймал, — серьезно ответил Пьетро. Змея обвилась вокруг его руки, отчаянно пытаясь удрать, но Пьетро крепко ее держал.
— Что ты с ней будешь делать?
— Ничего. Я ее изучу и выпущу. — Он побежал в лачугу, взял рыболовный сачок и положил в него змею. — А ты что тут делаешь? — спросил он, а потом указал на ее футболку.
Глория оглядела себя. Мокрая футболка прилипла к груди, она была все равно что голая. Она оттянула ткань.
— Пьетро Морони, ты свинтус… Дай мне твою майку сейчас же.
Пьетро протянул ей футболку, Глория переоделась за деревом и повесила свою сушиться.
Он стоял на коленях около змеи и смотрел на нее без всякого выражения.
— Ну? — Глория села в гамак.
— Что — «ну»?
— Что с тобой?
— Ничего.
— Почему ты меня не подождал у школы?
— Не хотел. Хотел побыть один.
— Хочешь, чтобы я ушла? Я тебя раздражаю? — саркастическим тоном спросила Глория.
Пьетро помолчал, неотрывно глядя на рептилию, а потом серьезно ответил:
— Нет. Можешь остаться.
— Спасибо. Какие мы сегодня вежливые!
— Не за что.
— Тебе уже все равно, что тебя оставили на второй год?
Пьетро покачал головой:
— Да. Мне уже на все плевать. Мне параллельно. — Взяв веточку, он стал тормошить змею.
— Да? А два часа назад ты рыдал отчаянно.
— Так должно было быть. Я знал. Так должно было быть, вот и все. И если мне будет плохо, ничего не изменится, просто мне будет плохо.
— Почему так должно было быть?
Он мельком глянул на нее.
— Потому что так всем будет хорошо. Отцу — так я, по его словам, стану серьезным человеком и начну работать. Маме — хотя маме нет, она даже не помнит, в каком я классе. Миммо — потому что теперь мы оба второгодники и он не будет чувствовать, что он один дурак. Замдиректора. Директору. Пьерини. Па… — Он умолк на мгновенье, но потом договорил: — Палмьери. Всем. И мне самому.
Глория стала раскачиваться, и веревка, привязанная к дереву, заскрипела.
— Но я не понимаю, разве Палмьери не обещала, что тебя переведут?
— Да. — Голос Пьетро дрогнул, и его напускного равнодушия как не бывало.
— А почему тебя оставили?
Пьетро фыркнул:
— Не знаю, и мне плевать. И хватит.
— Это неправильно. Палмьери — сволочь. Большая сволочь. Она не сдержала обещания.
— Не сдержала. Она такая же, как все. Она сволочь, она меня обманула. — Пьетро выговорил это с трудом и закрыл лицо рукой, чтобы не плакать.
— Она даже угрызений совести не испытывает.
— Не знаю. Не хочу об этом говорить.
Последние полтора месяца Палмьери не было в школе. Пришла другая вместо нее, сообщила, что учительница итальянского заболела и год они закончат с ней.
— Точно, ей стыдно не будет. Ей пофиг. А то, что сказала та, которая ее замещала, неправда. Она не больна. Она совершенно здорова. Я ее сто раз видела, гуляет она. Последний раз несколько дней назад, — возмущалась Глория. — Ты ее видел?
— Один раз.
— И?
Зачем Глория его мучает? Тем более что все уже случилось.
— И я к ней пошел. Хотел спросить, как она себя чувствует, придет ли в школу. Она едва со мной поздоровалась. Я решил, что у нее свои проблемы.
Глория спрыгнула с гамака:
— Она самая большая сволочь, какую я встречала. Она хуже всех. Из-за нее тебя оставили на второй год. Это неправильно. Она должна ответить. — Она опустилась на колени рядом с Пьетро. — Мы должны заставить ее ответить. По полной.
Пьетро молчал, он наблюдал за бакланами, которые, словно черные стрелы, стремительно ныряли в серебристую воду лагуны.
— Что скажешь? Заставим ее ответить? — повторила она.
— Мне уже наплевать, — робко ответил Пьетро и шмыгнул носом.
— Ты как всегда… Нельзя все покорно переносить! Надо что-то делать. Ты должен что-нибудь сделать, Пьетро, — вконец рассердилась Глория.
Она хотела сказать ему, что его потому и выгнали, что он бесхарактерный. Если бы у него был характер, он не полез бы в школу вместе с этими придурками. Но она удержалась.
Пьетро поглядел на нее:
— А как мы ее заставим ответить? Что тут сделаешь?
— Не знаю. — Глория принялась бродить по островку взад-вперед, пытаясь что-нибудь придумать. — Слушай, надо ее напугать, чтоб она струсила. — Что бы такое сделать? Внезапно она остановилась и подняла глаза к небу, словно на нее снизошло озарение. — Я гений! Я великий гений! — Она брезгливо взяла сачок со змеей и подняла его. — Мы ей подложим эту милую зверушку в кроватку! И когда она пойдет баиньки, у нее случится разрыв сердца. Ну, разве я не гений?
Пьетро недовольно покачал головой:
— Бедняга.
— Кто бедняга? Сволочь она. Из-за нее тебя не перевели.
— Да нет, змея бедняга. Она погибнет.
— Погибнет? Ну и что? В этом гадком болоте куча гадких змей. Если одна сдохнет, ничего не случится, знаешь, сколько их на дороге гибнет под машинами? Кроме того, еще неизвестно, погибнет ли она. Ничего страшного.
И так она его уговаривала, что Пьетро в конце концов согласился.
План был прост. Они его тщательно разработали прямо на островке. Он сводился к нескольким пунктам.
Если машины Палмьери нет, значит, Палмьери нет дома. Тогда надо переходить к пункту три.
Если машина Палмьери есть, значит, она дома. Тогда — ничего не поделаешь, придется попытаться в другой раз.
Если Палмьери нет, они заберутся на балкон, а оттуда проникнут в квартиру, засунут в постель маленький сюрприз и умчатся быстрее ветра.
Вот и все.
Машины Палмьери не было.
Солнце медленно и необратимо клонилось к закату, растратив свою убойную силу, и жара была удушающей, но менее удушающей, чем несколько часов назад, прошел ненавистный зной, сводящий с ума и толкающий на страшные вещи, приводящий к тому, что летняя криминальная хроника так разнообразна и жестока.
Легкий ветерок, даже предвестие ветерка, чуть тронул раскаленный воздух. Ночь предстояла тяжелая. Душная. Звездная.
Двое наших юных героев, не слезая с велосипедов, прятались за лавровой изгородью, окружавшей дом учительницы Палмьери.
— А может, не надо? — в сотый раз спросил Пьетро.
Глория попыталась отнять у него пакет со змеей, привязанный к поясу веревкой.
— Мне все ясно, ты трусишь! Я пойду, а ты жди здесь…
Почему рано или поздно и добрые и злые, и друзья и враги обвиняют его в трусости? Почему это так важно в жизни — не быть трусом? Почему, чтобы считаться мужчиной, нужно всегда делать то, чего тебе меньше всего хочется? Почему?
— Ладно, пошли. — Пьетро полез через изгородь, Глория за ним.
Дом стоял у узкой второстепенной дороги в Искьяно, шедшей через поля, через переезд и соединявшейся с прибрежной дорогой. По ней ездили мало. В пятистах метрах от дома, ближе к Искьяно, находилась автомастерская. Дом представлял собой уродливое прямоугольное сооружение серого цвета с плоской крышей, зелеными пластиковыми ставнями и двумя балконами с множеством растений. Окна первого этажа были закрыты. Учительница жила на втором.
Залезать решили с той стороны дома, которая смотрела на поле: если вдруг кто-то проедет по дороге, их не заметят. Только кто там мог проехать? Переезд в это время года закрыт.
Водосточная труба шла посередине стены. В метре от балкона. Он не очень высоко. Единственная трудность — дотянуться рукой до балконной решетки.
— Кто лезет первым? — шепотом спросила Глория. Они стояли, прильнув к стене, как ящерицы.
Пьетро подергал трубу, проверяя ее на крепость. Похоже, она довольно прочная.
— Я пойду. Так лучше. Так я тебе смогу помочь забраться на балкон.
У него появилось нехорошее предчувствие, но он пытался о нем не думать.
— Ладно. — Глория отошла в сторону.
Змея шевелилась в сумке, привязанной к поясу Пьетро. Он ухватился за трубу обеими руками и уперся ногами в стену. Резиновые сандалии — не лучшая обувь для подобных упражнений, однако он сумел взобраться наверх, стараясь ставить ноги на скобы, которыми труба крепилась к стене.
Снова он лезет туда, куда не надо. Но на этот раз, по мнению Глории, правда на его стороне.
«А сам-то ты что думаешь?»
«Я думаю, что не должен туда лезть, но еще я думаю, что Палмьери сволочь и эту шутку она заслужила».
Поднимался он легко и находился уже в метре от балкона, когда неожиданно, ни разу не скрипнув, труба оторвалась. Наверное, скоба была плохо вделана в стену или проржавела. Так или иначе, она оторвалась.
По тяжестью Пьетро она отклонилась, и если ему теперь, одним прыжком, подобно гиббону, не удастся немедленно от нее отцепиться, то он упадет на спину и… Ну, в общем, не важно.
И он повис, зацепившись за край балкона.
— Черт! — отчаянно прошипел он и попытался упереться ногами в трубу, но от этого она лишь сильнее отогнулась.
«Спокойно. Не дергайся. Сколько раз ты болтался на ветке дерева? Ты так можешь полчаса висеть».
Но на сей раз все было не так.
Мраморный край балкона врезался в пальцы. Пьетро мог продержаться минут пять, максимум десять. Он глянул вниз. Можно падать. Тут не так высоко. Может, даже без серьезных травм обойдется. Только вот упадет он прямо на выложенный плиткой тротуар. А тротуарная плитка, как известно, славится своей жесткостью.
«Если удачно упаду — ничего не случится».
«Начиная фразу с „если“, ты уже совершаешь ошибку», — сказал бы отец.
Глория стояла внизу и смотрела на него, схватившись за голову.
— Что мне делать? — шепотом крикнул он.
— Прыгай. Я тебя поймаю.
Ну нет, это глупо.
«Так мы оба разобьемся».
— Отойди!
Он закрыл глаза и уже готов был отцепиться, как вдруг представил себя на земле со сломанной ногой: остаток лета придется провести в гипсе. «Черта с два я упаду!» — решил он. Собравшись с силами, уцепился рукой за балконную решетку, с трудом вытянул ногу и уперся пяткой в край балкона, потом ухватился другой рукой, встал на ноги и перелез через решетку.