– Ты глупый тупоголовый мальчишка, вот что произошло, – звучит в ответ.
Я не знаю, как на это ответить, поэтому молчу.
– Тебя хватил солнечный удар. Ума не приложу, как с тобой быть: сам ты не можешь о себе позаботиться. Вокруг пустыня, здешнее солнце – убийца. Учти, я сильно огорчусь, если ты сдуру испустишь дух.
А я-то думала, что просто немного перегрелась…
Подношу к глазам правую руку – какого она цвета? Бледно-розового, креветочного оттенка, все в порядке.
Хотя…
Это еще что такое?!
Оцепенение мигом проходит. На моей коже красуется странный знак.
На тыльной стороне кисти появилась руническая надпись.
Я верчу кистью и вижу еще несколько значков.
Их десятки! Меня наградили целым предложением, бегущим от пальцев вдоль всей правой руки и заползающим на плечо, дальше мне не видно. Я догадываюсь покоситься на левое плечо – письмена продолжаются и там, сбегая по левой руке вниз.
– Что еще за?..
– Я не врач, – перебивает меня Эликс. – Я колдун. У меня свой способ устранять проблемы – с помощью рун. Теперь ты защищен от солнца – во всяком случае, пока не сотрется надпись.
– То есть как?
– А так. Я прибег к чернилам, вытяжке из корня гомбата. Они стойкие, продержатся несколько месяцев, прежде чем начать бледнеть.
– Несколько месяцев…
Я глубоко дышу, чтобы не лопнул раздувшийся в груди шар негодования. Такое чувство, что я больше не принадлежу себе. Воспользовался моей беспомощностью, чтобы испакостить татуировкой – ишь, ловкач! Мало ему ошейника!
– Можешь встать?
Вскакиваю. Дурноты нет и в помине. Я киваю, давая понять, что исцелилась.
– Тем лучше. Брысь из моей мастерской! За работу, атии!
Я хватаю протянутые им майку и рубаху и вылетаю в дверь. Глупо было воображать, что он за меня тревожится. Какое там, этому типу нужно одно: чтобы я поскорее скрылась с глаз.
Реакция догронов на мое появление в таком виде не заставляет себя ждать. Сафр недовольно пыхтит. Прочтя руны, он бормочет, что ему это не нравится. Маргуль беспокоится о моем здоровье, щупает мне лоб, а потом с деланым безразличием отходит. Нагоняю его и требую, чтобы они с братом растолковали мне, в чем дело.
– Руны на теле – это нехорошо, – объясняет Маргуль, косясь на надпись.
Он старается, чтобы его не услышал Эликс, и я его понимаю. Схватив банку и кисть, я мажу не глядя, вполголоса продолжая наш разговор.
– Это как?
– Руны заколдовывают предметы, а не живых существ.
– Но ведь помогло, – возражаю я, показывая свои руки без ожогов. – Отличное средство!
Маргуль выпускает дым. Над нами медленно плывет к горизонту огромный солнечный шар. Благодаря магическим письменам я совсем не чувствую боли. Солнечные лучи ласкают кожу, как зимой. Настоящее волшебство!
– Люди не полешки и не камни, – возражает догрон. – Все разные. Ты не знаешь, как на тебя подействуют эти руны.
– Ты про побочные эффекты? – осеняет меня.
– Вот-вот! Побочный эффект – правильные слова. Руны оберегают тебя от солнца, но разве это все? Неизвестно. Даже Эликс этого не знает.
– Хочешь сказать, что он нечасто прибегает к этому колдовству?
Маргуль качает головой. У меня сдавливает горло. Я перестаю елозить кистью по густо вымазанному смазкой болту и разглядываю свои руны – а как еще это назвать? По руке бегут буквы неведомого мне алфавита. Я пытаюсь стереть часть фразы, послюнявив палец, но где там! Чернила проникли глубоко в кожу.
– Хозяин – мастер рун, – бормочет Маргуль. – Но замечала ли ты руны на нем самом?
Вопрос догрона крутится в моей голове. Я видела руки Эликса до плеч – белые, как у меня. При всех своих познаниях он не рискует сам подвергаться воздействию этой магии. Меня вдруг посещает ужасная мысль:
– Вдруг для Эликса я – подопытная свинка?
Маргуль соглашается, закатывая глаза, – как же долго до меня все доходит!
– Я отнес тебя к нему в мастерскую. Хозяину не понравилось, что тебе плохо, но он обрадовался, что на тебе можно испытать что-нибудь новое. Вот увидишь, теперь он будет за тобой наблюдать, чтобы понять, как работают его руны.
Я молчу, так сильно сжимая себе кисть, что белеют пальцы. Как на это реагировать? Все вокруг меня имеет две стороны: светлую и темную. Эликс спас мне жизнь, расписав рунами, но не знает, к чему это приведет. Догроны – мои друзья, но при этом они – страшные убийцы. Благодаря колдовству кухонные шкафы ломятся от еды, но невольничьим ошейником я тоже обязана ему.
– Мне так жаль, – неожиданно произносит Маргуль. – Мимианак.
– Почему?
– Я не знал, что жителям твоего мира так вредно солнце Красной пустыни. Я должен был тебя предостеречь.
– Ты не виноват! – восклицаю я, удивляясь, что он может испытывать угрызения совести, и продолжаю полушепотом: – Мне самой нужно было быть настороже. Но я подражала вам: вам обоим хоть бы что, вот и дала маху.
– У нас, догронов, толстая кожа, она защищает нас и от жары, и от мороза.
– Можно потрогать? – спрашиваю я. Меня уже разбирает любопытство.
Маргуль охотно закатывает рукав своей тельняшки и протягивает руку. Касаюсь его запястья. Удивительное ощущение! Я хочу получше рассмотреть его кожу. Назвать это кожей трудно. Догроны смахивают на змей: их тела тоже покрыты миллионами наползающих друг на друга крохотных чешуек. Это гладкий сухой покров, мелкая зеленовато-коричневая сетка. Маргуль наблюдает за мной с улыбкой, невольно обнажая хищные клыки. Странные они, эти огры-драконы!
– Ты когда-нибудь пробовал человечину? – внезапно для самой себя выпаливаю я. Ну и опрометчивый вопрос!
Оживление младшего догрона тотчас гаснет. Он отворачивается, отвлекаясь на безжизненный пейзаж, чтобы не отвечать. Мне стыдно, что я могла его обидеть.
– Прости! Не обращай внимания. Сама не знаю, что на меня нашло. У меня нет права так тебя…
– Пробовал, – признается он, повесив голову. – В свое время я питался человечиной. Но все это по воле Сосаны. Мы с Сафром были охотниками в его лабиринте.
– Сосана? Лабиринт?
– Завтра сама все увидишь.
Баржа сотрясается от носа до кормы. Меняется буксировщик: дальше нас будет тянуть огромный буйвол. Погонщик зебро-антилоп прошагал несколько часов кряду под палящим солнцем, ни разу не присев, маковой росинки у него во рту не было. Настоящий герой! Стоя на берегу канала, он машет нам рукой, сначала дотронувшись ладонью до сердца и до лба. Это сигнал: Сафр бросает ему что-то, с виду простой камень. Погонщик ловит этот предмет на лету, повторяет тот же занятный жест, кланяется и садится в тени своей скотины.
Сафр уже вернулся в рулевую рубку.
– Ты бросил ему в оплату камень? Я не ошиблась?
Придерживая одной рукой штурвал, Сафр протягивает мне тяжелый, как гиря, мешочек. Я хватаю его, открываю, заглядываю внутрь. Мешочек полон бирюзовых камешков.
– Это ларимар, – хрипит Сафр. – Серратук ужарак, волшебный камень. Плата за работу.
Я вынимаю голубой камешек и поднимаю к солнцу, проверяя на прозрачность. Камешек не пропускает света. Нюхаю – никакого запаха. Камешек с белыми прожилками ярко сверкает, приятен на ощупь. От него исходит слабое тепло, что можно объяснить нагревом. Никаких признаков волшебства.
– Откуда ты знаешь, что эти камни волшебные?
Сафр пожимает плечами.
– Знаю, и все. Таама. Все это знают.
Я кладу голубой камешек обратно и отдаю мешочек догрону. Я готова задать следующий вопрос, но он поворачивает ко мне голову. Вижу, как пылают его красные глаза, и догадываюсь, что пора оставить Сафра в покое.
Огромный солнечный шар исчезает, оставив после себя в небе восхитительное фиолетово-алое зарево. Быстро смеркается, темнота несет долгожданную прохладу. Пока что мне не холодно, на мне майка, рубаха подвязана на талии. Мне предстоит испытать на себе очередное волшебство рун. И верно, чем прохладнее вокруг, тем больше тепла выделяют письмена на моих руках. Можно подумать, что они накопили солнечный жар и делятся им с наступлением ночи. Сами буквы уже не черные, а красноватые, мне даже приходится опустить рубаху, чтобы скрыть их свечение. Не хочется походить на рождественскую елку!
Признание Маргуля не испортило мне приподнятое настроение. Моя татуировка оказалась благословением. Похоже, я – первая на свете девочка-руна!
Сажусь под рубкой и любуюсь небом. В нем одна за другой загораются звезды. Вот и горбатый месяц. Он медленно выплывает из-за далекой цепи гор, в его свете звезды разглядеть труднее.
Какая волнующая картина! Мир-то другой, а луна на месте. Но та ли? И так ли похож здешний звездный купол на привычный мне? Увы, моя покромсанная память не сохранила никаких астрономических познаний. Видно, не особенно я жаловала эту науку. Отличить Большую Медведицу от других созвездий и то не могу.
С наступлением ночи кожа иппобуйвола (так, по словам Маргуля, называется тянущая нас живая громадина) начала испускать странное мерцание, и его хватает, чтобы освещать путь: сам иппобуйвол и его погонщик не думают останавливаться. Я указываю проходящему мимо меня Маргулю на странное животное и интересуюсь, естественное ли это свечение.
– Нет. В природе такому животному не выжить. Свет привлекает хищников. Владелец подмешивает ему в корм толченые волшебные камни.
– Это не отрава?
– Не отрава. Но не без побочных эффектов, как ты это называешь. Животное становится огромным, его мясо делается совсем несъедобным.
– Прощай, однозначность… – бормочу я себе под нос. – Я-то думала, что есть две разные магии: белая, хорошая, и черная, плохая. Оказывается, я ошибалась: все они серые.
– Можно было бы сказать и так, если бы у магии был цвет, – отзывается Маргуль, кивая.
Чувствую, ему хочется продолжить. Чтобы справиться с собой, он, поджав губы, уходит на корму. Я встаю и бреду за ним.
– Маргуль! Я сказала что-то не то?
Маргуль крутит головой, выравнивая и без того ровно стоящий бортовой ящик.