– Выходит, рассказы о стражах – правда? Это чародеи, заточенные в волшебные латы?
Он молча подтверждает мою догадку.
Ежусь от воспоминания о мумифицированном трупе.
– Как так можно?! Что, все колдуны одинаковые? Все пытают, запирают в темницах, обращают в рабство? Ни малейшего уважения к человеческой жизни! Почему они позволяют себе такое?
Меня мучают вопросы, воспоминания о событиях последних часов. Человек-ворон встает, подходит и ласково кладет ладонь мне на голову, чтобы остановить. От его прикосновения становится спокойно и хорошо, все опасения отступают.
– Что ты со мной сделал? – спрашиваю я, отдышавшись.
– Дал тебе почувствовать влияние места, где мы находимся. Не поддавайся страху. Здесь ты нашла гавань мира, оазис посреди пустыни. Волшебство тут бьет фонтаном.
– Наверное, это и есть сокровище, о котором говорили догроны.
Мы оба умолкаем. Вокруг нас снова начинает звучать птичье пение. Звезды меркнут, небо между драконьими клыками розовеет. Я перевалила через эту нескончаемую ночь.
Чародей беззвучно встает, обходит водоем и удаляется по шелестящему зеленому коридору. Мне не страшно, что он меня покидает. Теперь, после того как он указал на безмятежность этого места, мне небывало хорошо. Я опять растягиваюсь на мху и новыми глазами любуюсь пробуждением природы. Меня наполняет неведомое прежде чувство единения с этим местом. Спиной ощущаю могучую энергию, источаемую камнями. Я лежу навзничь, грудь полна животворного воздуха. Дышится спокойно, каждый вдох – глоток безмятежности.
Даже не знаю, сколько времени так провела.
Прикосновение к руке возвращает меня к реальности. Я моргаю. Чародей присел рядышком и взял мою ладонь в свою. Его улыбка кажется мне несколько безумной.
– Что?..
Он выпускает мою руку, не переставая улыбаться.
– Ничего.
Вижу, что он врет. Знаю, что он знает, что я это знаю. Но это его как будто не беспокоит. Он ссыпает мне в ладонь лиловые ягоды.
– Съешь.
Я сажусь с ощущением, что проспала часов двадцать. Ко мне вернулись силы, боли и скованности как не бывало. Кошусь на ягоды и проглатываю их в считаные секунды. Похоже на чернику, но со вкусом клубники.
– Еще! – требую я, протягивая ладонь.
Половину ягод он оставил себе и медленно, одну за другой, отправляет их в рот.
– Если хочешь еще, ступай и нарви.
– Не могу. Ты забыл о моей ноге?
– Какая нога? – спрашивает он, изображая наивность, и на всякий случай отступает на несколько шагов.
– А то ты не знаешь! Раненая! Ты же сам ее бинтовал.
– Что еще за раны?
Он забрасывает себе в рот остаток ягод и как ни в чем не бывало шевелит челюстями. Видно, он хочет, чтобы я сама угадала его мысль.
Смотрю на левую ногу так, словно она способна заговорить, прислушиваюсь к своим ощущениям. Нога уже не такая затекшая, как недавно, и не болит. Чувствую разве что давление повязки с листьями, но где три глубоких раны от когтей, уже не понять. Я кошусь на чародея: он безмятежно любуется парой синих бабочек, танцующих в утреннем воздухе.
Наконец, я уступаю любопытству и разбинтовываю ногу. Осторожно снимаю первый лист и разглядываю раны. Видимо, я смотрю не туда: кожа, конечно, багровая, но следов от когтей как не бывало. Убираю второй лист – снова ничего. Я срываю все листья и оголяю ногу от колена до щиколотки. На ноге нет ни одной царапины. На месте трех недавних ран тянутся борозды минимум трехмесячной давности. У меня перехватывает дыхание.
– Как же так?! – бормочу я. – Это твои проделки?
– Мои? – Чародей пожимает плечами. – Ничего подобного. Вспомни, меня здесь даже не было.
Непонимающе перевожу взгляд с него на свою ногу и обратно. Произошло что-то непонятное. За несколько минут страшные раны не заживают. Чем больше я ломаю голову, тем меньше понимаю. Заметив косой взгляд чародея, зову его на выручку.
– Хватит игр, пожалуйста! Объясни, как это вышло. Я не дурочка. Не оставляй меня в неведении.
Он возвращается ко мне, гибко опускается на корточки и убедительным тоном говорит нечто непонятное:
– Только что, когда я открыл для тебя безмятежность этого места, ты погрузилась в состояние, называемое на языке чародеев «шанти». Твой организм наладил связь с этим местом и позаимствовал у него волшебство для исцеления.
И он разводит руками, как будто все растолковал. Я смотрю на него так, словно услышала тираду на китайском. Ну точно, безумец! Как и я сама, скорее всего, если воображаю, что моя нога зажила. Встаю в уверенности, что сейчас взреву от боли.
Но ничего похожего не происходит.
Неужели события последних часов на самом деле произошли давным-давно? Но как быть с рваной штаниной, со свежей кровью на ноге, с отсутствием одного ботинка? Доказательств случившегося более чем достаточно.
Я делаю несколько шагов по глубокому пахучему мху, силясь найти приемлемое объяснение. Напрасный труд!
– Ты мне не веришь, – с притворным унынием заключает у меня за спиной чародей.
– Да, поверить трудновато.
Вникнуть в смысл его речей мне мешает страх. Он не настаивает – и правильно делает.
– Чтобы все это улеглось в голове, нужно время, – говорит он, желая снять возникшее между нами напряжение.
Я молча киваю, смущенная своими мыслями.
От каменной стены позади нас доносится шорох.
Мы с человеком в белом дружно оборачиваемся.
Когда я начинаю понимать, что происходит, мое сердце стучит так, что я глохну.
Только не это!
Кто-то лезет по тоннелю.
Я испуганно замираю. Из дыры в стене вываливается ком цвета охры, и я облегченно перевожу дух.
Элифас!
Он нагибается и тщательно отряхивается. Потом озирается и упирается взглядом в меня.
– Сага? Вы ли это?
Я не могу вымолвить ни слова. Значит ли это, что некоторые из моих спутников остались живы?
Элифас что есть силы кричит в дыру:
– Все хорошо! Она здесь!
Ко мне возвращается дар речи, ноги снова могут двигаться. Встаю и делаю шаг в его сторону.
– Вы спаслись?
– А то как же! И сразу принялись искать вас. Догроны не жалели себя. В тоннеле пахло вашей кровью, им в него не пролезть, вот они и отправили меня.
При виде зеленеющих и цветущих окрестностей Элифас таращит глаза.
– Клянусь предками! Невероятное место! Обязательно нужно пометить в блокноте его координаты.
– Вы начертили карту лабиринта?
– Черчу. Она еще не готова, но догроны помогут завершить этот труд.
Он достает блокнот и начинает стремительно в нем черкать. Я бросаю взгляд на открытую страницу. Да у него талант к рисованию!
– Кстати говоря… – бормочет он, не переставая запечатлевать пейзаж, – не могли бы вы сказать, откуда взялось это…
Я вздрагиваю. Совсем забыла, что я не одна! Я оглядываюсь, срочно придумывая объяснение присутствия чародея.
– …это пернатое?
Вместо человека в белом на камне сидит ворон-альбинос. Я смотрю на него, разинув рот, удивленная гораздо сильнее Элифаса. Отвечая на его вопрос, птица каркает и вспархивает мне на плечо. Когти легонько царапают мне кожу, напоминая о необходимости быть настороже.
– Не беспокойся, – говорю я ворону.
Элифас смотрит на меня так, словно стал свидетелем сеанса дрессировки.
– Это ваша птица?
Я краснею, понимая, что не могу сказать ничего внятного.
– Да. Нет. То есть… да, моя.
Не знаю, насколько убедительно это прозвучало.
Элифас, склонив голову, внимательно смотрит на меня. Знаю, я наглая и не умею лгать. Взглядом умоляю его не настаивать. Наверное, он понял, потому что поворачивается к коридору из зелени, проявляя больше интереса к гигантским папоротникам, чем к странному белому ворону. Элифас торопится в роскошную тень, издавая вопли восторженного естествоиспытателя, близкого от счастья к обмороку, а я провожаю его облегченным вздохом.
– Хотелось бы знать, что за игру ты затеял, – обращаюсь я к птице.
Та помалкивает, еще настойчивее впиваясь мне в плечо: типа, имей терпение, всему свое время!
Элифас напихал в свой блокнот листьев, сорванных с разных веток, после чего мы идем к тоннелю в скале. Меня мутит от мысли, что придется опять в него лезть.
– Одного не пойму, – обращается ко мне Элифас. – Откуда вся эта кровь? Как я погляжу, на вас ни царапинки.
– Почему, парочка царапин есть, – снова лгу я с деланым безразличием, словно эта тема недостойна внимания.
– Тем лучше. – Он убирает блокнот в один из многочисленных карманов своей куртки. – Честно говоря, я боялся наткнуться на ваше бездыханное тело. Один из догронов причитал, что вы тяжело ранены.
Пожимаю плечами. Лучший способ избежать вранья – помалкивать. Элифас забирает у меня рюкзак и указывает на вход в тоннель.
– Кавалеры пропускают дам. Не бойтесь, я не отстану.
Когда я опускаюсь на колени перед темной дырой, ворон взлетает с моего плеча.
– Неразговорчивая у вас ворона, – бурчит Элифас.
Мне сдавливает горло, я ничего не могу ответить. Ненавижу этот тоннель, ненавижу связанные с ним воспоминания. В нем я чуть не умерла, мне чуть не оторвал ногу саблезубый тигр. Я медленно глотаю сгустившуюся слюну и лезу в темное подземелье. Возвращение кажется мне в десять раз более долгим. Впрочем, когда тебя не преследует тигр и не надо толкать перед собой рюкзак, все куда проще.
Наконец вижу впереди свет. Маргуль отходит, давая мне выбраться. Стоит мне выпрямиться, как он заключает меня в жаркие объятия.
– Я знал, знал! – хрипит он. – Сафр твердил, что ты погибла, но я не хотел в это верить.
– Маргуль… – выдавливаю я. – Ты меня задушишь!
Он размыкает объятия. На его лице появляется страшноватая улыбка. Из дыры вылезает Элифас с моим рюкзаком. Я беру рюкзак. Ко мне подходит Сафр, он пристально на меня смотрит.
– Ты ранена, – констатирует он. – Ты пахнешь кровью.
– Я цела и невредима, – отмахиваюсь я. – Так, пустяк.
– Пустяк? А это? Это пустяк?