— Думаю, можно заглянуть и туда. Пока все спят, — сказал Саймон.
Автомобиль катил по пустынной прибрежной дороге. От тумана не осталось и следа. Бледно золотилось море; лениво накатывали на берег волны, оставляя на песке кружевные разводы.
— Смотрите! Вон место нашего барбекю! — обрадованно воскликнула я.
Саймон только кивнул.
И правда, нашла время для воспоминаний… Я прикусила язык.
Одинокий домик на берегу мы увидели издалека. Гостиница «Лебедь». Старая-престарая, как «Ключи» в Годсенде, но еще меньше и проще. В окнах сверкало отражение восходящего солнца.
Коттон остановился у самой двери.
— Кто-то уже проснулся! — Он взглянул на открытое слуховое окошко, где на подоконнике стоял кувшин и тазик для умывания — точь-в-точь как в «Ключах». Из окна неслось звонкое пение. «Ранним утром».
— Роуз! — прошептала я.
Саймон удивленно вскинул брови.
— Вы уверены?
— Совершенно.
— Не знал, что она так поет.
Он вслушивался в ее голос, глаза его сияли. А Роуз принялась мурлыкать мелодию без слов. Ходила по комнате, хлопала ящиками.
— Так поют лишь счастливые люди, — сказал Коттон.
— Наверное, все и правда в порядке, — через силу промямлила я. — Наверное, Топаз права — дело в нервах. Мне подняться?
Не успел он ответить, как наверху в дверь номера постучали.
— Доброе утро! — весело поздоровался мужской голос. — Идем купаться?
Саймон издал сдавленный хрип…
Спустя мгновение мы на всей скорости мчались прочь.
— Что это значит?! — растерянно воскликнула я. — Это же… Нейл!
Он кивнул.
— Давайте помолчим.
Через несколько минут мы остановились. Коттон закурил.
— Все нормально. Расслабьтесь, ни к чему ужасаться. Теперь мне кажется, я всегда это знал.
— Но ведь они ненавидят друг друга!
— Куда уж сильнее, — мрачно усмехнулся он.
В городок мы вернулись другой дорогой — проезжать мимо гостиницы не хотелось. Саймон почти не разговаривал. Впрочем, о Нейле рассказал. Оказывается, Роуз ему понравилась с самого начала.
— Но потом он в ней разочаровался. Якобы она манерная и корыстная. По крайней мере, так он утверждал. Я тешил себя мыслью, что он просто злится, — ведь Роуз предпочла меня. Также я тешил себя мыслью, что она и правда меня любит. То есть сначала. В последние недели у меня появились сомнения, но я надеялся, что после свадьбы все наладится. Бог свидетель, мне и в голову не приходило, будто она влюблена в Нейла! Или он в нее. Они могли бы честно мне сказать. Да и Нейл не такой…
— Никогда бы не подумала, что Роуз такая… — с несчастным видом отозвалась я.
Мы ехали домой. Ясное летнее утро вступило в свои права. Потихоньку пробуждались деревни, весело лаяли по дворам собаки. Над лугами, где мы любовались туманным рассветом, еще витали тонкие белесые клочья. Здесь же я мысленно пообещала сделать Саймона счастливым… Даже не верится. Будто и не мои слова. Как же долго я кормила себя глупыми сказками! Мне не заменить ему Роуз. Впервые я это поняла у гостиницы, по его просветлевшему лицу, когда он прислушивался к пению. И по нашему разговору на обратной дороге: Саймон был тих, спокоен, не выказал ни злости, ни горечи, не бросил ни единого упрека в адрес Роуз. Но окончательно мне раскрыл глаза переворот в моей душе. Наверное, страдания любимого человека учат нас большему, чем собственные.
Если б я могла вернуть ему Роуз! Ради него. Ради себя.
Наступил октябрь.
Я сижу на насыпи. Неподалеку от меня кружок камней; в середине чернеют угли от летнего праздничного костра.
День чудесный — золотой, безветренный. Немного прохладно, но в уютном котиковом жакете тетушки Миллисенты осенняя свежесть не страшна; на траву я постелила старый плед отца. Сам он теперь кутается в медвежью шубу. Пригодились меха, каждой вещи нашелся хозяин.
Поля разлинованы бледно-желтыми полосами соломы. Единственное яркое пятно — куст бруслины на обочине аллеи. Вдалеке, ближе к ферме Четыре Камня, толкает плуг мистер Стеббинс. Скоро все вокруг превратится в хлюпающий океан грязи, как говорила Роуз.
Утром я получила от сестры письмо.
Они с Нейлом проехали на автомобиле с одного края Америки до другого, и теперь живут где-то в калифорнийской пустыне. Пустыня, судя по описаниям Роуз, совсем не то, что мне представлялось: верблюдов там нет, зато есть ранчо с тремя ванными комнатами. Дела у сестры лучше некуда. Она весела, как птичка. Правда, роскошное приданое превратилось в бесполезную гору вещей: на ранчо нужны только брюки да шорты, а их-то в новеньком гардеробе не оказалось. Но это пустяки, Нейл отвезет ее на танцы в Беверли-Хиллс — там она и покрасуется в вечерних нарядах.
Я до сих пор на нее злюсь. Мне очень стыдно. Мы ведь помирились, я приняла ее извинения. На самом деле они с Нейлом не намеревались бежать тайком. На столике в холле рядом с запиской Роуз брат оставил Саймону письмо, но тот его под ворохом свежей почты не увидел. После записки Роуз ему вообще было ни до чего.
Поговорить с сестрой наедине удалось только раз. Ужаснее дня не припомню. Мы толпой собрались в квартире, и… все как-то легко уладилось.
Первой — после непродолжительной беседы — беглецов одарила прощением миссис Коттон. Затем от обоих по отдельности принял извинения великодушный Саймон. Отец говорить с Роуз наотрез отказался.
— Увольте! Не понимаю, почему Саймон терпит этот кошмар.
— Воспитанным людям… — начала миссис Коттон, но отец так свирепо фыркнул, что Топаз встревоженно схватила его под руку.
После этого мы не слишком сытно пообедали шампанским.
Приходил и Стивен. В новом костюме отличного кроя он выглядел просто ошеломляюще! Пожимая ему руку, Роуз с чувством произнесла:
— Век не забуду, что ты для меня сделал!
Значение таинственной фразы я выяснила потом, когда помогала сестре собирать чемоданы. Оказывается, Стивен явился в гостиницу и прямым текстом сообщил младшему Коттону, что Роуз Саймона не любит.
А ведь бедняга Нейл так мне верил! И в Лондоне старался Роуз избегать. Поговорив со Стивеном, он прибежал в квартиру и задал вопрос в лоб…
— А потом… — Она мечтательно вздохнула. — Помнишь, как я вернулась домой после скарлатины? Мы с тобой молчали и все не могли наобниматься. Так и с Нейлом. Только в миллион раз головокружительнее! Думала, никогда не оторвемся друг от друга. Я бы вышла за него замуж, будь он даже нищий! Причем давным-давно. Если б он хоть намекнул о своих чувствах! Я ведь, сама знаешь, о них не догадывалась.
— А Стивен откуда знал, что Нейл в тебя влюблен?
— М-м-м… У него имелись некоторые причины так полагать. — Роуз мило, немного смущенно хихикнула. — Помнишь, когда меня приняли за медведя, и я залепила Нейлу пощечину? Он отнес меня через пути за станцию, поставил на ноги и поцеловал. «Это за пощечину!» — говорит. А Стивен случайно увидел…
Так вот что утаила от меня сестра во время давнего ночного разговора! Я ведь почувствовала недосказанность, но это тут же вылетело у меня из головы.
— Подумаешь, один поцелуй… — недоуменно сказала я.
— Не один. Намного больше. Это было чудесно! Однако я решила его наказать. За пакости, что он говорил обо мне. За наглый, хотя и приятный, поцелуй. К тому же, богатое наследство отходило Саймону. Впрочем… Честно говоря, Кассандра, если б Нейл дал мне надежду, я бы и не вспомнила о деньгах. Но он не проявлял ни капли дружелюбия, вел себя отталкивающе, грубо. Думал, что я охочусь на его брата… И не ошибся. Поцелуй Саймона мне, кстати, тоже понравился. Словом, по поцелую с чувствами не определишься. Вот я и запуталась. Правда, ненадолго.
Сколько же мне всего вспомнилось! Как преувеличенно яростно ненавидела она Нейла. Как торопливо предложила Саймону позвать его в квартиру, якобы для меня. Как пригласила Нейла на танец — и какой подавленной вернулась из зала.
А гнев Нейла в день помолвки! Обычная ревность.
Из квартиры утром они ушли с твердым намерением немедленно пожениться.
— Нейл говорит, в Америке можно зарегистрироваться в тот же день. А в Англии, как выяснилось, нельзя. Поэтому мы отправились в гостиницу выжидать нужное время. Решили поехать сюда. Нейлу очень запомнился пикник. Говорит, что хоть увидел, как я веду себя по-человечески. И, конечно, благодарить я должна тебя, Кассандра! Я уверена, Стивен побежал к Нейлу ради тебя. Сказал, что Саймону больше подходишь ты. Наверное, догадался о твоих чувствах и попытался помочь…
Милый, милый Стивен! Как же отблагодарить тебя за доброту и самоотверженность? Ты боролся за мое счастье, которому никогда не стать моим.
— Ну, теперь-то все прекрасно сложится! — прощебетала Роуз. — Саймон немного придет в себя — и ты его окрутишь.
— «Окручу»? — холодно усмехнулась я. — А я думала, ты повзрослела.
Сестра вспыхнула.
— Я не в том смысле, ты же понимаешь. Я надеюсь, он полюбит тебя по-настоящему. Ты ему уже очень нравишься… Он сам сегодня сказал.
Я похолодела от ужаса.
— Роуз… Роуз! Ты ведь не говорила ему?! Не говорила, что я его люблю?
Она клялась, что ни словом не обмолвилась. Только я не верю. Он добр со мной, как и прежде, но теперь мне в его доброте мерещится чрезмерность. Может, придумываю? Так или иначе, я его избегаю; это требует определенной силы воли, потому что Саймон приходит к отцу почти каждый день. Вот и сейчас они сидят в караульне.
А насчет отца я ошиблась.
Видимо, начинать книгу строкой из считалочки — нынче верх остроумия. «РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕТЫРЕ-ПЯТЬ, ВЫШЕЛ ЗАЙЧИК ПОГУЛЯТЬ». И так девятнадцать раз. Ха-ха.
Кассандра Мортмейн, прекрати немедленно! Никак уязвленное самолюбие не угомонится? Обидно, что именно Томас углядел смысл в отцовской абракадабре? Ищешь оправдание своей глупости? Верно, глупости. Отец прямым текстом говорил: странные поступки кое-что да значат. Кстати, книга не начинается с девятнадцати гуляющих зайчиков; после правки их осталось семь. Логичное объяснение дал наш умник Томас: текст отражает мышление ребенка — по повторяющимся строчкам он учится читать и писать.