— Сколько лет, сколько зим! — Выдвигает стул, приглашает сесть, а сам набрасывает куртку. — Метнусь до магазина, зацеплю что-нибудь.
По разные стороны стола мы со Светкой глазеем друг на друга, улыбаемся, а говорить не о чем. Виолка в манеже ожесточенно грызет игрушки, новую пока разглядывает с опаской.
К счастью, Кидис шементом возвращается, шуршит пакетами, выгружает на стол бутылки и закуски.
Поначалу родственнички держатся чинно, робеют, но постепенно пиво развязывает языки всей нашей троице. Разговор идет про маму и дядю Костю, про мою учебу, работу и квартиру, про личную жизнь, в которой у меня полный штиль. Светка отводит глаза, не по делу суетится, нарезает и накладывает сыр в и без того переполненную тарелку. Она пускается в ужасные воспоминания о беременности и родах, от которых у меня волосы дыбом встают, переключается на Виолкины болезни и достижения. Кидис распинается о жизни в Москве, о друзьях из тусовки, недавно перебравшихся туда…
— Кидис, а о Сиде ничего не слышно? — вырывается у меня. Голос дрогнул. Плевать. Светка нечаянно задевает локтем вилку, и та со звоном приземляется на доски пола.
— Бабка у него круто болела, рак или что-то типа того, — вздыхает Кидис. — Она решила на своей родине остаток жизни провести, потому они сюда и переехали. Сид собирался и школу здесь окончить, но в последнее время дела у его бабки были совсем плохи, ее определили в хоспис. А у него никого из родни больше не осталось. Через ментов разыскали тетку, отцовскую двоюродную сестру — со слов Сида оказалась она бабой нормальной, согласилась оформить попечительство до достижения им восемнадцати лет. Как-то все быстро произошло, Лик, я в Москву подался, а Сид в это время бабушку схоронил, уехал и координат своих никому не оставил… Дарк этим летом ездил на «Крылья» и говорил с чуваками, якобы пересекавшимися где-то с Сидом. Он показался им странным — чуть ли не на наркоту подсел. Я не верю в такой расклад, но реально жалко, если чувак все же сломался… Эх, сколько мы с ним вместе раздали быдланам свежих и горячих!..
— Юр, так ты хочешь сказать, что раньше он подобным не увлекался? — Я подаюсь вперед, подпираю ладонями подбородок, а Светка давится и поспешно топит кашель в щедром глотке. — Я своими глазами его невменяемым видела!
Кидис смеется:
— Сразу видно, что ты с Сидом не особо знакома. Он не всегда с чердаком дружил, на спор мог любую херню вытворить и из-за своей упоротой морды на людей производил очень странное впечатление. Но сам он ничего не употреблял… Ему временами жрать-то нечего было — все деньги бабке на лекарства шли. Мать моя его частенько подкармливала. — Кидис смотрит на побледневшую Светку. — Ну что, Свет, все закончилось, пойду, что ли, за добавкой сгоняю?..
Он нетвердой походкой идет к двери, а Светка подбегает к манежу, наклоняется, подхватывает мирно спящую в нем Виолу и относит в кроватку. Возвращаясь, тихо притворяет дверь в детскую.
— Лик, может перекурим, а? — торопливо говорит она, пускается на поиски телогрейки, набрасывает ее на плечи, хлопает по карману, и в нем шуршат спички.
— Давай. — Пожимаю плечами. Я никак не могу унять бьющее кулаком в ребра сердце. Мы сейчас говорили о Сиде… Я так давно живу с его воображаемым незримым присутствием рядом, что реальные вести о нем выбили почву из-под ног. У него не было проблем с наркотой… Новость ли это для меня?
Иду следом за Светкой и озираюсь по сторонам. В прошлое мое посещение этого дома мы с Сидом были здесь вместе, до чертиков восторженные и счастливые. Что же сейчас с ним творится? Не хочу верить, что вместо лучшей жизни он выбрал для себя ад.
На крыльце, приземлившись на скрипучие ступеньки, достаю из внутреннего кармана пачку и вытягиваю из нее пару длинных ментоловых сигарет, Светка рядом чиркает спичкой. Молча выдыхаем в серое небо дым, глядим на дрожащую рябинку, пеленки, желтые кроны деревьев.
— Лик… — хрипло и странно говорит вдруг сестра. — Не знаю, простишь ли меня, но на душе такой груз…
— О чем ты? — недоумеваю я.
Нет. На самом деле я догадываюсь, о чем она сейчас заведет разговор.
Я давно, возможно, с самого начала в глубине души знала, что моя кузина врет. Я знала. Но ложь так идеально вписалась в мою картину мира, что верить в нее было гораздо проще, чем напрямую поговорить обо всем с Сидом и поверить ему…
Потому что поверить — значит довериться.
Вот она, правда, от которой меня просил не прятаться Сид. Вот что он просил меня принять.
— Знаешь, как все было на самом деле? — Светка затягивается, моргает слезящимися глазами, стряхивает пепел. — Мы с Сидом и правда спали вместе. На одном диване, рядышком. Повернувшись друг к другу спиной.
Я долго-долго смотрю на нее, и она горько усмехается:
— Дело было в прошлом году, в августе, на вписке у Дарка. Примерно за неделю до этого я Сида на концерте в парке заприметила. Ну, знаешь, его глаза… Вроде жуткие до ужаса, а его все равно хочется, как котенка, к сердцу прижать… Чистый нежный мальчик. Я была пьяная в дым, но отчетливо помню, как лезла к нему целоваться. А он отказался, сказал, что до хрена чем в жизни Кидису обязан и с его девчонкой мутить не станет ни за что и никогда, тем более что знает, как тот ко мне относится. Мы просто лежали на одном диване, говорили о разном: об одиночестве, о любви. И знаешь, что? Сид мне такую вещь сказал… Сказал, что в его жизни, вот здесь. — Светка прижимает ладонь к сердцу. — Будет только одна любовь. Она поведет его вперед, а любимая девушка станет для него всем…
Я перевожу взгляд на размытые пятна цветов в палисаднике и плачу. Рот кривится от тупой боли. От жалости к себе и злости на себя. От раскаяния.
Света гладит мою спину:
— Ликусь, прости, а?.. Я тогда не в себе была. Беременная, уставшая. Мне казалось, что жизнь закончена, что я навсегда застряну в этом развалившемся домишке с кодлой пьяных панков. А ты… Ты у нас красивая и умная, перспективная. За тобой такие парни бегали… А тут еще и Сид. Мне было горько!..
Светка смотрит растерянно, она готова к любому исходу, но только ни к тому, что я брошусь ее обнимать. Обнимать и реветь на ее плече до тех пор, пока из дома не послышится рев Виолы.
Ее мама тушит окурок и бросается внутрь, а я достаю одну — ту самую — сигарету с белым фильтром, кочующую из пачки в пачку уже полгода, и верчу в пальцах. Чиркаю зажигалкой и медленно выкуриваю в полном понимании того, кто я и что из себя представляю. В полном душевном равновесии и мире с собой.
Из-за клеенчатой двери слышатся детские всхлипы и тихая протяжная песенка. Я пробираюсь дальше по темному коридору, тихонько отворяю дверь и вхожу в сумеречную нежилую холодную комнату. Опускаюсь на скрипучую кровать, проваливаюсь на сетке почти до пола, ложусь и закрываю глаза. Душа сейчас сгорает так же, как на этом самом месте сгорало мое тело в ту новогоднюю ночь.
— Я люблю тебя, Сид, — шепчу в темный потолок и упираю в грудь кулак. — Ты здесь…
Глава 40
В декабре Виолу покрестили под древним русским именем Виринея, а мы с Мишей-Дарком стали ее крестными. Все таинство она спокойно сидела на моих руках, рассматривала иконы, свечи, золотое облачение священника и крепко держала мой палец.
Странные кричащие беспомощные существа — дети — всегда вселяли в меня безотчетный ужас, но эта теплая маленькая девочка, пахнущая ванильными булочками, по главной дороге прошла в мое сердце и никаких возведенных вокруг него стен не заметила.
***
Не за горами Новый 2005 год.
Уже решено, что его наступление мы будем отмечать у мамы и дяди Кости, потому что неизвестно, когда в следующий раз соберемся вместе, когда вообще увидимся. В течение нескольких месяцев они утрясают формальности с переездом, но пока не определились с конечной датой: январь, февраль, а может, март…
Грустно, но такова жизнь.
Родители подбадривают меня — дядя Костя беззлобно подшучивает и хитро улыбается, а мама старается не плакать в моем присутствии. Смотрим старые семейные альбомы, шутим, смеемся… Мне интересно все: увлечения и мода их молодости, их переживания, чаяния и надежды, и мечты. В душе прорвало плотину нежности и полного принятия — я все никак не могу наговориться с этими светлыми мудрыми людьми.
Именно такими я всегда буду их помнить.
***
В один из декабрьских вечеров, совершенно окоченев, бегу через сугробы от остановки и замечаю у контейнерной площадки соседнего двора замерзающего кота. В ранних сумерках масть животинки на глаз определить не удается: рыжий ли он, или белый, но грязный — не разобрать. Останавливаюсь, подманиваю кота к себе — он недоверчиво смотрит, но встает с обледеневшего асфальта, подходит. Хватаю его на руки и бегу в свой старый обшарпанный подъезд.
Включаю свет в прихожей и разглядываю нового знакомого. Быть не может: сиамский! Помойный, голодный, ободранный… С прозрачными ледяными глазами, которые глядят на меня как на боженьку.
— Ки-и-иса… — тяну, и кот подается вперед и со всей признательностью бодается теплым меховым лбом.
Оставайся со мной. Люди будут влюбляться, создавать семьи, рожать детей, а у меня будешь только ты. Навсегда один только ты.
Вот так в канун Нового года совершенно незапланированно я завела кота.
***
Праздники отгремели, успешно сдана зимняя сессия, у студентов начались зимние каникулы.
Страну сковали рекордные морозы, и я вторые сутки провожу в уютной теплой кровати: взяла паузу. Теперь у меня есть компьютер, купленный в складчину с мамой и дядей Костей «для учебы». Разжиревший Киса свернулся клубком в ногах, на моем животе, поверх одеяла, покоится огромная миска с попкорном, а я досматриваю уже третий фильм из горы дисков, принесенных Кидисом и Светкой в прошлый визит.
Дремлю, почти вижу сны и буквально подскакиваю от громкого стука во входную дверь. Это странно, ведь звонок исправен. На цыпочках крадусь к глазку и испытываю острое разочарование: за дверью топчется пожилая соседка. Сумасшедшая. Сейчас она начнет отчитывать меня за запах сигарет или громкую музыку, и вообще, кто знает, какого хрена ей нужно.