И я поступила. И радости моей не было предела. И гордости за себя, за свое упорство. Это первое серьезное испытание в жизни я прошла хоть и трудно, но с большой пользой – стало понятно, что упорством и трудом можно многого достичь. И кажется, что именно родительская реакция на мои неудачи и дала мне в итоге прочувствовать это испытание. Что было бы, если бы тогда, в восьмом классе, после моего провала при поступлении в сильную школу, родители отреагировали бы по-другому? Кричали, заламывали руки? Быть может, я бы в страхе и нервах лучше готовилась к поступлению в университет, чтобы вновь не попасть в этот ад ругани? Наверное, так бы и было. Но я не хотела бы променять чувство гордости за себя саму на поступление в университет с первого раза. Понимаете, о чем я?
Иногда я думаю, а что было бы, если бы я решила никуда не поступать после школы? Как бы на это отреагировали мои родители? Не кончается ли здесь моя свобода как семнадцатилетнего ребенка? Но тут, полагаю, все дело в семейных традициях: не в наших привычках мало учиться. Родители всю жизнь учатся – новые языки, новые профессии, новые навыки. Так что мысли о том, чтобы вдруг после школы больше не получать новых знаний, у меня просто не могло быть.
«Пусть не сделает домашку и получит пару – я-то тут при чем?»
«Вчера до ночи делали домашку! Как можно столько задавать ребенку? В наше время такого не было. Ты видела эти задачи? Я сам еле разобрался, а они хотят, чтобы ребенок с этим справился? Безобразие!» Это мой коллега Петр так встречал меня на рабочем месте каждое утро. С одной стороны. А с другой стороны в телефоне пиликал родительский чат с вопросом: «Слушайте, а у вас какой ответ в четвертой задаче из домашки? Бьемся уже всей семьей, дедушку-математика привлекли, никак не можем разобраться».
Со всех сторон меня пытались вовлечь в образовательный процесс – мне как бы говорили: «Смотри, мы вовсю учимся, а ты?» А я – нет. Я уже закончила школу и больше не хочу в нее возвращаться. Я продолжаю учиться другим интересным вещам, но снова возвращаться в школу не хочу. И выписывать прописи, и строчить прихватки я тоже не хочу. Я взрослый человек.
Мои дети не ходили в детский сад – как это у меня получилось, я расскажу чуть позже, в главе «Про личный пример». Поэтому ажитации и активной подготовительной эйфории перед поступлением в школу у меня не было. Но мир вокруг требовал обратное: надо волноваться и активно готовиться, чтобы «поступить ребенка в первый класс». Во-первых, что значит «поступить»? Ну ты же не хочешь, чтобы твой ребенок учился в плохой школе, говорили мне. А хорошая школа – не резиновая, туда конкурс, поэтому надо поступить, то есть быть лучшим из лучших. Во-вторых, что значит «поступить в первый класс»? То есть ты уже должен и читать и писать, чтобы быть лучшим из лучших. А чем тогда заниматься в первом классе?
Мишка умел читать до школы только благодаря логопеду, к которому мы его повели, несмотря на то, что отлично понимали все, что сын нам говорит. Как в фильме «По семейным обстоятельствам», помните, где герой Евгения Евстигнеева рассказывал про мужика на заводе, который выговаривал всего три буквы, но все его отлично понимали. Но чтение точно не могло стать козырем в рукаве в погоне за место в хорошей школе. Сама это гонка меня удручала: я не хотела так рано втравливать ребенка в эти ненужные состязания. А главное – состязания между кем?
Наша районная школа, в которую можно было просто прийти и записаться, гордилась своими связями с местным наркодиспансером. Мы тоже очень гордились ее коммуникативными навыками, но решили, что все-таки посмотрим, куда еще можно податься. Везде и все готовили меня к ужасу школьного периода: «Отдыхайте пока, вот начнется школа – будет не до развлечений». Что значит – не до развлечений? И что значит – отдыхайте? Не я же в школу иду. Ну, думаю, ничего, прорвемся. Но чем больше мы смотрели школ, тем больше слышали одну и ту же мантру: «Вы приходите в школу вместе с ребенком, вы – неотъемлемая часть образовательного процесса». Э, минутку. Я не прихожу в школу, я привожу в школу своего ребенка – он будет учиться, а не я. Тетенька, я уже большая, я уже на работу хожу. Но оглядываясь на сидящих на таких открытых встречах родителей, я не находила поддержки. Все старательно строчили в блокнотах и интересовались, как лучше подготовиться к этому сложнейшему школьному забегу.
И вдруг мы узнали про школу, в которой родителей всячески отговаривали вмешиваться в образовательный процесс. Так прямо и говорили: нечего пытаться объяснять ребенку материал, в котором вы не разбираетесь – объясните не так, и ему потом будет сложнее. Ну просто манна небесная! Как раз то, что было нужно, – трезвый подход к образовательному процессу. Еще и оценок не ставили до седьмого класса, чтобы «не травмировать детей». Ну тут я была скорее в недоумении: меня с первого класса травмировали оценками, и ничего, недотравмировали. Здесь же идея была в том, чтобы детей оценивать, но по-другому – не через пятибальную систему, а более дробным способом, объясняя ребенку, например, что у него не просто «тройка», а пунктуационные ошибки такие-то, орфографические такие-то, зато почерк выше всяких похвал. Так ребенку якобы яснее, где у него слабые стороны, а где сильные и на что стоит обратить внимание. Хорошо, думаю, пусть не травмируют, лишь бы мне не нужно было учиться.
Но хорошо же долго не бывает. Потому что когда что-то хорошо, мы начинаем задумываться, а так ли все хорошо на самом деле. Не прошло и месяца после начала занятий, как в родительском чате зазвенели сначала робкие, а потом уже и набравшие силу вопросы: «А как решили пятую задачу?» Я была в ярости. И чего, думаю, вам не спится, а? Пришли после работы и ну задачи решать.
Прихожу сама на работу, жалуюсь Петру, а он, конечно, поддержать меня никак не может, сам еле продирая глаза от усталости: «Вчера до двенадцати ночи решал домашку, сын уже заснул». Обалдеть, говорю. И зачем, спрашиваю, тебе все это нужно? «Как зачем? У них строго все: пришел без домашки – двойка в журнал». Так не тебе же двойка-то, говорю. «Как не мне, это моя двойка!» – заявил Петр, гордо вскинув подбородок. В этом и разница между нами. Я свои двойки уже получила много лет назад, а сейчас это уже не мои оценки и не моя ответственность. Ага, потирает руки Петр, значит, ты хочешь все пустить на самотек? «Пусть ребенок двоечником станет, правильно!»
А как иначе ребенок поймет, что у него есть ответственность перед самим собой? Как он научится отвечать за свои поступки, если не будет получать на них обратную связь? Кажется, что цепочка простая: в школе задали домашку, ты ее не сделал, получил двойку, это неприятно – значит, чтобы в следующий раз получить более приятный результат, надо выполнять домашку.
Но если я начну вмешиваться в этот чудо-процесс (даже если есть желание и не лень), то кажется, что я украду у ребенка шанс самому проверить свои силы и в полной мере почувствовать сначала досаду от провала, а затем гордость от успеха. Счастье через боль – мой любимый жизненный прием. Запугивая ребенка и яростно контролируя, правильно ли он записывает условия задачи, я будто заранее не уверена в его успехе, будто говорю ему: «Сам ты не справишься, я в тебя не верю, только под моим контролем ты способен на хороший результат». Особенно круто ребенку будет видеть, что даже родители не справляются с задачами из его учебника – куда уж ему-то пробовать и напрягаться. Сейчас родители спросят в чате у других родителей, совместно решат, и все будет хорошо.
Но знаете, что меня больше всего удручает в навязывании мне этого совместного с ребенком обучения? До его семи лет мы разговаривали, шутили, смеялись и баловались, а с семи лет я вдруг должна превратиться в учителя, стать серьезнее и вечера посвящать контролю, проверке, объяснениям и снова контролю. То есть вместо того, чтобы отдохнуть и посмотреть вместе за ужином что-нибудь интересное, я должна корпеть с ним над книжками. Меня втягивают в какие-то другие отношения с моим ребенком. Я ведь начну злиться и раздражаться на него – ведь как же можно не понимать таких элементарных вещей, – настроение будет испорчено, мы поругаемся, я буду нервничать и плохо спать. Зачем мне это нужно?
Вместо этого я выбрала другой, более спокойный сценарий. Приходя после работы домой, я всегда спрашивала детей: «Ну, какие сплетни в школе? Что интересного?» То есть не «домашку сделали?», а «какие сплетни?». И под мерный стук ножа, нарезая салат на ужин, я с удовольствием слушала, как Саня поругался с Митькой из-за ластика, как Наталья Львовна ругалась за невыполненное домашнее задание – о, надо же, говорю, так сделали бы, тогда бы и не ругалась, – как в класс приходил дядька со скрипкой и приглашал всех заниматься музыкой. В общем, я хотела быть в курсе, но не вовлекаясь.
Справедливости ради надо сказать, что мама моя, которая часто забирала детей из школы, с домашними заданиями им помогала. Я-то могла сколько угодно не вмешиваться и ждать детской ответственности за свои поступки, но мама, видя, что Мишка не врубается в современное природоведение, пыталась все-таки разобраться по учебнику вместе с ним. Потом жаловалась мне, что «даже взрослому это все непонятно, куда уж ребенку». Но это был мамин выбор, ее желание сидеть с учебником, не мое. А скорее даже самоуспокоение: ребенку трудно, я попыталась помочь. Но результат все равно один: кроме как с учителем на уроке или после уроков найти ответы на свои вопросы им все равно никак не удавалось.
С Гришкой, кстати, моя вера в себя и в правильно выбранную стратегию поведения немного поколебалась. Ведь расчет был на то, что ребенку будет некомфортно от невыполненного домашнего задания, от полученной от учителя реакции и ему захочется исправиться, он учтет этот урок. Оказалось, что люди бывают разные и не со всеми такая схема работает в нужном ключе. Гриша, например, абсолютно спокойно всегда относился к неудачам и вообще к плохому исходу дела. Точнее, так: очень неприятно, да, но живем дальше. Может, Гришу нужно было контролировать? Сидеть с ним по вечерам и проверять домашку? И променять искреннюю радость от моего прихода домой на хмурое лицо, как бы говорящее: «Блин, ну сейчас опять начнется…». Нет уж!