Что мы имеем в сухом остатке? Дети никогда особенно не читали, нет у них такой необходимости и вовлеченности. Сделала ли я что-то, чтобы эту ситуацию исправить? Хорошего личного примера я дать не смогла, даже наоборот – я часто честно признавалась, что мало читаю, хотя надо бы. Но заставлять это делать я не хотела, боясь отбить всякое желание читать, а главное – боялась превратиться в домашнюю учительницу, которая только и делает, что заставляет, требует и контролирует.
Способствовал ли мой пример с итальянским какому-то явному продвижению детей в языках? Не думаю. Мишка отлично говорит по-английски, потому что изучал его в хорошей школе, Гриша хорошо говорит по-английски, потому что много играет в компьютерные игры и общается там с игроками из других стран.
Удалось ли мне заинтересовать их историей и литературой – тут тоже не очень понятно, оказали ли мои просмотры познавательных фильмов какое-то влияние.
Но я точно знаю одно: все это я делала честно и искренне. Если уже сама изучаю язык или смотрю лекцию Тамары Эйдельман, то и детям могу с чистым сердцем пропагандировать. А если пялюсь в сериал, то странно было бы с моей стороны с горящими глазами объяснять, как интересно разбираться в биньянах в иврите. Я за честность, да.
«А почему ты не такая смелая и уверенная в себе, как папа?»
«Как это я не могу или не умею? У меня дети, а значит, я должен все мочь и уметь. Иначе какой я отец, какой пример могу подать? Я все знаю, все умею, во всем могу разобраться», – говорил мне мой коллега Петр во время нашего очередного спора про воспитание детей. «Ага, – говорю, – а еще ты всегда прав».
Вот это супергеройство всегда меня пугало. Вот ты живешь обычной жизнью, совершаешь ошибки, добиваешься успеха, что-то получается лучше, что-то хуже, чего-то ты боишься и избегаешь, о чем-то предпочитаешь не знать, хорошо разбираешься в одном и совсем не разбираешься в другом. В общем, нормальный человек с набором достоинств, недостатков и комплексов. И тут бах – у тебя рождаются дети, и ты немедленно, в ту же секунду, когда еще пуповина даже не обрезана, перевоплощаешься в женщину-кошку: эдакую интеллектуалку без страхов и сомнений, моральный авторитет и готовый пример детям. Как это работает? Где купить волшебную пилюлю и стать супергероем? А если не получается им стать, то как это объяснить детям?
Когда детям было десять и семь лет, я внезапно села за руль. Внезапно – потому что обстоятельства так сложились, что нужно было это сделать. Мозгом я понимала, что с машиной удобнее жить – и в магазин съездить, и на дачу, – но мне отчаянно не хотелось так резко преодолевать свои страхи и бороться с комплексами. А бороться было с чем. Я никогда не ловила кайф от нахождения в машине, меня не сажали в детстве на водительское сиденье «покрутить руль», единственная ассоциация с машиной у меня всегда была одна – тошнота. Как укачивало меня в детстве, так и сейчас укачивает. И вот она, реальность в виде четырехколесного друга, передо мной. Уже получив права, я все равно боялась всего, и нет, это не синдром начинающего водителя, я и сейчас многого боюсь): поворачивать налево, разворачиваться, парковаться задом, вообще боялась заблудиться. Преодолевать все эти страхи я решила по живому и быстро: на практике, причем с детьми.
Наши первые поездки в «Ашан» сопровождались моими периодическими вскриками и Гришиными четкими комментариями с заднего сиденья: «Давай, мам, не бойся, в бок его, в бок!» – так сын меня поддерживал, когда ему казалось, что меня притесняют на дороге. Выезжать в магазин в восемь утра в субботу мне было жизненно необходимо: только так я была уверена, что на подземной парковке будет много места и мне не придется мучиться с заездом. Я традиционно выслушивала нытье от детей: «Ну мам, ну зачем так рано, ну неужели нельзя найти место на парковке в двенадцать часов дня?» – и отвечала просто: «Да, это мой страх, я еще с ним не справилась, поэтому другого варианта у нас с вами нет. Хотя, – добавляла я, – можем остаться без еды». Но это никого из нас не устраивало.
Иногда мне удавалось разово преодолеть какой-нибудь свой страх, и в качестве жизненного примера это работало отлично. Напротив нашего дома был разворот, который позволял сэкономить много времени. Но чтобы удачно на него вырулить, нужно было очень быстро совершить один маневр – перестроиться за очень короткий отрезок дороги сразу через несколько полос. Мой муж так всегда делал, но я боялась. Поэтому раз за разом я выполняла рабочую программу под названием «Мама опять делает огромную восьмерку» – то есть кручусь по параллельным дорогам, чтобы в итоге развернуться, но сделать это сильно позже, чем могла бы. Каждый раз при этом я слышала одно и то же: «Папа же всегда тут разворачивался». Этой фразой меня как бы спрашивали: «А почему ты не такая смелая и уверенная в себе, как папа?» Потому что я не такая, да. И наличие детей не придает мне сил и уверенности в себе. Однажды я это сделала – утром было не много машин, и я успела вовремя перестроиться и развернуться без моей любимой восьмерки. Радости было! Дети кричали от восторга и говорили, что гордятся. А я им кричала в ответ, что это разовая акция, и этот мой страх вряд ли будет побежден.
Честное признание того, что чего-то боюсь, не знаю или не умею, всегда давало мне уверенность в себе, как ни странно. Я никогда не боялась признать, что я не суперженщина и не суперчеловек. Наоборот, мне всегда хотелось, чтобы дети были лучше, умнее, честнее, спокойнее, азартнее меня, чтобы я могла у них поучиться.
Еще один дурацкий страх, который со мной всю жизнь, – жуткое стеснение. Только недавно я научилась спокойным голосом без волнения подзывать официанта в кафе. Вообще заговорить с кем-то, чего-то попросить всегда было проблемой. Появление в моей жизни детей ее только усугубило, потому что что такое дети в кафе? Это постоянные «хочу воды», «хочу ложку», «упал стакан» и прочее. То есть нужно каждую минуту преодолевать свое чертово стеснение. И странно же при этом говорить ребенку: «Ты знаешь, малыш, я что-то боюсь попросить тебе воды, так что давай как-нибудь обойдемся». Ладно, думаю, нужно немного потерпеть, сейчас Мишка подрастет и будет сам за меня все у всех спрашивать. Но не тут-то было – Мишка сам жутко стеснялся всех и вся. Радость нас с ним ждала в Гришином трехлетнем примерно возрасте – этому веселому человеку все было нипочем. В итоге я честно призналась, что стесняюсь, и мы с Мишкой начали отправлять Гришу со всеми поручениями. Очень удобно было.
Или вот стоматолог. С моим советским опытом детской стоматологии с мышьяком и цементом было бы странно вдруг в тридцать лет воспрянуть духом и бодро шагать на прием к врачу, бравируя своей смелостью перед детьми – вот, мол, смотрите, я ничего не боюсь, и вы не бойтесь. Как бы не так. Я по-прежнему боюсь. И своим примером я, наоборот, старалась показать весь ужас наплевательского отношения к здоровью – не делайте как я, и не будет так плохо, больно и страшно.
А как родители умудряются еще и всегда правыми быть, вы не знаете? Во мне, как я сейчас уже понимаю, в детстве вовсю развивали критическое мышление. Меня жутко бесило, например, когда я подходила к папе, чтобы спросить значение слова на английском языке, а он меня каждый раз отправлял в словарь. Я злилась неимоверно: ну он же знал значение слова, почему не мог мне просто его сказать, зачем было тратить мое время на поиск слова в словаре? Ответ прост: нужно было научиться искать информацию, а еще нужно было осознать, что человеку свойственно ошибаться. Папа или мама могут ошибаться, они люди, а не боги. Поэтому в ответ на детские вопросы я всегда говорила, что нужно проверять информацию, что я могу не быть на стопроцентно права. Это же еще не только про честность общения с детьми, но еще и про безопасность и удобство: всегда проще порадоваться, что ты оказался прав, чем оправдываться за свою излишнюю самоуверенность, когда окажется, что ты на самом деле не так уж разбираешься в вопросе.
Жизнь и так не очень простая штука, а если еще приходится соответствовать каким-то навязанным геройским шаблонам, то вообще невмоготу. Трудно быть всегда правым, трудно соответствовать придуманному образу – какая-то ловушка получается. И в конце всегда ждет разочарование – у родителя из-за того, что не удержал планку, а у ребенка – что родитель все же не супергерой.
Так, может, и не надо гнаться? Может, лучше, если ребенок будет видеть, как родители борются с комплексами или страхами, может, этот опыт поможет ему в будущем? Я всегда повторяю одну фразу детям: «У меня есть достоинства и недостатки, берите от меня только хорошее и будьте лучше меня». И какое же счастье видеть, что во многом эти двое уже умнее и круче их матери. Значит, у меня получилось.
«Как насчет помыть посуду?»
Знаете, как бывает: вот пашешь-пашешь – не важно, умственный труд или физический – и в какой-то момент ты уже обалдеваешь от нагрузки, страдаешь, но упорно продолжаешь пахать с одной лишь мыслью в голове: «Вот сейчас они увидят, наконец, как много и трудно я пашу, и предложат мне помощь».
Я по такой логике жила – да и сейчас иногда продолжаю – всю жизнь. Работаю и выматываюсь с одной лишь целью – сделать так, чтобы окружающим стало понятно, что мне нужна помощь. А если помощи так и нет, значит, я недостаточно явно это показываю – стало быть, нужно еще взвалить на себя что-нибудь.
Разумеется, я продолжала так поступать, и когда родились дети: усиленно демонстрировала мужу, что делаю все буквально на излете сил. Почему-то попросить помощи по-человечески для меня был не вариант. Мне казалось, что муж и так должен видеть, КАК мне тяжело и плохо, не нужно это артикулировать. В итоге он и правда научился просто по моему состоянию понимать, когда нужно включаться. Но требовать такого же поведения от детей было, конечно, неразумно с моей стороны.