от момент, когда он собирался ответить, открылась дверь и в комнату вошел Георгий Арбатов, приглашая вернуться в зал заседаний. Я так и не узнал ответ на этот вопрос. Но я никогда не ожидал, что Примаков, который в то время был аппаратчиком среднего уровня со связями в КГБ, однажды станет премьер — министром посткоммунистической России и кандидатом на пост президента. Он произвел на меня впечатление человека проницательного, не зацикленного на идеологии чиновника, которому, однако, не хватало более широкого взгляда на мир.
Команда «Б»
Летом 1976 года, которое я провел в Лондоне и которое памятно засухой, погубившей много деревьев в Гайд — парке, мне позвонил Дик Фостер из СИИ и осведомился, как скоро ждать моего возвращения. Фостер не сказал, зачем ему это знать, сообщив только, что меня ждет важное назначение. В любом случае я планировал уехать обратно через несколько дней.
В автобусе по дороге в аэропорт Хитроу произошел неприятный инцидент. Молодой человек, пробираясь мимо меня в центр автобуса, намеренно пнул мою ногу, слегка выдвинутую в проход. Несколько минут спустя он с еще более очевидным умыслом сделал то же самое. Я вскочил и обозвал его ненормальным. «Давай, бей меня! — провоцировал он. И добавил: — В твоем возрасте надо сидеть и молчать в тряпочку». Я воспринял такое поведение как намеренную провокацию, хотя не имел ни малейшего представления, кто за ней стоит и что ему надо. Затем в самолете, после того как я занял свое место около окна рядом с двумя пассажирами, стюард по громкой связи назвал мое имя и попросил пересесть к другому окну, причем соседнее кресло оказалось свободным. Вскоре в него села молодая женщина, немного говорившая по — русски и, кажется, знавшая, кто я такой. Мы проговорили с ней практически весь полет до Бостона. Такого тоже никогда не случалось раньше, и я задумался, что бы это могло значить.
Вернувшись в Бостон (приблизительно в конце июля), я отправился в Вашингтон на встречу с Фостером. Назначение, на которое он намекал, действительно было весьма интересным и в какой — то степени меняло направление моей жизни. ЦРУ обратилось к нему с просьбой, чтобы он предложил мне возглавить очень секретный проект. Подоплека дела состояла в следующем: уже некоторое время мнения разведывательного сообщества расходились по поводу цели ядерного строительства в СССР в 1970‑е годы, а именно — создания новых поколений как стратегических, так и тактических ракет. В соответствии с доктриной гарантированного взаимного уничтожения (ГВУ), признаваемой аксиомой как учеными, так и разведкой, ядерное оружие не имело практической пользы и служило только для сдерживания ядерной угрозы. Совершенно секретный меморандум ЦРУ в апреле 1972 года под заголовком «Советская оборонная политика в 1962–1972 гг.» утверждал, что советское руководство также разделяет взгляды этой доктрины, хотя ни одного аргумента в защиту этого тезиса приведено не было. «Советы… считают, что их [стратегические] силы служат прежде всего для сдерживания. Главные усилия сосредоточены на программах по обеспечению способности этих сил выдержать американскую атаку и быть в состоянии ответить сокрушительным ударом»[2].
Следовательно, как только был достигнут уровень сдерживания, достаточный, по оценке министра обороны Роберта Макнамары, для уничтожения 25 процентов населения и 50 процентов промышленности агрессора, дальнейшее развертывание вооружений было бы не только бесполезным, но опасно провокационным. ЦРУ предпочитало упорно продолжать поиск различных оправданий наращиванию сил в Советском Союзе в рамках доктрины ГВУ вместо ее пересмотра. Оно продолжало делать это даже тогда, когда некоторые компетентные наблюдатели, такие как Джеймс Шлезингер и Альберт Волштеттер, выражали глубокие сомнения в правильности такого подхода. Как это обычно бывает с бюрократическими организациями, управление защищало себя, допуская, что СССР «находится под влиянием военной доктрины, направленной на достижение победы в войне», и отвергало «гарантированное взаимное уничтожение», но рассматривало подобную ситуацию как чисто теоретическую, пока ГВУ остается «реальностью, которая будет действенна еще как минимум 10 лет»[28].
Правительство создало наблюдательный орган под названием Президентский консультативный совет по внешней разведке (ПКСВР) с целью предотвратить взаимное интеллектуальное влияние и исключить единообразие аналитики. В середине 1976 года председателем этой состоявшей из 16 человек группы был энергичный нью — йоркский экономист и глава Международного комитета спасения Лео Черне. Среди ее членов были также Клэр Бут Л ус; Эдвин Лэнд, основатель компании «Полароид»; Джордж П. Шульц, будущий госсекретарь; Роберт В. Галвин, глава компании «Моторола»; известный вашингтонский юрист Эдвард Беннет Уильямс; несколько генералов и адмиралов в отставке. Встревоженный успокаивающими оценками ЦРУ по поводу развертывания советских ядерных вооружений, ПКСВР запросил в августе 1975 года независимую экспертизу ситуации. Уильям Колби, в то время глава ЦРУ, не хотел ничего слышать о подобном вмешательстве в дела своего ведомства и в апреле 1976 года предложил внутриведомственную проверку. Исполнительный секретарь ПКСВР, Лионель Олмер заявил, что «ЦРУ представило итоговый отчет на 75-ти страницах. Он настолько изумлял, что у [Джорджа] Буша (Колби тогда уже не занимал свой пост) не было абсолютно никакого выбора, кроме как принять предложение о создании команды «А» и команды «Б». Отчет до такой степени дискредитировал исследования [разведывательных] органов по этим трем вопросам [см. ниже] за десять лет, что делал лишними всякие аргументы в пользу необходимости что — то предпринять»[3].
После назначения в начале 1976 года Джорджа Буша директором ЦРУ Черне обратился к президенту Форду с просьбой о проведении независимой экспертизы. Форд дал согласие, и Буш был вынужден подчиниться. Было решено провести эксперимент в виде «конкурентного анализа», в ходе которого шесть групп экспертов — три из ЦРУ (команда «А») и три, сформированные из независимых экспертов (команда «Б»), — должны были независимо друг от друга оценить информацию по трем направлениям, которые вызывали наибольшую тревогу и были спорными аспектами советских военных усилий: противовоздушная оборона, точность ракет и стратегические цели. Все три имели прямое отношение к основаниям, на которых строилась наша оборонная стратегия.
В другом месте я рассказывал о некоторых деталях эксперимента[4], поэтому сейчас ограничусь лишь замечаниями общего характера. Из трех направлений анализа наиболее важное касалось советской стратегической доктрины: если продолжающееся развертывание советских межконтинентальных баллистических ракет (МБР) и других систем вооружения, как наступательных, так и оборонительных, расценивать как отказ Москвы от доктрины гарантированного взаимного уничтожения, вся американская ядерная стратегия опиралась на ошибочный базис, что чревато катастрофическими последствиями. Сперва ЦРУ предложило пост главы группы независимых экспертов по советским стратегическим целям Фою Колеру, который когда — то служил послом в Москве, а теперь, находясь в отставке, жил во Флориде. Но Колер отказался по причине слабого здоровья. Сеймур Уайс, чиновник министерства обороны в отставке, также сослался на слабое здоровье. (Из слухов, однако, стало известно, что на его назначение было наложено вето Госдепартаментом, так как, являясь послом на Багамах, он не мог отвлекаться от своих обязанностей.) Я был третьим в списке кандидатов и был назначен Джорджем Бушем по рекомендации его штаба руководителей национальной разведки.
Я принял предложение не без некоторых колебаний из — за опасения, что задание потребует знания ракетных технологий, которым я не обладал. Но Фостер убедил меня в том, что я смогу воспользоваться услугами экспертов, которых было предостаточно. От меня же требовалось понимание советского менталитета, взглядов советских военных на вопросы вооружения. Я спрашивал и Роберта Галвина, который исполнял функции связного Президентского консультативного совета по внешней разведке с командой «Б», и Генри Кнока, являвшегося заместителем главы ЦРУ, о рамках наших полномочий, но получил только расплывчатые ответы. Мне было сказано, что мы можем их толковать настолько широко или узко, насколько сочтем необходимым. Эти ответы опровергают выдвинутые позднее обвинения в том, что команда «Б» превысила свои полномочия.
Группа экспертов, которую я собрал, была выдающаяся. Два военных офицера, генерал в отставке Джон Вогт и генерал — майор Джаспер Уэлч были из списка, предоставленного ЦРУ. Остальных выбрал я сам. Среди них были Пол Нитце — бывший министр военно — морского флота и заместитель министра обороны; генерал — лейтенант в отставке Дэниел Грэм, бывший глава разведывательного Управления министерства обороны США; Пол Вул- фовиц из Управления США по контролю над вооружениями и разоружением, впоследствии — заместитель министра обороны в администрации Джорджа Буша — младшего; Томас Вулф из «РАНД-корпорэйшн», а также профессор Вильям ван Клив из Южнокалифорнийского университета. Колер и Уайс работали консультантами. Мы поделили работу между собой и начали пристально изучать документацию, которую ЦРУ передало в наше распоряжение. Мы должны были работать очень быстро, потому что наш доклад, так же как и доклад ЦРУ, должен был быть готов в середине декабря. Именно к этому времени должен был быть подготовлен документ, официально обозначенный как ОНР (оценка национальной разведки) 11–3/8–75 — самый важный суммарный продукт ЦРУ, на основе которого составляется годовой бюджет министерства обороны, предоставляемый на рассмотрение в Конгресс[29].
Я выполнил мою часть работы, одновременно неся всю преподавательскую нагрузку в университете. Я читал лекции и вел семинар в первой половине недели, а вторую половину проводил в Вашингтоне. Всего в период с 25 августа по 23 ноября команда «Б» провела десять заседаний. Я проанализировал тексты прошлых оценок ЦРУ.