ким образом, что ни одного члена команды «Б» не пригласили дать показания, и таким образом обвинители имели все поле игры для себя одних. Именно он выбрал председательствовать на этой процедуре Гарольда Форда, честного и достойного человека, который, однако, вряд ли мог быть непредвзятым, так как в прошлом его карьера была связана с ЦРУ.
Инуйи назначил сенатора Адлая Стивенсона — млад- шего возглавлять подкомитет, в задачу которого входило разобраться, мог ли эксперимент по конкурентному анализу оказать давление на ЦРУ, в результате чего выводы были «искажены». Я узнал от Дэниела Грэма о докладе подкомитета, готовившегося совершенно секретно, и попросил Стивенсона дать разрешение Грэму, Нитце и мне прочитать его и сделать на него отзыв. Разрешение было дано. То, что я прочитал в августе 1977 года, было ужасно. Доклад обвинял команду «Б» в превышении полномочий, утверждал, что она не использовала «сырую информацию», «сговорилась» с Президентским консультативным советом по внешней разведке о подборе персонала и о выводах и даже — что сделала выводы до начала своей работы[8]. (Последнее обвинение было взято из показаний Пэйсли.) Доклад также намекал, что команда «Б» несла ответственность за разглашение своих выводов прессе. Более того, доклад утверждал, что весь эксперимент не внес никакого «весомого вклада» в улучшение процесса работы национальной разведки. В то же время, противореча своим собственным выводам, доклад соглашался со многими нашими критическими замечаниями по поводу оценок национальной разведки, включая ее увлечение техническими аспектами в ущерб политическому подходу, то есть отрыв от политики.
Сенатор Гэри Харт, а скорее его помощник, пишущий от его имени, обвинил нас в сговоре с военно — промышленным комплексом и в том, что мы стремились своими оценками заставить приступающую к работе администрацию президента Картера увеличить военный бюджет: «Привлечение избранных неправительственных экспертов нельзя рассматривать никак иначе, чем прикрытие политических усилий, направленных на то, чтобы заставить национальные разведслужбы принять более пессимистическую оценку советской стратегической угрозы» для того, чтобы увеличить оборонные ассигнования.
Нас энергично защищали сенаторы Дэниел Патрик Мойнихен и Малкольм Уоллоп. Год спустя в заявлении, приложенном к сообщению для печати сенатского Комитета по разведке относительно эксперимента команд «А» и «Б», Мойнихен доказывал, что выводы команды «Б» о стремлении России к достижению превосходства в стратегических вооружениях «превратились из еретических во всеми уважаемые, если не ортодоксальные убеждения» в тех кругах, «которые можно назвать официальным Вашингтоном»[9]. Сенатор Уоллоп правильно отметил, что сенатский доклад в новой редакции имел основательный изъян, потому что, по его словам, «он не пытался выявить, выводы какой команды относительно СССР были правильными», а сосредоточился на «процедурных вопросах».
В течение следующего месяца, а это совпало с периодом вступления в должность президента Картера, меня буквально осаждали крупные телевизионные кампании с приглашениями выступить, но я все их отклонял. Я также был завален письмами от людей из разных концов страны. Некоторые хвалили меня, другие обвиняли. На все письма я пытался отвечать. 16 февраля я выступил с публичной лекцией о деятельности команды «Б» перед переполненной аудиторией в университете имени Джорджа Вашингтона.
В январе 1977 года Брежнев счел нужным выступить с явно адресованной вновь избранному президенту Картеру речью в Туле, в которой он с негодованием отрицал то, что его страна стремилась к военному превосходству или предполагала вести ядерную войну и победить в ней. Единственным результатом этой речи было ужесточение цензуры в советских публикациях по дискуссии о ядерной стратегии.
О моей неопытности в политической кухне Вашингтона свидетельствует удивление, которое я испытывал, читая американскую прессу о деятельности команды Б», по поводу того, что все задавали два второстепенных вопроса: каковы были наши мотивы и какое значение будут иметь наши выводы? Никто, включая сенатский Комитет по разведке, не удосужился выяснить, была ли вероятность того, что мы правы. Но в этом не было ничего нового. Четыре столетия тому назад Монтень так сказал о подобной манере мышления: «Обычно я вижу, что, когда люди сталкиваются с фактами, их больше занимает происхождение этих фактов, чем их суть».
Деятельность команды «Б» имела два последствия. Во — первых, она настолько глубоко повлияла на Рейгана и на мышление его администрации, что некоторые журналисты поначалу обозначали администрацию Рейгана как «команду Б». Во — вторых, ее деятельность внесла вклад в улучшение процедуры разработки оценок ЦРУ. Несмотря на то что никогда более не использовались услуги независимых экспертов, конкурентный анализ стал частью процесса, который отныне «включал несогласные мнения»[10].
Президентский консультативный совет по внешней разведке стал жертвой истории с командой «Б». Отдел заплатил за свою связь с командой «Б» тем, что президент Картер его упразднил. В результате из — за отсутствия надзора качество докладов ЦРУ ухудшилось так быстро, что в ноябре 1978 года президент Картер строго отчитал нового директора ЦРУ адмирала Стэнсфилда Тернера за низкое качество данных политической разведки, которые к нему поступали[11]. Год спустя произошло советское вторжение в Афганистан, к которому ЦРУ было совершенно не готово. Как и раньше, ЦРУ рассуждало категориями зеркального отображения мотиваций, убежденное в том, что после нашего фиаско во Вьетнаме Москва не осмелится посылать вооруженные силы в страну третьего мира.
В то время когда команда «Б» еще работала, Пол Нитце и ряд других известных общественных деятелей организовали Комитет по существующей угрозе для того, чтобы предостеречь общественность о растущем разрыве в балансе вооружений между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Нитце, Дэвид Пакард, один из основателей кампании «Хьюлет — Пакард», и Юджин Ростоу, который ранее служил деканом юридического факультета Йельского университета, были главной движущей силой в этой организации. Среди членов ее исполкома были бывший секретарь казначейства Генри Фаулер, бывший начальник планирования военно — морских операций адмирал Эльмо Цумвальд, Дэвид Ачесон, сын Дина Ачесона, и Ричард В. Аллен, специалист республиканской партии по иностранным делам. Рональд Рейган был в составе Совета директоров. После того как команда «Б» прекратила свое существование, меня пригласили стать членом исполкома. Для него я написал ряд программных документов, начиная с такого как «Что замышляет Советский Союз?» (апрель 1977 г.), в котором подчеркивал необходимость рассматривать советские действия в ракурсе российской истории и коммунистической концепции большой стратегии[12]. Репутация членов комитета и, как мне хотелось бы думать, убедительность его доводов привлекли широкую и почтенную аудиторию. Через наши публикации и лекции, которые мы активно и широко распространяли, мы, безусловно, оказывали воздействие, уравновешивающее влияние лобби контроля над вооружениями. Здесь уместно упомянуть, что наши оппоненты, которые набили руку на выдвижении лозунгов и всевозможных призывов, заявили, что настоящая угроза Соединенным Штатам исходила не от Советского Союза, а от Комитета по существующей угрозе.
Мне было забавно наблюдать, с какой готовностью американские либералы взяли на вооружение коммунистическое обыкновение приписывать коммунистические взгляды критикам коммунизма. Например, некий Роберт Шейер в ноябрьском номере «Плэйбоя» (!) за 1982 год заявлял: «Правительство США попало под контроль тех, кто верил в возможность победоносной ядерной войны»[31]. Я полагаю, что мы одержали верх в этом диспуте, свидетельством чего было избрание президентом Рейгана и массивное наращивание вооружений, последовавшее вслед за этим. Мы одержали верх потому, что наши аргументы основывались на фактах, а наши оппоненты или говорили языком туманных общих фраз или прибегали к насмешкам и брани.
Самая большая шумиха по поводу того, что я когда- либо написал, поднялась вокруг моей статьи «Почему Советский Союз полагает, что может вести и выиграть ядер- ную войну?», заказанной редактором журнала «Коммен- тари» Норманом Подгорецом и опубликованной в июле 1977 года. В этой статье, старательно избегая любых ссылок на секретные материалы и после «зачистки» текста в ЦРУ, я изложил основные аргументы команды «Б».
Доказательство правоты команды «Б» пришло через два года после ее роспуска. Придя к власти, администра ция Картера относилась с большим скептицизмом к выводам команды «Б». Несмотря на то что адмирал Тернер сразу же согласился с ними, высказавшись в том смысле, что Москва действительно стремилась к военному превосходству, новый министр обороны Гарольд Браун пренебрежительно относился к этому утверждению, как, впрочем, и новый госсекретарь Сайрус Вэнс. Однако, по настойчивому требованию Збигнева Бжезинского, советника Картера по национальной безопасности, было начато секретное исследование для выяснения обоснованности выводов команды «Б». Менее чем через год после окончания работы команды «Б» Гарольд Браун публично признал, что если «сегодняшние тенденции» в развертывании советских ядерных вооружений «будут продолжаться», то через пять лет положение станет «серьезным». Он также добавил, что существовала «потенциальная опасность» того, что Советы скорее «готовились вести ядерную войну, нежели стремились просто предотвратить ее»[13]. Секретные выводы этого исследования были частично открыты для публикации в январе — феврале 1979 года. Согласно «Нью — Йорк тайме», «Исследование [Директива президента № 59] пришло к выводу, что Москва не признавала концепцию гарантированного уничтожения и строила вооруженные силы, способные вести ядерную войну. В частности, исследование утверждало, что к началу 1980‑х годов советские вооруженные силы теоретически будут в состоянии уничтожить значительное число американских ракет «Минит- мен», размещенных в подземных шахтах»