[14]. Какое признание правоты команды «Б»! В результате этого исследования администрация президента Картера отказалась от традиционного подхода, что для сдерживания Москвы Соединенным Штатам необходимо только создать угрозу «неприемлемого уровня разрушения» промышленности и уничтожения населения. Вместо этого администрация взяла на вооружение стратегию «уравновешивания» в отношении советских ядерных сил. Поступая таким образом, администрация Картера принимала точку зрения команды «Б» и делала соответствующие практические выводы, хотя и не выразила ей признательности.
Поскольку меня обвиняли в том, что я придерживаюсь всяких сумасбродных идей по этому вопросу, начиная с пренебрежения опасностью ядерной войны и кончая предположением, что русские начнут ядерную атаку в любой день ни с того ни с сего, мне не остается ничего лучшего, как подытожить мои действительные взгляды в том виде, в котором я их выразил в письме в «Нью — Йорк ре- вью оф букс» пару лет спустя. Они основывались на четырех тезисах:
1. Советское руководство не желает войны и надеется достичь своих глобальных целей без военной конфронтации с Соединенными Штатами;.
2. Советское руководство благоразумно допускает, что война с Соединенными Штатами может тем не менее начаться;.
3. Они считают, что в такой всеобщей войне стратегическое ядерное оружие будет играть решающую роль;.
4. Исходя из этого предположения, они осуществляют приготовления как оборонительного, так и наступательного характера, чтобы выйти из войны с возможно наименьшими потерями и с сохраненной политической системой, иными словами, с победой1Г>.
Эта оценка получила подтверждение девять лет спустя, уже в условиях гласности, когда Вадим Загладин, заместитель заведующего Международным отделом ЦК КПСС написал в «Известиях», что Советский Союз проводил двойную политику: «Отвергая ядерную войну и борясь за ее предотвращение, мы, тем не менее, исходили из возможности одержать в ней победу»[16]. После распада Советского Союза этот подход получил подтверждение из информации, полученной от советских военных. Американский генерал — лейтенант Уильям Одом пишет: «Брежнев поручил военным разработать следующую формулу.
Хотя ядерная война была бы ужасна и ее необходимо по возможности избежать, никто не может быть уверенным в том, что империалисты ее не развяжут, и тогда растущий советский ядерный потенциал станет гарантом того, что социалистический лагерь одержит верх и что империализму придет конец… В 1992 году генерал — полковник Игорь Родионов, в то время начальник Академии Генштаба, ставший министром обороны в июле 1996 года, писал, что в 1950‑е и 1960‑е годы политическое руководство пришло к выводу, что “будущая война станет ядерной с массированным применением ядерного оружия… И военная наука для оправдания этого тезиса доказала, что боевые действия с использованием обыкновенных вооружений практически безнадежно устарели, что победу можно будет одержать в мировой ядерной войне”»[17].
Недавно опубликованная информация о военных планах польской армии, страны — члена Варшавского Договора, показывает, что ее наступательным операциям на Данию и Бельгию должны были предшествовать ядерные удары по крупным западным городам (Гамбург, Бремен, Антверпен), а также по сосредоточению натовских войск (Эсберг, Роскильде) с целью посеять панику и произвести разрушения[18].
Удивительно, почему такие планы, которые были совершенно очевидны, как исходя из характера советских военных приготовлений, так и из специальной литературы, так долго не воспринимались американскими военными теоретиками и почему команда «Б», которая первой раскрыла их, стала объектом оскорблений.
Работа в Совете по национальной безопасности
В конце 1970‑х годов благодаря предшествующей деятельности я был вовлечен в большую политику, хотя у меня было мало связей в этой среде и большую часть времени я посвящал историческим исследованиям. В 1979 году я закончил второй, заключительный том биографии Струве под названием «Струве: либерал на правом фланге», содержание которого касалось проблем, далеких от современного положения.
Ричард Аллен, член Комитета по существующей угрозе, имел тесные связи с командой Рейгана и рассчитывал получить там высокий пост. При Никсоне он служил в Совете по национальной безопасности (СНБ), в должности заместителя Генри Киссинджера, который сильно невзлюбил его и после десяти месяцев службы вынудил уйти в отставку, заменив Александром Хейгом. С тех пор вражда между ними не прекращалась. После президентских выборов 1980 года Аллен, назначенный советником Рейгана по национальной безопасности, стал собирать команду экспертов, не связанных с бытовавшими представлениями о разрядке и контроле над вооружениями как основе американской внешней политики. В эту группу он включил и меня.
Рейган и его советники были полны решимости снять напряженность в отношениях между Советом по национальной безопасности и Госдепартаментом, которая затрудняла работу администрации Картера. Для этого роль СНБ в формировании внешней политики была существенно понижена. Впредь Совет должен был служить исключительно в роли проводника идей, исходящих от Госдепартамента и других ветвей исполнительной власти к президенту. В отличие от своих предшественников, Аллен был подотчетен не президенту, а Эду Мису, члену влиятельной «тройки» в Белом доме, в которую также входили Джеймс Бейкер и Майкл Дивер. Более того, было решено, что Совет по национальной безопасности не будет председательствовать в межминистерских комитетах и лишится допуска к телеграммам Госдепартамента. Штат СНБ, который при Киссинджере и Бжезинском насчитывал 75 человек, был сокращен до 33‑х. Новый статус Совета получил символическое выражение в том, что кабинет Аллена был переведен на цокольный этаж из западного крыла Белого дома, где раньше располагались Киссинджер и Бжезинский, а теперь разместился Мис. Эта серьезная реорганизация впоследствии вызвала много критики. Ее считали причиной затруднений в работе и создания хаоса в механизме ведения внешней политики.
Аллен сохранял хорошую мину при существенно пониженной роли, публично уверяя, что он вполне удовлетворен ею. В интервью для прессы после своего назначения он сказал, что СНБ действительно будет несколько сокращен и что он как руководитель будет не формулировать внешнюю политику, а выполнять роль координатора между Госдепартаментом, министерством обороны и Белым домом[19]. На самом деле, мне кажется, он надеялся устранить институциональные препятствия на своем пути благодаря личным связям с Рейганом. Как — то раз он сказал мне, что ему безразлично, кого назначат госсекретарем, потому что он будет оказывать влияние благодаря «близости». Как оказалось, этот расчет не оправдался. Такая схема работала в случае с Киссинджером, но не сейчас, потому что Рейган выбрал себе госсекретарем не вялого чиновника, а задиристого генерала Александра Хейга, политика, прошедшего школу Киссинджера и освоившего правила политической игры в Вашингтоне. Подбирая персонал для проведения внешней политики Рейгана, Аллен серьезно недооценил интересы и возможности нового главы Госдепартамента.
Мои отношения с Алленом в течение тех десяти месяцев, пока он служил в должности советника Рейгана, можно охарактеризовать как смесь сердечности и разногласий. Последние были вызваны главным образом его неуверенностью в себе. Аллен был человеком умным и быстро мыслящим. У него было хорошее чувство юмора: иногда он развлекал нас на совещаниях, забавно изображая акцент Никсона и Киссинджера. В политических вопросах у нас с ним не было разногласий. Однако у него не было ни прочных связей с руководством республиканской партии, ни репутации в национальном масштабе. Вдобавок, двум влиятельным фигурам в Белом доме, а именно Нэнси Рейган и Майклу Диверу не нравились его консервативные взгляды, а они были полны решимости укротить антикоммунизм Рейгана и склонить его к умеренности. (Пегги Ну- нан, одна из авторов речей Рейгана, как — то раз заметила, что госпожа Рейган всегда испытывала «подозрение к людям, которые верили во что — то, так как воспринимала это по логике вещей как доказательство их нелояльности. Ей не нравились люди, которые, прежде всего, были лояльны к абстрактным идеям, а не к Ронни»[20].) Вскоре после вступления в должность Аллен попал под перекрестный огонь СМИ за то, что он был «дезорганизован и что ему не хватало детальной профессиональной информации»[21]. В результате Аллен оказался в шатком положении и постоянно опасался, что его звезда закатится.
Несмотря на то что он хорошо ко мне относился, был доволен моей работой и, когда это было необходимо, вставал на мою защиту, я все же не мог отделаться от ощущения, что он считал меня своим потенциальным соперником и поэтому держал меня в тени. В течение периода работы под его руководством мне ни разу не позволили лично информировать президента. Меня пригласили присутствовать на совещании СНБ только один раз (16 октября 1981 года). Иногда, когда СНБ обсуждал вопросы, находящиеся непосредственно в моей компетенции, Аллен посылал на совещание других. Как я узнал позже из публикаций в прессе, Аллен никогда не указывал никого из нас в качестве авторов подаваемых президенту справок, приписывая таким образом себе наши заслуги[22]. Всему, что могло повысить мою репутацию, чинились препятствия, а любой признак положительного отношения ко мне со стороны вызывал раздражение.
Приведу конкретные примеры в подтверждение этих наблюдений ниже и ограничусь здесь только одним случаем, который особенно четко запечатлелся в