Страсти, накалившиеся в связи с событиями в Польше, успокоились на удивление быстро. На заседании СНБ 5 января, в первый раз под председательством Кларка, Хейг доложил об обратных последствиях введенных санкций, ибо в результате поляки стали еще больше зависимы от Москвы. Он был против прекращения кредитов Восточной Европе на том основании, что это укрепит советское доминирование. Он полагал, что не следует критиковать союзников за несогласие с нами, потому что каждый раз, когда мы это делали, мы играли на руку Москве.
Уайнбергер, который всегда рассуждал резонно по этим вопросам, был не согласен с такой точкой зрения, как и президент. Они считали, что дополнительное бремя поддержки Москвой экономики своих владений истощало ее собственную экономику. Позднее эта точка зрения оказалась правильной.
В конце января 1982 года меня попросили слетать в Чикаго и передать приветствие президента по — английски и по — польски на митинге в поддержку «Солидарности». Поздно вечером накануне митинга мне позвонили из Белого дома в гостиницу в Чикаго и сообщили, что президентское послание будет зачитано Хейгом. Я возразил, и было принято компромиссное решение, что я зачитаю послание по — польски. Митинг состоялся 1 февраля в «Международном амфитеатре», где собралось несколько тысяч поляков, полных энтузиазма. Когда Хейг окончил свое короткое выступление, его встретили бурной овацией. Он стоял в свете прожекторов, весь вспотевший, а толпа скандировала: «Хейг! Хейг! Хейг!» Пока я наблюдал это зрелище, у меня промелькнули две мысли. Как реагировали бы эти ликующие тысячи людей, если бы узнали, что Хейг был против санкций к Советскому Союзу и Польше, и как неразумно было со стороны Хейга узурпировать аплодисменты, предназначавшиеся президенту.
Но проблемы с санкциями еще далеко не закончились. На заседании СНБ 26 февраля Кларк поднял вопрос, имели ли принятые 29 декабря санкции обратную силу и касались ли они дочерних кампаний и лицензий американских фирм. Этот вопрос вызвал смятение в нескольких европейских странах, производивших по американским лицензиям оборудование для сибирского трубопровода. Наши меры вызвали серьезную оппозицию даже со стороны Маргарет Тэтчер. Европейцы считали, что подписанные контракты необходимо выполнять и что мы оказываем на них давление. Хейг высказался в том смысле, что мы действительно поторопились: санкции наносили намного больше вреда европейцам, чем США. Он настаивал, чтобы оборудование для трубопровода было исключено из санкций, и чтобы мы вместо этого сосредоточились на кредитах, сделав более накладным для Москвы получение западных займов для закупки оборудования. Рейган признал, что он поторопился и что госпожа Тэтчер открыла ему на это глаза. Поэтому он был готов выслушать предложения относительно проблемы дочерних компаний и лицензий. Уайнбергер, со своей стороны, настаивал на бескомпромиссном курсе. Он считал глупой ситуацию, когда отец (то есть американские корпорации) не может экспортировать энергооборудование Советскому Союзу, в то время как дети (то есть европейские дочерние компании и ли- цензенты) могут это делать. Мы должны идти до конца и наложить полное эмбарго на это оборудование. Такие меры задержат по крайней мере на два года окончание строительства трубопровода, запланированное на 1984 год. Но Болдридж, Блок и, что удивительно, Кейси утверждали, что экстратерриториальное расширение санкций не сработает, и соглашались с Хейгом, что ограничения на кредиты были бы более эффективным подходом и что такие ограничения могли бы быть введены с согласия союзников. Было решено отложить решение по этому вопросу до возвращения из Европы бывшего сенатора Джеймса Бакли, который должен был обсудить с союзниками вопрос о кредитах и об энергетической зависимости.
Бакли сделал доклад Совету по национальной безопасности 25 марта. К тому времени ощущалось всеобщее ожидание, что санкции, введенные против Советского Союза, будут отменены. Как деловые, так и дипломатические круги энергично лоббировали отмену. В самом правительстве Госдепартамент и министерство торговли ратовали за отмену, в то время как министерство обороны и СНБ были против. Бакли попытался убедить союзников, что было «идиотизмом» субсидировать гарантированными правительством кредитами наращивание военной мощи СССР. Он также выступал за дальнейшее развитие европейских газовых ресурсов (особенно в Норвегии). Но его аргументы не подействовали: все европейцы были против нашей политики.
К тому времени все члены кабинета, кроме Уайнбер- гера, отвергли санкции в отношении оборудования для трубопровода на том основании, что отложить завершение его строительства было нереалистично, что усилия в этом направлении приводили к ненужным трениям с союзниками и что лучше ограничиться контролем над предоставлением кредитов. Хейг, в принципе, ставил под сомнение увязывание экономических вопросов с дипломатией. Ссылаясь на неназванных экспертов по Советскому Союзу, с которыми он проконсультировался, он заявил, что с их точки зрения было «сумасшествием» полагать, что мы можем «обанкротить» Советский Союз. Конечно же, Советский Союз испытывал затруднения, но поменять его систему путем экономической войны было невозможно. Суждение Хейга и его «экспертов» было неверным по своей сути, что и показало время. Дело было не в том, чтобы «обанкротить» Советский Союз, а в том, чтобы усугубить его и так уже серьезные экономические проблемы. Чтобы с ними справиться, Советскому Союзу пришлось изменить свои приоритеты от наращивания военной мощи и поддержки своих вассалов за границей к реформированию экономики. Это в свою очередь привело к глубоким переменам в управлении советской империей и таким образом снизило напряженность и даже привело к окончанию «холодной войны».
21 мая я узнал, что Госдепартамент лоббировал ослабление санкций путем исключения из них контрактов, подписанных до 30 декабря 1981 года, в обмен на уступки европейцев по кредитам. (Это означало, среди прочего, исключение из режима санкций оборудования для сибирского трубопровода.) Проблема состояла в том, что мы согласились с кредитными ограничениями в обмен на нераспространение санкций за пределами США, но теперь та же процедура распространялась и на подписанные до введения чрезвычайного положения контракты, в отношении которых кредитные ограничения не были введены.
Рейган колебался, стремясь избежать конфронтации с союзниками, в то же время будучи убежденным, что задержка строительства трубопровода была возможна и желательна. Этот вопрос был поставлен на повестку дня заседания СНБ 24 мая. Надеясь убедить Рейгана не уступать, Норман Бейли уговаривал меня написать меморандум по данному вопросу. Я написал его 22 мая и лично принес Кларку. Он в свою очередь показал его президенту утром 24 мая, незадолго до совещания СНБ. Мое письмо на двух страницах указывало, что размывание санкций без какого бы то ни было заметного изменения к лучшему в Польше серьезным образом отразится на нашем международном авторитете. Это будет означать, что в дальнейшем мы уже больше не сумеем использовать экономические санкции против Советского Союза, чтобы повлиять на его поведение. «Советское правительство, — писал я, — придет к выводу, что президент Рейган не обладает властью и что его антикоммунизм… в основном риторический. Такое понимание ситуации, конечно, окажет огромное влияние на расчеты Советов при планировании будущей агрессии. В конце концов у нас есть два, и только два способа воздействовать на Советский Союз: экономический и военный. Если мы отказываемся от экономического воздействия (а именно это мы и сделаем, если последуем совету Госдепартамента), то у нас не остается иного выбора, кроме военного. Другими словами, если мы ослабим экономическое давление перед лицом советской агрессивности, то будем вынуждены прибегать к военным мерам, что увеличит вероятность конфронтации и конфликта… Это было бы особенно достойно сожаления теперь, когда Советский Союз оказался в беспрецедентном экономическом кризисе и как никогда раньше чувствителен к разного рода средствам экономического воздействия».
Мои аргументы, вероятно, убедили Рейгана. Кларк сообщил мне лично, что они помогли «склонить чашу весов» в сторону расширения санкций за пределами США.
Мой коллега по СНБ впоследствии охарактеризовал мое письмо как «бомбу», которая могла ускорить отставку Хейга.
Заседание СНБ 24 мая было посвящено подготовке экономического саммита, который должен был собраться в Версале в середине июня. Вопрос, который предстояло решить, касался санкций: отменить, сохранить или расширить их. Хейг, который, как всегда, был озабочен реакцией союзников, особенно наиболее упорных из них — французов, предложил компромисс: проявим гибкость в вопросе о санкциях, если европейцы уменьшат поток кредитов Советскому Союзу и ограничат свою зависимость от советских энергоносителей путем развития месторождений в Северном море. Кейси говорил, что, если что — нибудь не предпринять, через десять лет потребление газа Европой будет наполовину зависеть от советских поставок. Уже сейчас Советский Союз получал восемьдесят процентов выручки в иностранной валюте от экспорта энергоносителей.
Встал вопрос о том, что делать с компрессорами для трубопровода, которые производились за границей по американским лицензиям: распространять ли санкции за пределами США? Болдридж поддержал Хейга, Уайнбер- гер выступил против. Выслушав все аргументы, Рейган заявил, что, когда вводились санкции, их действие не выходило за пределы США, потому что подразумевалось, что будут введены ограничения на предоставление кредитов. Но теперь у него появились сомнения. Никакого решения в тот день он принимать не собирался. Однако, явно имея в виду мое письмо, он поинтересовался, почему мы вообще обсуждали отмену санкций, если в Польше ничего не изменилось к лучшему. Валенса все еще томился в тюрьме, а чрезвычайное положение не было отменено. Если мы отменим санкции, то потеряем всякое доверие к себе. Предложенные ограничения на кредиты предполагались не в качестве компенсации за снятие санкций, а за их нераспространение вне США. Он не понимал, почему мы обсуждали снятие санкций, не получив твердых гарантий по ограничению кредитов. Вместо того чтобы развивать русские энергоресурсы, европейцам следовало бы расширить разработку норвежских газовых месторождений. В любом случае русские должны платить твердой валютой за свои закупки, а не получать дополнительные преимущества от дешевого кредитования. Именно поэтому необходимо было ввести санкции на