Стоит добавить, что русские националистически настроенные эмигранты в США были очень недовольны моим назначением в СНБ. В апреле 1981 года, явно опираясь на мнение Солженицына, некая организация под названием «Конгресс русских американцев» призвала своих членов начать массовую кампанию отправки в Белый дом открыток с требованием моей отставки. К несчастью для ее организаторов, кампания так и не сдвинулась с места.
Сначала я предложил, чтобы Рейган послал Солженицыну поздравительное послание по поводу какого — нибудь подходящего события в знак признания его как писателя и автора книги «Архипелаг ГУЛАГ». Аллена не удовлетворило это предложение, и дело зависло на несколько месяцев. Осенью 1981 года на Аллена снова было оказано давление, и он попросил меня собрать сотрудников СНБ, чтобы сформулировать более подходящую рекомендацию. Мы собрались 9 октября. Карнес Лорд, занимавшийся вопросами прессы в СНБ, предложил пригласить Солженицына вместе с группой советских диссидентов различных политических взглядов, нескольких русских демократов и религиозных деятелей, а также некоторых представителей различных этнических общин. Такая встреча отдавала бы дань всем оппонентам коммунизма, а не только тем, кто стоял на националистических позициях. Мне понравилось такое решение, и я направил это предложение Аллену. Аллен принял его, но в то время он был занят другими проблемами и не дал делу хода.
В марте 1982 года по настойчивым просьбам сенатора Джепсена и конгрессмена Джека Кемпа, Кларк — к тому времени Аллен покинул СНБ — согласился устроить ланч 11 мая для представительной группы советских эмигрантов, включая Солженицына. Полагая, по какой — то причине, что эта встреча может поставить президента в неловкое положение, Дивер предложил устроить вместо этого ланча встречу Рейгана с группой «этнических американцев». Когда эта затея не прошла, он приказал, чтобы никаких фотографий или заявлений по этому поводу не было, дабы не раздражать наших европейских союзников и Москву.
6 апреля эта история просочилась в прессу, что заставило меня заранее проинформировать Солженицына, чтобы он ожидал приглашения. Связаться с Солженицыным, однако, оказалось нелегким делом, потому что затворник городка Кавендиш в штате Вермонт, считавший себя главой государства в изгнании, не изволил предоставить свободный доступ к своей персоне даже для президента страны, в которой он нашел убежище. Из наведенных справок выяснилось, что некий православный священник в Вашингтоне знал, как с ним связаться. Вскоре после разговора со священником и просьбы аудиенции у Солженицына по телефону мне позвонила госпожа Солженицына. Когда я сообщил ей о предстоящем приглашении на ланч к президенту, она неохотно поинтересовалась, был ли приглашен кто — нибудь еще и если да, то кто? Но обсуждать этот вопрос отказалась и потребовала, чтобы приглашение было сделано в письменной форме. Несколько дней спустя русская эмигрантская пресса опубликовала сообщение о приглашении и намекнула, что Солженицын был оскорблен тем, что не один он был приглашен. Мы стали срочно ломать голову, как поступить, и решили, что перед ланчем президент примет Солженицына одного в течение пятнадцати минут.
Послание Солженицыну от имени президента, которое я написал 30 апреля, пошло на рассмотрение и утверждение Мак — Фарлейна. Я перестал думать об этом деле, пока один из сотрудников аппарата президента не пришел ко мне в кабинет в расстройстве, чтобы сообщить, что приглашение Солженицыну на частную аудиенцию так и не было отправлено, потому что затерялось в кабинете Мак — Фарлейна. Сразу же была послана телеграмма с содержанием неотосланного письма от 30 апреля, но Солженицын счел себя оскорбленным вдвойне и наотрез отказался приехать. Вместо этого он послал президенту дерзкое письмо, в котором усматривал ответственность всевозможных темных сил за этот инцидент и обвинял Соединенные Штаты в замыслах ядерного нападения, направленного против российского населения. Он также отрицал, что он «эмигрант» или «диссидент» и закончил письмо тем, что у него (вероятно, в отличие от президента) нет времени на «символические встречи». Однако, заключил он, мы будем рады принять Рейгана в свое время: «когда вы уже не будете президентом и когда у вас будет полная свобода действий, и если вам случится быть в Вермонте, я сердечно приглашаю вас посетить меня». Он сожалел, что (по какой — то неуказанной причине) у него не было выбора, кроме как сделать это приватное письмо достоянием общественности. Я полагал, что Рейган будет разгневан этим письмом. Но, прочитав его, он спокойно заметил, что автор письма, вероятно, считал других диссидентов, вместе с которыми его пригласили, предателями. Это было проницательное суждение.
И действительно, «Вашингтон пост» в заметке об этом инциденте писала, что Солженицын «не считал для себя приемлемым, чтобы он, писатель, участвовал во встрече вместе с группой тех, кого он назвал политиками и профессиональными (!) эмигрантами»[41]. Радиостанция «Свобода», а ее директором в то время был страстный поклонник Солженицына, приняла непродуманное решение передать по радио много раз без комментария текст письма с абсурдным обвинением Соединенных Штатов в подготовке геноцида против российского населения. Русская эмигрантская пресса, вероятно с подачи Солженицына, обвиняла меня лично в «саботаже» встречи ее героя с президентом. Двадцать лет спустя, в своих воспоминаниях о пребывании в Соединенных Штатах, Солженицын возложил на меня ответственность за этот инцидент. Он обвинял меня в том, что я якобы испытываю «личную ненависть» к нему из — за критических замечаний, которые он сделал несколькими годами ранее о моей книге «Россия при старом режиме»[42]. (По правде говоря, я не обращал внимания на его критику, потому что было очевидно, что, не зная английского языка, он не мог прочитать мою книгу и поэтому сосредоточился на использованных в книге карикатурах, которые, не будучи знакомым с современными методами историографии, посчитал неподобающими для научного труда.) Мания величия, которую продемонстрировал Солженицын в этой истории, оказалась предвестницей его неудач по возвращении в Россию двенадцать лет спустя. Его нетерпимость и позерство в роли пророка заставят отвернуться от него людей на его родине и в конце концов приведут к его маргинализации.
Ланч, где американский президент впервые встретился с группой советских диссидентов, прошел хорошо, но не без маленьких неувязок. Георгий Винс, баптистский пастор, заявил, что он не займет свое место за столом, если на нем будут алкогольные напитки. Их убрали. Представитель еврейской общины и видный лидер «отказников» Марк Азбель прибыл, одетый как «киббуцник» в синие джинсы и полосатую спортивную рубашку без галстука. Я сумел раздобыть ему галстук. За ланчем каждый гость говорил о невзгодах общины, которую он или она представляли. Рейган слушал внимательно и старался их развлечь своими самыми любимыми анекдотами про коммунистов. Он был весьма разочарован, когда выяснилось, что они уже знали их все. Он зачитал короткую и вполне безобидную речь, в которой выразил надежду, что свобода в Советском Союзе будет восстановлена. Когда ланч закончился, журналисты, поджидавшие снаружи, стали брать интервью у участников встречи. Они также попросили текст речи Рейгана. Когда я попытался достать ее, мне сообщили, что она не для печати. Это было особенно вопиющим примером того, как окружение Рейгана «защищало» его от него самого. Американская пресса в основном проигнорировала это событие. Московское радио задавало вопрос: «Возможно, Рейган испытывает наслаждение, встречаясь с людьми, которые за американские доллары клевещут на свою бывшую родину?»
Меня беспокоило то влияние, которое оказывал Солженицын и ему подобные на американское руководство, убеждая его в том, что русские националисты стоят во главе советского общественного мнения. Поэтому я убедил соответствующие органы в необходимости субсидировать, по крайней мере, одно либеральное прозападное издание. В результате появился ежемесячный журнал «Страна и мир» под редакцией Кронида Любарского, выходивший с 1984‑го по 1992 год.
Ливан
6 июня 1982 года израильская армия вторглась в Ливан с намерением, с моей точки зрения вполне оправданным, разгромить значительные военные силы, которые разместила там Организация освобождения Палестины (ООП), и чтобы положить конец нападениям палестинцев на Израиль с ливанской территории. Создается впечатление, что произошел сбой координации между Вашингтоном и Иерусалимом, потому что американское правительство полагало, что речь идет об ограниченной операции, тогда как израильтяне рассматривали ее как большую стратегическую инициативу. Джордж Буш очень разозлился на израильтян за то, что он считал обманом с их стороны. Один чиновник из Госдепартамента сообщил мне, что Буш был за то, чтобы Соединенные Штаты голосовали в Совете Безопасности ООН за резолюцию, осуждающую Израиль за вторжение в Ливан. Но эти намерения Буша расстроили Хейг и Госдепартамент, который наконец — то стал сторонником решительных действий наших израильских союзников.
В какой — то степени я был тоже вовлечен в эти события, потому что Москва не теряла времени, выступив на стороне арабов. Утром 9 июня пришло большое послание от Брежнева с требованием, чтобы Соединенные Штаты оказали давление на Израиль и положили конец «крупномасштабной агрессии». Послание угрожало также советским участием с целью защиты своей безопасности в регионе, расположенном «в непосредственной близости от его южных границ»(?!) Ввиду этих угроз и сообщений разведки, что израильские и сирийские ВВС ведут бой, состоялось заседание Группы но критическим ситуациям. Царила атмосфера всеобщей неопределенности, но также и беспокойства по поводу возможности расширения конфликта. Уайнбергер настаивал на том, чтобы Вашингтон предпринял решительные шаги, сдерживающие израильтян.