Я жизнью жил пьянящей и прекрасной… — страница 75 из 98

Смеясь, над бытием парил беспечно,

Играя лапой бархатно-когтистой.

Сокровище, алмаз мой! Но в тебе я

Все ж чуял ложь, исполненный сомненья, —

И разглядел в бредовый миг прозренья,

Изменчивый, коварный лик Протея.

Что ж, я нашел решенье, я не плачу:

Как две пантеры грациозно-злые,

Теперь играем на песке горячем.

Мы — часть игры опасной, но единой.

Любя, мы ненавидим. Стал, как ты, я —

Свободным, хищным и неукротимым!

Ночной скорый поезд

О поезд, как сквозь шелк, сквозь мрак плывущий, —

Что спящие деревья пробуждает,

Но свет слабеет, меркнет, отступает,

И снова сон царит в древесных кущах.

Свет зеленый ночь терзает,

Разрезает,

Темный ночи шелк огнями

Прогрызает!

Возникает яркий круг

Вдруг,

Будит шелковую ночь —

И бежит, бежит она, страха синего полна,

Прочь.

Ночь ярится превозмочь

Луч, что дерзко с ней играет,

И сияет,

И сверкает,

И искрится, и блистает, —

Свет летит и тьму вскрывает,

Свет несется, ясный, грозный,

Выше, в небо, к самым звездам,

И за горизонт, и в даль —

Острый, режущий, как сталь, —

В голубых созвездий даль!

Судьбе подобный, мчится он через ночную тьму —

Томленье, радость, скорбь и боль он сердцу моему.

Пассажиры — может, с вами

Мы могли бы стать друзьями?

Тень головки у окна —

Женщина, что мне нужна?

Мне б она любимой стала,

Но — мелькнула и пропала…

А горизонт, мерцающий и бледный,

Уж поглощает жадно свет последний.

Деревья опускают тихо кроны

И снова засыпают утомленно.

Вновь мрак ночной затягивает путы,

И синий шелк вселенную окутал,

И серебрится кромка небосвода,

Но грежу я о звездах и свободе —

И не могу уснуть ни на минуту.

I

Когда звезд хоровод серебристый, лихой и бессмысленный,

Сотрясает миры своим смехом звеняще-таинственным,

Когда сонные луны восходят над духами горными,

И зарниц невозможные скрипки, тоскливо-упорные,

Обрамляют, подобно границам, тоску мою черную,

Когда своды склоняются в призрачно-тусклом мерцании,

Ночь спускается с неба, спокойная и беспощадная,

Когда истины тень лишь мое оттеняет страдание —

Слишком сумрачна истина, тихая, мрачная, хладная, —

Когда «я» и «вселенная» сходятся в суть безотрадную, —

Тогда внезапно падают все маски

И я сливаюсь с миром беспредельным,

И тьма таит загадочные краски,

И, онемев, я зрю Вселенной тайны,

И свод опаловый зарницей бредит!

Достигнешь ли увидеть цель в бесцельном,

В вопросе услыхать ответ печальный?

Смягчится жизни мрак, падут покровы,

Ключ от твоей темницы найден снова!

Грааль! Лицо во тьме! В молчанье — слово!

Но не поймаешь в сети, что незримо, —

Для слов и мыслей, чувств и пониманья

То самое — «оно» — неукротимо,

Его не свяжешь, не вплетешь в познанье,

И вдруг ты ощутишь, как слабнут руки, —

Добыча ускользает. Что за мука

Ее смешок расслышать на прощанье:

Жизнь есть обман! «Оно» ломает пальцы,

Привычные за видимость цепляться,

Хоть рвешься ты с усильем неустанным

Опять к освобожденью от обмана.

И вольный кружит рядом призрак странный.

Тускнеют звезды. Мир во мраке тает.

Жизнь человека — вроде пьески вздорной.

Идешь по ней, смеясь или страдая,

Как победитель или как покорный, —

Все ж маска на тебе. И все плотнее

Лицо твое срастаться будет с нею.

II

Я знаю — в мире нет цепей прочнее,

Чем цепи жизни, — их я не отрину.

Они мне все дороже и роднее,

Домой меня влекут они с чужбины.

Страшусь ли возвращенья — иль разлуки?

Забвения покой хочу ль познать я?

Мне больно? От оков устали руки.

О узы жизни — счастье и проклятье!

Так разрублю же их — и безмятежно

Пущусь на волю ветра в утлом челне,

Чтоб надо мной — лишь горизонт безбрежный,

А подо мной — лишь пустота да волны.

Влекут меня, как бедра женщин, звезды!

Вопросов звон, как ветер, полнит воздух!

Погибни, Бог, когда из вожделенья

Я вырвусь к вольной дали отчужденья!

Орга́н вселенной хрипло завывает,

И пустоту рука моя хватает,

Но день наступит: мощные аккорды

Изгонят жизни тлен, чванливо-гордый,

И сам я на органе заиграю!

Но если даже я паду в сраженье,

Меж жерновов безжалостных растертый, —

Все ж поднимусь… и дальше зашагаю.

III

Мне одиноко. Тишь открыла двери,

Немая ночь и лед — в пути со мною.

Но компас все влечет меня на север,

И правит лебедь белою ладьею.

Оставил я друзей. К чему? Не нужно!

Кто мудр, тот знает — друг страшнее стража,

Кто верен лишь себе — бежит от дружбы,

Что отнимает у тебя — тебя же.

Я позабыл про суету мирскую,

Стряхнул прах лести, пошлой и убогой,

Свои вопросы звездам адресую —

Серебряным ступеням к дому Бога.

Да — вера есть обман. Она слабеет,

Как бледный дым, рассеется, тускнея.

Я одинок, но нет — я не робею.

Коль вечна жизнь, то, значит, вечен в ней я!

Я все прошел — свет, звезды, кровь и битвы.

Себя я сам в безмолвье погружаю.

Я — сам себе проклятье и молитва.

Жизнь, враг, — тебе во всем я подражаю!

Отринув самого себя жестоко,

Высмеивал я жертвы и деянья,

А подвиг мой — лишь путь мой одинокий,

Да льды, да ночь, да холод и молчанье.

Одна была верна мне неустанно —

Та, для кого я светлым был кумиром,

Та, для кого я другом был желанным,

И алтарем, и родиной, и миром.

И перед тем, как продолжать стремленье

Туда, где ночь и мой конец безвестный, —

В последний раз паду я на колени

И громко крикну в ледяную бездну:

«О ты, кто, сотворив меня, отринул,

Обрек на скорбь и ужас жизни этой,

Кто подарил мне ночь, и мрак, и силу,

Вопросы дал, не дав на них ответов, —

Все отнял ты — друзей, и мысль, и чувство, —

С тобой сойтись я жажду в бранном споре.

Молитв не слышал ты? Услышь кощунство —

И сохрани любимую от горя!»

Свободная девушка

Кто стоит под лучами фонарного света,

Нарумянена ярко, крикливо одета,

В пестром платье из шерсти, в дешевенькой шали,

С вызывающим видом козырной крали?

Кто гуляет в шелках, соболях и шиншиллах,

Кто шампанское пьет на изысканных виллах,

И поводит бедром, и улыбкою ранит,

И смеется, стреляя глазами, и манит?

Рождена для желанья, вскормленная в блуде,

С тонкой талией гибкой и пышною грудью?

Свободная девушка!

Кто плечами жемчужными блещет, танцуя,

И не против вино закусить поцелуем,

Кто летит мотыльком в блеск мишурного света,

Обожает глазурь, пралине и конфеты?

Кто мурлычет, и льстит, и грозит, и ласкает,

И на оргиях шумных царит и блистает,

Вожделением дерзостным вся пламенея,

В предвкушении страсти блаженно хмелея?

Кто целует мужчин на заре в лимузинах,

Кто в постели — неистовство страсти звериной,

Вихрь и пламя, какое ничто не остудит,

С тонкой талией гибкой и пышною грудью?

Свободная девушка!

Кто старухой стоит с парой жалких букетов,

На ветру и морозе в отрепья одета,

Одинока, избита, почти что слепая,

В безнадежности горькой нужды прозябая?

Кто горит в лихорадке в больнице для бедных,

Изнывая от боли страданий последних,

Кто в каморке дешевой в подушку рыдает,

Плачет, молится, кается и проклинает,

Вся в морщинах, нелепа, страшна, безобразна?

А когда-то была молода и прекрасна,

На мужчину лишь взглянет — он век не забудет,

Ах, свободная девушка!

Парни из фирмы «Конти»(Первая проделка)

Со сжатым воздухом баллон

С завода «Конти-Верке»

У нас недавно, за углом,

В скандал ужасный ввергли.

Франц с Фрицем честно тот баллон

По месту доставляли,

Но хвост собачий за углом

Внезапно увидали…

Парней псы видеть не хотят,

Псов ненавидят парни —

Возник, короче, у ребят

План дьявольски-коварный.

Сосиска псу — всегда отрада.

Довольный Каро с чувством жрал,

Но вскоре шнауцера рядом

Безумный, дикий страх объял…

Желудок псины раздувает,

Надулись брюхо и кишки,

Бедняга уж исходит лаем —

А Фрицу с Францем все смешки.

Вот с гоготом один вредитель

Шланг отключает второпях…

А Каро слаб и беззащитен,

А шнауцер — не при делах.

Но в вышине собакам страшно,

И Каро лаял что есть сил, —

Тут честный шнауцер отважно

На помощь другу поспешил.