Я должен быть счастлив, что Роланд Андерссон спустил эту выходку нам с рук и принял извинения. Или сделал вид, что принял. Это трудно было понять по его непроницаемому лицу. Он относился к нам, как к маленьким детям. Иной раз, правда, и от него слышалось: «Что с тобой, парень? Почему ты не слушаешься?». Также звучала старая песня: «Он слишком увлекается дриблингом. Он не думает о команде». Что-то из сказанного было справедливо. Полностью согласен: мне еще многому нужно было учиться. А что-то было просто завистью. Игроки чувствовали конкуренцию, а я не отбывал номер и действительно упорно и тяжело работал. Мне было мало тренировок с командой, и я продолжал заниматься в нашем дворе, час за часом. Я придумал себе забаву — собрал соседских мальчишек и предложил: «Плачу тому, кто сможет отобрать у меня мяч». И это не было простым развлечением. Так я оттачивал свою технику, учась защищать мяч корпусом.
Когда я не гонял мяч во дворе с мальчишками, я играл в видеоигры. Я мог сидеть за ними по десять часов, и зачастую находил в игре решения, которые применял затем в реальной жизни. В обшем. футбол был со мной круглые сутки. На тренировках в «Мальмё» мне порой бывало непросто, потому что я слишком много брал на себя и переигрывал. Выглядело это так, будто они заполучили в команду нечто иррациональное, чего не могут понять. Я и о том, что любой сукин сын смолчал бы в одной ситуации и сказал бы правильные слова в другой. Но я... Я же с другой планеты. Я продолжал вести себя, как пацан из Русенгорда. Началось с того, что игроки в команде разделились на «стариков» и «молодняк». Нам, молодым, положено было таскать всякий чертов инвентарь и по-
стоянно быть «на подхвате». Это выглядело нелепо, а климат в команде с самого начала был ужасным. На старте сезона главный тренер национальной сборной Томми Сёдерберг предсказывал «Мальмё» итоговую победу в чемпионате. Однако все сразу же пошло наперекосяк, и над командой нависла угроза вылета во второй дивизион. Подобного не происходило вот уже более шестидесяти лет, и болельщики были встревожены и рассержены. Весь этот груз лег на плечи ветеранов команды. Они-то прекрасно осознавали, что будет значить для всего города, если команда не сможет сохранить место в Аллсвенскан (высший дивизион чемпионата Швеции по футболу — прим. пер.). А это будет катастрофа. Тут не до веселья и бразильских приемчиков. А я все равно был счастлив, что меня взяли в команду, и горел желанием показать себя. Пусть даже это было не вовремя и не к месту, но это уже было у меня в крови.
Хоть я и новичок, но уже полноправный член команды, и я стремилея, чтобы окружающие сразу это усвоили, и не намерен был отступать или, тем более, унижаться. Уже в один из первых дней моего пребывания в команде вратарь Джонни Федель недовольно проворчал: «Где, черт возьми, эти мячи?». Я чуть не вздрогнул, особенно когда заметил обращенные на меня со всех сторон взгляды, дававшие понять, что именно мне следовало принести эти мячи. Hy нет уж, дудки, никогда в жизни. И тем более в таком тоне.
«Если они тебе нужны, пойди и возьми», — пробурчал я, что явно не вписывалось в принятые в «Мальмё» правила.
Мне снова давали понять, откуда я. К счастью, меня поддерживали Роланд и его помощник — второй тренер Томас Шёберг. И я это чувствовал, хотя, надо признать, больше они верили в Тони. Он сразу вышел в основе и забил уже в своем дебютном матче. Я же находился в запасе и старался тренироваться еще усерднее. Не помогало, и я проклинал весь белый свет. Может быть, мне стоило довольствоваться своим положением и не форсировать события. Но я не таков. Я хочу получить свой шанс и продемонстрировать, на что способен, немедленно.
19 сентября 1999 года нам предстояло встретиться с «Хальмстадом» на его стадионе «Эрьянс Валль». Это был решающий матч. Если мы выигрывали или хотя бы играли вничью, то сохраняли за собой право играть в Аллсвенскан на следующий год. В случае поражения нам пришлось бы продолжать бороться за спасение в последних турах. Поэтому все в команде были на нервах, даже взвинченные. Мы начали игру скованно. Играли в закрытый футбол, с оглядкой на свои ворота. В начале второго тайма наш нападающий Никлас Гудмундссон получил травму, и я уже лелеял надежду выйти на поле. Но нет, Роланд даже не взглянул в мою сторону. А время шло и ничего не менялось. После часа игры счет оставался равным — 1:1, и нас он вполне устраивал. Но за пятнадцать минут до конца травмировался еще и наш капитан Хассе Маттисон, а вскоре после этого «Хальмстад» вышел вперед — 2:1. Я увидел, как все наши игроки побледнели.
И вот тогда Роланд выпустил меня на поле. Когда все одноклубники выглядели подавленными, я вышел с полным зарядом адреналина. На моей футболке красовалась фамилия Ибрагимович. Это было круто, это была уверенность, что никому не под силу меня остановить. Я сразу же пробил по воротам — мяч коснулся перекладины и ушел выше ворот. Но затем случилось ужасное. Уже в добавленное время мы получили право на пенальти. Вы сможете понять — это был вопрос жизни и смерти. Забьем — честь клуба спасена, нет — мы на грани катастрофы. Все лидеры команды стушевались. Никто не отваживался взять на себя ответственность пробить этот пенальти. Слишком многое было поставлено на карту. Но тут вперед вышел этот нахал Тони:
— Я пробью.
Непростая ситуация, скажу я вам. Отступать уже не имеешь права. И казалось, что-то может ему помешать. Он был слишком молод, чтобы взваливать на себя такой груз ответственности. Помню, как во время его разбега вся команда затаила дыхание, а кто-то еще и отвернулся, чтобы не смотреть. И, проклятие, вратарь взял пенальти. Я думаю, он перехитрил неопытного Тони. Матч мы проиграли, а Тони надолго попал в немилость у тренеров. Я искренне переживал за бедолагу. Знаю, что журналисты разглядели в том случае нечто символическое — переломный момент, когда я обошел Тони и оставил его позади себя. Действительно, впоследствии Тони никогда уже не играл на высшем уровне. Я же получил игровое время. Я выходил на замену в шести матчах высшего дивизиона, и в отдельных интервью Роланд даже называл меня не ограненным бриллиантом. Эти слова не остались незамеченными, и вскоре мальчишки стали подходить ко мне после игр с просьбой дать автограф. Не скажу, что это стало для меня огромным событием. Но, не скрою, это меня подстегнуло. Я думал так: «Следует играть еще острее. Не могу же я разочаровать этих маленьких ребят».
Вы только посмотрите на это! Я хотел, чтобы от увиденного они восторженно кричали. А как вам такой классный приемчик?! Все это со стороны выглядело странновато. Но армия юных фанатов все прибавлялась, а я хотел демонстрировать все больше финтов и трюков с мячом. Я решил, что именно эти мальчишки дают мне право играть так, как я играю. Ведь они бы и не подошли ко мне, если бы я не был самым смелым игроком команды! И я стал играть для детей и давал автографы всем желающим, никому не отказывая. Я и сам ведь был еще юным и отчетливо представлял себе, как бы чувствовал себя, если бы мои друзья получили автограф, а я — нет.
— Все довольны? — спрашивал я ребят, прежде чем удалиться. Я был так поглощен всем этим ажиотажем вокруг своей персоны, что даже стал забывать об удручающем положении своей команды. Вроде начала звездной болезни... Я тут веду себя как король, в то время как мой клуб переживает худшие времена в своей истории. После домашнего поражения от «Треллеборга» болельщики плакали и требовали отставки Роланда. Пришлось даже прибегнуть к помощи полиции, чтобы оградить его от гнева фанатов. Автобус гостей из Треллеборга забросали камнями, были протесты и прочая фигня. Положение не улучшилось и пару дней спустя, когда мы были разгромлены АИКом. То, чего все опасались, стало свершившимся фактом.
Мы вылетели из Аллсвенскан. Впервые за шестьдесят четыре года «Мальмё» не сыграет в высшем дивизионе. В раздевалке понуро сидели игроки, накрывшись с головой полотенцами и футболками. Тренеры и руководство пытались утешать и делать хорошую мину. Но вокруг царил дух разочарования и позора. А кто-то, возможно, подумывал и обо мне: вот мол, эта «главная звезда», которая в труднейших для команды матчах старалась только себя показать. Но, если честно, мне было все равно, кто и что обо мне думает. Мои мысли были заняты другим. Ведь произошло что-то из ряда вон выходящее.
Это случилось, когда меня пригласили во взрослую команду. Проходила тренировка «Мальмё» — команды — предмета для гордости всего города. Но в те времена наши тренировки посещали неохотно, и зрителей было мало. Издалека я заметил, как среди присутствовавших мелькнул немолодой человек. Я не узнал его. Заметил только, что он наблюдает за нами из-за деревьев, словно скрываясь, и мне это показалось странным. Будто что-то предчув-
ствуя, я стал выполнять все свои приемы еще азартнее. И только некоторое время спустя я все понял.
В детстве я все время был предоставлен самому себе. Вокруг было как-то пусто, одиноко. Безусловно, отец совершал порой настоящие поступки. Но он не был похож на отцов моих сверстников, которых я видел вокруг себя. Он не посмотрел ни одной игры с моим участием и не помогал мне в школьных делах. Его интересовали пиво, гражданская война и югославская музыка. Но сейчас я не мог поверить своим глазам. Тем немолодым человеком был мой отец. Он пришел на меня посмотреть. Я словно взорвался. Словно сбылась моя мечта, и принялся летать по полю. «Ни фига себе, отец здесь! Неужели это не видение?! Ну, тогда взгляни на это. Я жаждал аплодисментов. Смотри же! Оцени и вот это! Твой сын — лучший футболист в мире».
Считаю, это был один из величайших моментов в моей жизни. Клянусь! Я вернул отца, словно бы раньше его по-настояшему со мной не было. Это было какое-то новое ощущение, и после тренировки я помчался к нему и стал расспрашивать, как ему это понравилось. Как ни в чем не бывало, словно он был здесь не впервые.
Ну, как тебе?
Хорошо сыграл, Златан.
Невероятно! Отец оценил и, я полагаю, поверил в меня. Я стал для него, как наркотик. Он стал наблюдать за всеми моими действиями. Отныне он не пропускал ни одной тренировки. Его квартира превратилась в мой музей, и он вырезал каждую статью, даже любую заметку с упоминанием обо мне. И не останавливался. Спросите его о любом из моих матчей. У него имеются все записи, а также все, что обо мне написано, все мои футболки и бутсы, и даже «Гулдболлен» («Золот