Хелене пришлось хуже, чем мне. Ей было совсем нелегко. И роды выдались тяжелыми, и быть центром внимания она не привыкла так, как я. А я больше об этом не думал, это же просто часть моей жизни. Хелена же нервничала все сильнее, тогда ее с Макси тайком, в разных машинах, перевезли в дом моей матери в Свагерторпе. Нам казалось, там она сможет передохнуть. Как наивны мы были. Им хватило часа. Через час все газетчики толпи-
лись перед домом. Хелена чувствовала себя затравленным зверем и улетела в Милан.
А я уже был там, собираясь играть против «Кьево» на стадионе Сан-Сиро. Я был на скамейке запасных. Почти не спал. Наш тренер Роберто Манчини считал, что я не смогу сконцентрироваться, и, наверно, был прав. Мысли мои блуждали, я смотрел то на поле, то на зрителей. Ультрас «Интера» повесили огромную растяжку. Она колыхалась на ветру, словно пиратский парус, на ней черным по голубому значилось: «Бенвенуто, Максимилиан!» То есть: «Добро пожаловать, Максимилиан!». А я удивился: «Кто такой этот Максимилиан? Разве у нас есть игрок с таким именем?»
И только потом догадался. Это мой сын. Ультрас приветствовали моего мальчика! Это было так здорово, что я чуть не заплакал. Эти фанаты, с ними столько хлопот. Они крутые ребята, я не раз с ними дрался. А теперь... ну что сказать? Это была Италия во всей своей красе. Любовь к футболу, любовь к детям. Я снял растяжку на телефон и послал фото Хелене. Честно, мало что так ее порадовало. До сих пор слезы наворачиваются у нее на глаза, когда мы вспоминаем об этом. Получилось, что ей передал привет целый стадион «Сан-Сиро».
А еще я завел щенка. Мы назвали его Трастор. Вот теперь у меня есть семья. Хелена, Макси и Трастор. В эту пору я все время играл в Xbox. Сверх всякой меры. Это стало как наркотик. Я не мог остановиться. Часто сидел с маленьким Макси на коленях и играл. Мы тогда ожидали, когда будет готова наша квартира, и жили в Милане в отеле. Когда мы заказывали еду, то чувствовали, что они устали от нас, а мы — от них. Отель действовал нам на нервы, и мы решили переехать в другой — в Nhow на Виа-Тортона. Там нам стало получше, но все-таки сумбурно.
C Макси нам все было внове, но мы, конечно, заметили, что он плохо реагирует на окружающих и не набирает вес, даже наоборот, теряет. Он худел. Но мы не знали, как должно быть. Может, все нормально? Кто-то сказал, что малыши иногда теряют вес сразу после рождения, а с виду он крепкий, не правда ли? Он ел, его животик надувался и казался твердым, затем его рвало. Он все время хныкал. Разве это нормально? Мы ничего не понимали. Я обратился к семье, к друзьям; все меня успокаивали: ничего, скорее всего, все в порядке. Но я так не думал. Я искал объяснений.
Это круто. Он мой ребенок. Что может быть не так? Но мы не переставали волноваться, потому что Макси не усваивал пишу и все больше худел. Он родился с весом 3 кг. Сейчас он весил мень-
ше 2 кг 800 г, и я нутром чуял, что это не дело, совсем не дело. Наконец я не выдержал:
Что-то не так, Хелена!
Мне тоже так кажется, — ответила она.
Как вам объяснить? То, что было смутным подозрением, превратилось в уверенность. Меня просто корежило. Я никогда прежде ничего не принимал так близко к сердцу. Пока у меня не было ребенка, я был Мистер Непробиваемый. Я мог рассердиться, даже взбеситься, испытать любые эмоции. Но все улаживалось, если я боролся. А тут... Я ощущал бессилие. Я не мог заставить его быть здоровым. Я вообще ничего не мог.
Макси все слабел. Он был такой маленький и худенький — просто кожа да кости. Казалось, жизнь покидает его. Мы метались в панике, и вот к нам в отель пришла врач. Меня не было, я в этот день играл. Но нам повезло.
Докторша понюхала рвоту, осмотрела ребенка и твердо сказала: «Вам срочно нужно в больницу». Дальше я помню все очень точно. Я был в команде, мы играли домашний матч с «Мессиной». У меня зазвонил телефон. «Макси будут оперировать! — кричала Хелена в истерике. — Он в опасности!». «Неужели мы его потеряем? — пронеслось у меня в голове. — Неужели такое возможно?». В мозгу роились самые параноидальные мысли, и я пошел к Манчини. Он, как многие тренеры, сам в прошлом футболист, начинал карьеру тренера под руководством Свена Ёрана Эрикссона в «Лацио». Он имел сердце, он понял меня.
Мой ребенок болен, — сказал я, заглядывая ему в глаза и чувствуя себя дерьмовей некуда.
У меня в голове теперь была не победа в матче. Там был Макси, и больше ничего, мой крошечный мальчик, мой любимый сынишка. Манчини предложил мне самому решить: играть или нет. Я уже забил шесть голов в этом сезоне и был в отличной форме. Но теперь-то что делать? Да, конечно, Макси не станет лучше, если я буду сидеть на скамейке. Но сумею ли я выступить? Я не знал. Мои мозги буквально кипели.
Хелена мне докладывала о каждом шаге. Они приехали в больницу, вокруг — орушие дети и никто не говорит по-английски. Сама Хелена не знает ни слова по-итальянски. Она совсем растерялась. Ничего не понимала, кроме того, что ребенок в опасности, а врач требовал, чтобы она подписала какие-то бумаги. Какие? Она пыталась понять, но думать времени не было. Она подписала.
Думаю, в такой ситуации подпишешь все что угодно. Затем принесли еще какие-то бумаги. Она подписала и их, и они забрали у нее Макси. Она страдала, я это чувствовал.
И что же дальше? Хелена вся извелась, Макси слабел. Но она выдержала. А что еще ей оставалось? Только принять все как есть и надеяться. А Макси унесли врачи и сестры. Тогда понемногу до нее начало доходить, что происходит. Желудок мальчика не работал, как полагается, и ему требовалась операция.
А я на безумном стадионе «Сан-Сиро» никак не мог сосредоточиться. Я все-таки решил играть. Но все было как в тумане, и вряд ли я играл хорошо. Да и как я мог? Помню, я заметил у боковой линии Манчини. Он сделал мне знак: дескать, заменю тебя через 5 минут. Я кивнул. Конечно, я покину поле. Все равно не могу еделать ничего путного.
Но через минуту я забил. «К черту Манчини!» — промелькнуло в голове. Пусть только попробует заменить меня. Я играю, и мы выигрываем. Я играл на ярости и диком возбуждении, а когда матч кончился, буквально вылетел с поля. Никому не сказал ни слова в раздевалке и едва запомнил дорогу. Сердце бешено колотилось.
Но больницу помню отлично. Помню этот запах, и как я несся вперед, спрашивая у всех: где? где? — и неожиданно наткнулся на помещение, где Макси лежал в инкубаторе вместе с другими детьми. Он казался еще меньше, чем обычно, просто воробышек. От носа и тельца тянулись трубки. Сердце выпрыгивало у меня из груди, когда я смотрел на него и на Хелену. И что вы скажете. Я крутой парень из Розенгерда?
— Я люблю вас, ребята, — сказал я, — вы для меня — все. Но я не могу тут больше, мне надо наружу. Звоните мне почаще, почаше! — И я выбрался оттуда.
Это было жестоко по отношению к Хелене. Она осталась с ним одна. Но я просто не мог, я был в панике. Я ненавидел больницу больше, чем когда-либо, и поехал в отель, и, наверно, играл в Xbox. Это меня всегда успокаивает. Всю ночь я лежал в обнимку с телефоном, время от времени вскакивая, будто ожидая чего-то ужасного. Но все обошлось. Операция прошла успешно, Макси поправлялся. На животе у него остался шрам. Но так или иначе, сегодня он здоров, и я думаю, это что-то значит. Это открывает передо мной перспективы, правда.
В тот год «Интер» выиграл скудетто, а позже, в Швеции, меня выдвинули на приз имени Свена Йерринга. Там лауреатов выби-
рает не жюри, а шведский народ. Шведы голосуют, кто из спортсменов был лучшим в прошедшем сезоне. Конечно, такой приз почти всегда присуждают мастерам в индивидуальных вйДах: горнолыжнику Ингемару Стенмарку, легкоатлету Стефану Хольму, гольфистке Аннике Зёренштам, гораздо реже командам. Сборная по футболу получила его в 1994 г. А в этом, 2007-м меня выдвинули одного. Вручали приз в «Спорт-гала». Мы пошли вместе с Хеленой; на мне был смокинг. Перед церемонией я пошел побродить по залу и наткнулся на Мартина Далина.
Мартин был великим футболистом. C его участием наша сборная завоевала третье место на Чемпионате мира, в 1994 г. его с командой наградили призом Йерринга; как профи он выступал за «Рому» и «Боруссию» и забил уйму голов. Но, как водится, возникает конфликт поколений. Старики хотят оставаться лучшими всегда. Молодые хотят их обскакать. Мы не хотим, чтобы звезды прошлых лет стучали нам по головам, мы не хотим то и дело слышать: «Вот в наше время...» и прочее дерьмо. Мы хотим двигать футбол вперед. Помню этакую усмешку в голосе Мартина:
О! Ты здесь?
А почему бы мне не быть здесь? Ты ведь здесь? — отозвался я с той же усмешкой и с удивлением заметил, что на нас стали обращать внимание.
Мы выиграли приз в 1994 г.
Да, командой. А меня выдвинули индивидуально, — ответил я с улыбкой.
Ничего особенного. Легкая пикировка.
Но в этот момент я почувствовал, что жажду этого приза всей душой, и сказал об этом Хелене, когда вернулся за столик. «Пожалуйста! Я хочу выиграть!» — ни разу раньше я не произносил таких слов, даже когда речь шла о Чемпионате мира. Мне доводилось получать множество разных призов, и никогда меня это так не трогало. Не знаю, может быть для меня это стало доказательство, что меня принимают всерьез как человека, а не только как футболиста, несмотря на все мои выходки в прошлом. И поэтому, пока они на сцене перечисляли кандидатов, я испытывал сильное напряжение.
В финальном списке оказались я, Сюзанна Каллур и Аня Перссон. И что дальше? Я не представлял себе, а секунды бежали. Будь оно проклято, думал я. Победителем стал...
Прозвучало мое имя. У меня на глаза навернулись слезы, а я, поверьте, не так-то легко плачу. В моем детстве это не поощря-
ли, но сейчас я так расчувствовался, что встал во весь рост. Народ вокруг визжал и аплодировал. Двигаясь к сцене, я прошел мимо Мартина Далина и не удержался:
— Прости Мартин, но я иду получать приз.
Я принял приз из рук принца Карла Филиппа и взял микрофон. Я не из тех, кто готовит речи заранее, совсем нет. Я просто говорил и вдруг подумал о Макси и обо всем, что мы с ним пережили. И подумал: как все странно. Мне дали приз, потому что я помог «Интеру» выиграть скудетто впервые за 17 лет, и я задался вопросом: Макси родился в сезон, когда мы выиграли? Именно в сезон, а не в том же году. Я вдруг все позабыл