дни. Мы решили, что наш первый ребёнок должен родиться в Швеции,
госпитале Лундского университета. Мы доверяли шведской системе
здравоохранения больше, чем какой-либо другой, несмотря ни на что. Но без
проблем не обошлось.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
«Кто такой этот Максимилиан? У нас разве есть игрок с таким именем?»
Около госпиталя были и пресса, и папарацци. Всё проходило в
атмосфере истерии. Нас сопровождала охрана, и мы попросили
администрацию больницы, чтобы в родильное отделение просто так никого
не пускали. Все, кто входил, проверялись охраной. Снаружи патрулировала
полиция. Все были на нервах. Повсюду стоял этот странный больничный
запах. Люди бежали по коридорам, слышались голоса, крики. Я говорил, что
я ненавижу больницы? Я ненавижу больницы. Я здоров, пока здоровы
другие. А если окружающие меня люди болеют, то заболею и я. Не могу
объяснить, каково это, но от больницы у меня желудок сводит. Наверное, это
из-за больничной атмосферы, да и микробы всякие в воздухе летают.
Поэтому обычно я пытаюсь выйти оттуда, как только могу.
Но в этом случае я обязательно должен был быть там, и меня это
напрягало. Со всего мира я получаю множество писем. И обычно я их не
открываю. Это ведь честно: раз я не могу прочесть все письма и всем
ответить, я зачастую оставляю их нераспечатанными. Никакого особого
отношения. Но иногда Хелена ничего не могла с собой поделать, ведь порой
истории были ужасными. Например, больной ребенок, которому осталось
жить с месяц. Я был его кумиром. Хелена в таких случаях спрашивает: что
мы можем для него сделать? Подарить билеты на матч? Послать футболку с
автографом? И мы пытаемся помочь. Но всё равно как-то не по себе.
Признаю, это моя слабость.
Я должен был провести ночь в больнице, и я беспокоился. Но тем хуже
это было для Хелены, она была практически без сил. Тяжело тебе
приходится, если ты рожаешь впервые, а тебя еще и по пятам преследуют.
Если что-то пойдёт не так, то об этом узнает весь мир.
А могло ли что-то пойти не так? Я обдумал все варианты. Но всё
прошло хорошо, и в конечном итоге я был очень рад. Это было настоящее
счастье. У нас получилось. Наш малыш просто милашка. Мы стали
родителями. Я стал отцом. В голове уже не возникало вопросов о том, что с
ним могут быть проблемы. Не тогда, когда мы прошли через это тяжелое
испытание, и все доктора и медсёстры были так счастливы. Но драма ещё не
кончилась, совсем нет.
Мы назвали мальчика Максимилиан. Не знаю, откуда взялось это имя,
но звучало оно потрясно. «Ибрагимович» - то звучало потрясно само по себе.
Максимилиан Ибрагимович – идеально! Мощно, в общем. Но хорошо
звучало и Макси – так мы его и называли. Всё было хорошо, и я сразу ушёл
из больницы. Это было непросто. Снаружи повсюду были журналисты. Но
охранник нацепил на меня белый халат. Эдакий доктор Ибрагимович. А
после этого меня спрятали в корзину для белья, огромную корзину. Внутри я
сгруппировался, как мяч, и корзину толкали через проходы, коридоры в
подземную парковку. И я сразу вышел оттуда, переоделся, и отправился в
Италию. Мы всех обвели вокруг пальца.
А для Хелены это сложилось тяжеловато. Роды были трудными, и она
не привыкла к такому вниманию, как я. Я больше даже не думал об этом, это
часть моей жизни. Но Хелена становилась всё более нервной, и поэтому в дом
мамы в Свагерторпе её и Макси привезли на разных машинах. Мы думали,
что хоть там она вздохнёт спокойно. Наивно было так думать. Всего час – и
журналисты начали собираться у дома. Хелена чувствовала себя так, словно
за ней охотились, хотели поймать её. И она вскоре улетела в Милан.
А я уже был там. На носу был матч против «Кьево» на Сан-Сиро. Я в
этот раз остался на скамейке, поспать нормально не удалось. Роберто
Манчини, тренер, не думал, что я готов на 100%. Это было разумно. Я никак
не мог сконцентрироваться. Я смотрел то на поле, то на болельщиков.
«Ультрас», самые главные фаны «Интера», вывесили огромный белый
баннер на трибуны. Он был похож на гигантский парус, развевающийся на
ветру, и на нем было что-то написано. Или выкрашено. Синими и черными
буквами на белом полотнище было написано: «Benvenuto Maximilian». Это
означает: «Добро пожаловать, Максимилиан!» И я удивился: «Кто такой этот
Максимилиан? У нас есть игрок с таким именем?»
А потом до меня дошло. Мой сын. «Ультрас» приветствовали моего
сына! Это было так красиво, что мне захотелось плакать. С такими фанами
не шутят. Они очень суровые парни, и в будущем у нас будут с ними
неприятные стычки. Но тогда… что я мог сказать? Это была Италия в лучшем
её свете: их любовь к футболу, и их любовь к детям. Я взял мобильник,
сфотографировал баннер и отправил Хелене. Честно скажу: мало что тронуло
её, как это. У неё до сих пор слёзы наворачиваются на глаза, когда она
говорит об этом. Так Сан-Сиро выразил свою любовь.
Кроме того, у нас появился щенок. Мы назвали его Трастор, в честь
шведской инвестиционной компании, которую в свое время обокрали. И
теперь у меня появилась настоящая семья: я, Хелена, Макси и Трастор.
Я тогда по-настоящему подсел на Xbox. Он был каким-то наркотиком,
я не мог остановиться. Макси частенько сидел у меня на колене, когда я играл.
Мы жили в одном из миланских отелей, ожидая, когда будет готова
наша квартира. И когда мы позвонили на кухню, чтобы заказать еду, можно
было понять, что мы уже чересчур надоели друг другу. Из-за этих нервов мы
сменили гостиницу на отель Nhow на улице Via Tortona. Там было лучше, но
все равно как-то нервно.
С Макси всё было иначе. Однажды мы заметили, что его слишком
часто тошнит, и он совсем не набирает вес, даже наоборот. Он худел. Но никто из нас не знал, как это должно происходить на самом деле. Может, это была норма. Кто-то сказал, что младенцы иногда немного теряют вес после
рождения, и он казался сильным, не так ли? Но нет, молоко возвращалось
назад, а рвотная масса была густой и выглядела странно. Его всё время
тошнило. Так и должно было быть? Мы не имели понятия. Я позвонил семье,
друзьям, они убедили меня в том, что ничего серьёзного с этим не было. И я
так подумал. По крайней мере, хотел так думать. Я начал придумывать
объяснения для этого.
Всё хорошо. Это мой сын. Что могло пойти не так? Мои волнения
никуда не делись. Но чем дальше, тем было очевиднее, что он уже не может
подавлять тошноту. В придачу, он сбросил еще немного. Он весил шесть
фунтов и десять унций (3005 граммов), когда родился. А сейчас он весил
шесть фунтов и две унции (2778 граммов). И я чувствовал, что это уже плохо.
Совсем плохо. Я не мог сдерживать себя.
— Хелена, что-то не так!
— Я тоже так думаю, – ответила она, но как это можно было
объяснить?
Если раньше я только подозревал, что что-то не так, то теперь я был в
этом убежден. Мне казалось, что комната начала качаться. Тело перестало
меня слушаться. Я никогда не чувствовал ничего подобного даже близко. До
появления ребёнка я был прямо Мистером Неприкасаемость. Я могу
рассердиться, взбеситься, проявить любую другую эмоцию. Но любая
проблема могла быть решена, если бы я просто приложил больше усилий.
Тут всё было иначе. Я был бессилен. Я ведь не мог отвести его на тренировку,
чтобы вылечить. Я не мог сделать ровным счётом ничего.
Макси становился всё слабее и слабее. Он был таким худеньким. Кожа
да кости. Причем, это было заметно. Казалось, что жизненные силы
покидают его. Мы обзванивали всех, кого могли обзвонить. Мы были в
панике. И вот, в наш номер пришла женщина-врач. Меня тогда не было, у
меня матч был на носу. Но думаю, что нам повезло.
Женщина-врач понюхала его рвотную массу, посмотрела на нее,
сопоставила симптомы и сразу сказала: «Вам нужно немедленно везти его в
больницу». Чётко помню: я был тогда с командой. Предстоял матч против
«Мессины», домашний. Мой телефон зазвонил. Хелена была в истерике.
— Они собираются оперировать Макси, – сказала она. – Это срочно.
Я подумал: мы его потеряем? Это вообще возможно? Бошка трещала
от всех вопросов и тревог, и я сказал обо всём Манчини. Как и многие
тренеры, он раньше играл, и начал свою тренерскую карьеру у Свена Горана
Эрикссона в «Лацио». Он все понял, сердце у него было, где надо.
— Мой мальчик болен, – сказал я, и он по моим глазам понял, что мне
очень хреново.
Победа в этом матче уже не имела для меня никакого значения. Мой
сын был в больнице, мой маленький Макси, мой любимый сынок… Мне
нужно было решить: буду я играть или нет? Я забил шесть голов в сезоне, я
был хорош во многих матчах. А что делать сейчас? Макси лучше не станет,
если я буду на лавке сидеть. Но смогу ли я сыграть хорошо? Не знаю. Мозг
разрывался.
Хелена информировала меня о том, что происходит. Она сразу же
поехала в госпиталь. Все кричащие вокруг нее люди не говорили по-английски, а она вряд ли знала хотя бы слово по-итальянски. Она
моментально потерялась, она ведь ничего не понимала, кроме того, что это