– Мы все еще иногда встречаемся с Ниной, – произносит он.
– Ну как она? – спрашиваю.
Интересно, а что насчет Грейс? Виделся ли он с ней в последнее время? Хочу спросить, но провод, что ведет к ней, слишком оголен. Больно.
– Все так же. Ты же знаешь ее: слишком умная, чтобы быть счастливой.
Улыбаюсь. Вот Нине восемнадцать, она только что переспорила, переубедила преподавателя во время консультации.
– В любом случае слишком интеллектуальная для тебя, – говорю я.
И затем осознаю, что не знаю, как давно они расстались. Или все еще вместе.
– Извини, – добавляю я, заметив, как он помрачнел. – Я не хотел.
– О, не переживай. Мы все знали, что я долго с ней не продержусь.
Грустно улыбнувшись, он делает глоток.
– Ну и как надолго тебя хватило?
– Вообще-то, я был не так уж плох с учетом всех обстоятельств. Мы решили разойтись где-то год назад.
Сделав глоток, хватаюсь за челюсть: виски обжигает язык. В те дни Нина казалась мне неземным существом. Помню ее высокие скулы и огромные модные сережки, а еще за ней, куда бы она ни шла, шлейфом тянулся аромат роз. Но все это никак не отражало ее личность, а сама она почти не раскрывалась. Казалась непроницаемой – во всяком случае, для меня.
Себ, смачно отхлебнув из стакана, прочищает горло.
– Насчет Грейс, – продолжает он.
При ее упоминании сердце выпрыгивает из груди. Какое-то мгновение я спорю сам с собой. Я хочу узнать, как она, где она, но в то же время знаю, что, услышав это, не вынесу боли. Так недосягаемо она теперь далека. Вытягиваю на отсечение руку.
– Все хорошо, – говорю я, – ты не обязан.
Он ерзает на софе, разворачиваясь ко мне. Вздохнув, кивает.
– Ты-то сам как, Ксандер? Где был все эти годы?
Неожиданно для самого себя смеюсь. Идея сгрести и собрать воедино черепки разбитой за тридцать лет жизни вдруг кажется мне абсурдной.
– Везде понемногу, – улыбаюсь я наконец.
Он смотрит мне в глаза и пытается улыбнуться в ответ, однако улыбка умирает у него на губах.
– Прости, я должен был сделать больше.
Не сразу понимаю, о чем он.
– Сделать больше? Что ты имеешь в виду?
– После Рори. Ну ты знаешь. Я должен был приложить больше сил.
Поворачиваюсь к нему лицом.
– Не понимаю.
Он продолжает ерзать.
– Я не знаю. Мы должны были… я должен был приложить больше сил, чтобы тебе помочь.
Я в растерянности.
– Себ, мне не нужна была помощь. Ты был не обязан.
– Я должен был поддержать тебя, Ксанд.
Он встает, грустно качая головой. Потом вздыхает и расправляет плечи, сбрасывая с себя воспоминания. Трет глаза; видно, что он устал.
– Могу одолжить тебе пижаму, если хочешь. Оставлю на твоей кровати.
Собираюсь попросить его не беспокоиться, но затем осознаю, что, возможно, он не хочет, чтобы я спал на его простынях без одежды.
– Спасибо, – говорю я, вставая. – Утром слезу с твоей шеи.
При этих словах Себ останавливается в дверях и оглядывается на меня.
– Я совершенно не хочу знать, что там с тобой, если сам не хочешь рассказывать. Но ты должен остаться – во всяком случае, пока со всем не разберешься.
Снова усмехаюсь; надеюсь, выглядело это по-доброму.
– Себ, разобраться со всем – вряд ли про меня.
Он колеблется какое-то мгновение и произносит:
– Знаю, что тебе давно уже не хватает бенсов. Но…
Тут он словно не находит слов. Шумно выдыхает и, поставив руки на пояс, добавляет:
– Я правда боюсь за тебя, ведь на улице что угодно может случиться.
Не представляю, о чем он. Обо мне? Это мой мозг чудит, опять о чем-то позабыв, или уже Себа? На всякий случай киваю ему и слегка улыбаюсь вдогонку, делая вид, что понимаю, о чем он. Но на самом деле понятия не имею.
Глава пятнадцатаяСуббота
Лучи света, проникающие в комнату, угол, под которым они падают, их яркость – все говорит за то, что сейчас еще раннее утро. Пора вставать, если хочу провести день с пользой.
Умываюсь, быстро одеваюсь и крадусь вниз по лестнице – так тихо, как могу. Следов Себа не видно – он, верно, еще спит или уже ушел на работу. Мое, его пальто висит на балясине, где я его сам и оставил. Накидываю его на себя. Пальто уже начало принимать мою форму и ощущается как мое собственное. Кожей чувствую мягкий бархат воротника. Вот в прихожей ботинки – не помню, как их снимал. Надеваю их и выхожу, аккуратно закрыв за собой дверь.
Стоит холодная февральская погода. Что-то в воздухе напоминает о позабытой ночи Гая Фокса, пусть ноябрь уже давно прошел. Легкая дымка, тонкий запах серы. Пока иду к автобусной остановке, меня настигают события вечера четверга в полицейском участке. Обвинение, что зря трачу время полиции. Я всего лишь заявил о преступлении, убийстве, а они все равно отдали мое дело прокурору для предъявления обвинения.
Так и не понял, как ему удалось ускользнуть. Вытираю лицо рукой и жду автобус. Когда он приходит, я захожу, плачу проездным Себа и усаживаюсь в самом конце, закутавшись поуютнее в пальто. В окно вижу, как вплотную к нам подъезжает другой автобус, и у меня тут же кружится голова – кажется, будто мы едем назад.
Уезжает вперед и полоска рекламы на борту того автобуса. «Ариэль: капсулы 3 в 1». Закрываю глаза, чтобы не подпустить воспоминания, но те все равно проникают.
День, когда я с ним встретился.
Грейс хотела, чтобы мы с ним встретились. Считала, наверное, что так я стану лучше к нему относиться. Не стал.
– О, Ксандер, я столько о вас слышал, – заявил он мне, только я зашел в его студию йоги.
Он обеими руками сжал мою – его ладони были теплые и загорелые. Одежда на нем была из белого шелка, и он парил, как бесплотное божество, я же в напряжении застыл – одетый в застегнутый на все пуговицы костюм.
– Ариэль, – с напором произнес я. Моя задача была поселить в нем сомнения. – Мэйбл любит вас, – продолжил я, и мое сердце екнуло, – то есть вашу йогу.
Я перевел взгляд на Грейс и увидел, что она покраснела.
– Мэйбл? – Он слегка улыбнулся, разглядывая нас обоих.
– Ах, извините, – я разозлился сам на себя. – Это кличка.
– Кличка? Она истинная энигма, – спокойно заметил он, глядя ей в глаза.
На секунду дольше, чем следовало бы.
Поймал себя на том, что улыбка моя становилась нервной. Воздух вокруг нас застыл, и с минуту мы просто пялились друг на друга, натянуто улыбаясь.
– Так, значит, Ариэль. Любопытное имя. Ассоциируется с… – начал я, но он меня перебил:
– Знаю, знаю. Ариил, Лев Божий. – Он махнул небрежно рукой. – Я часто это слышу, но предпочитаю…
– Вообще-то я подумал о стиральном порошке, – возразил я и, не дождавшись ответа, вышел прочь из комнаты. В следующее мгновение Грейс, выбежав следом, яростно прошипела мне в спину:
– Ты бы мог хоть раз…
– Что?
– Не вести себя как идиот? – закончила Грейс; она сначала поравнялась со мной, а затем обогнала.
– Ну я же пришел, разве нет?
Я с трудом поспевал за ней.
– Если ты изначально планировал строить из себя обиженку, то зря старался.
Она остановилась на дороге, чтобы вызвать такси.
– В свою защиту могу заявить: я не планировал, так получилось.
Я схватил ее под руку, но тут просигналило подъехавшее такси, и она выскользнула. Когда мы тронулись, она молча смотрела в окно. За всю поездку она не произнесла ни слова, а у меня в голове вертелось: пусть мы и движемся в одном направлении, но в действительности она все больше отдаляется от меня.
Нажимаю на кнопку остановки и выхожу из автобуса. Здесь даже воздух другой: стерильный, как из кондиционера, словно в Мэйфейре обеззараживают даже уличный воздух. Шагаю по Саут-стрит, пока она не впадает в Фарм-стрит, и уже через минуту оказываюсь напротив дома 42Б. Разглядываю черную блестящую дверь. Даже теперь, под утренним солнцем, от этого места бегут мурашки по коже. Она должна быть где-то внутри.
Я заставлю полицию поверить мне, если найду улики. Если выясню о нем больше.
Однако теперь, когда я здесь, в мою кровь будто впрыснули неуверенность. Перехожу на другую сторону дороги, откуда удобнее наблюдать за домом. Основное здание представляет собой большой викторианский особняк из красного кирпича на несколько подъездов; дверь в 42Б спряталась сбоку от главной лестницы. Поднимаю глаза: над дверью замечаю подъемные окна – закрытые, с задернутыми занавесками. Пройдя чуть дальше по противоположной стороне улицы и миновав несколько подъездов, оказываюсь на своем прошлом наблюдательном посту.
Ничего подозрительного.
По-прежнему никакой полиции.
Никакой полицейской ленты.
Ни намека на то, что мирное бытие этой улицы было нарушено.
Вдруг я вижу, как дверь главного входа в дом номер 42 открывается, и в эту секунду сердце замирает. Вот оно. В проеме появляется женщина средних лет: она выходит и оборачивается, чтобы запереть замок. Наблюдаю, как она осторожно спускается по лестнице. Только она справляется с последней ступенькой, как я, рванув через улицу, оказываюсь рядом с ней. Подняв глаза, она встречает мое приближение полуулыбкой. Привыкла, что мир относится к ней с добротой и заботой, вот и не боится меня. За всю жизнь ничто и никогда не имело права ее пугать.
– Извините, пожалуйста, – говорю я.
Инстинктивно смущаюсь, однако ее улыбка дает понять: она меня не отторгает. На мне одежда Себа, и я достаточно опрятен, чтобы она признала во мне архетипическую принадлежность к своему кругу.
– Да?
Смотрит на меня своими бесцветными глазами хаски. Она старше, чем я полагал, – ближе к семидесяти, чем к пятидесяти.
– Извините за беспокойство… – продолжаю я.
Слова вылетают еще до того, как я их осознаю. И я понятия не имею, чем закончить фразу.
– Да?
Замечаю, как она прижимает к себе блестящую кремовую сумочку. Вот теперь я ее насторожил.