– Я встречаюсь здесь со своим другом из 42Б, но он не открывает.
– А, вы про мистера Эбади? – Голос ее звучит как стекло.
– Э-э-э, ну да, – отвечаю я, – про него. Вы случайно не знаете, где он?
Она пространно смотрит на меня.
– Может быть, у своей девушки? – предполагаю я.
– А, – хмурится она, – не знала, что у него есть девушка.
– Ой. – Мое сердце сжимается, но мысли бегут вперед.
– Так вы сказали, что пробовали звонить в дверь? – спрашивает она, наклонив набок голову.
Киваю.
– Ну, этот звонок может, как я это называю, залипать. К нему нужен особый подход. Немного пошатать кнопку. Подойдите, я покажу. Когда-то это была наша квартира, чтобы вы знали.
В этот момент меня охватывает паника. Нельзя допустить, чтобы она позвонила в дверь, но в то же время я не могу придумать, как ее остановить.
– Скорее всего, контакт отошел, – рассуждает она, приближаясь к 42Б.
Мое сердце бешено колотится, я судорожно ищу выход. Вроде бы повод для паники абсолютно смехотворный, но я никак не могу позволить ей нажать на звонок. Она уже заносит палец над кнопкой, и в этот момент я хватаю ее за руку.
Она встревоженно оборачивается.
– Простите! – успокаиваю ее как можно нежнее. – Я только. Понимаете ли, тут такое дело, я, по правде сказать, не знаком с этим парнем. Признаюсь вам, я из финконтроля, – торопливо бормочу я, выколупывая откуда-то со дна воспоминания из банковского прошлого.
– Из финконтроля?
– Ага, специалист по финансовым расследованиям. Провожу рутинную проверку. По налоговым вопросам. Так вы не возражаете, миссис…
– Уилберт, – вставляет она.
– Миссис Уилберт. Вы не возражаете, если я задам вам пару вопросов?
– Хм, – насупилась она. – Вот только, – тут она по-заговорщицки склонилась ко мне, – только вчера сюда приезжала полиция.
Изображаю изумление:
– Что, правда? Зачем?
– Точно не знаю, – отвечает она и, повернувшись, направляется к тротуару. – Я лишь мельком видела, как они уезжали. Никаких мигалок или что у вас там. Еще подумала, вряд ли что-то важное.
Она идет в ту сторону, откуда я пришел, и я стараюсь не отстать.
– Миссис Уилберт, часто ли мистер Эбади принимает гостей по ночам?
Я стараюсь, чтобы формулировки моих вопросов соответствовали ее пониманию стандартов высшего общества.
– Э-э, дайте подумать, – она останавливается, – в последние дни я плоховато сплю. Знаете, мне всегда твердили, что к этому возрасту я оглохну, но, к великому сожалению, этого до сих пор не случилось. А через эти стены, к вашему сведению, слышно все подряд, особенно снизу. Да, думаю, это был вечер вторника. Там все время чем-то грохотали. И я определенно слышала какие-то голоса.
Мое сердце екает.
– А женский голос вы слышали?
Она замирает на полушаге и поднимает глаза к небу, словно в поисках ответа.
– Если честно, милок, не уверена. Там постоянно шумят. То вечеринка, то просто телевизор.
– А на следующий день? Вы видели его, Эбади?
– Нет, кажется. Я пыталась привлечь ответственных за окружающую среду, но им, похоже, недосуг таким заниматься.
– Хорошо, – немного расстроился я.
Она старается не встречаться со мной взглядом и все рыщет глазами по воздуху, как будто в поисках чего-то.
– Подождите. Вот вы сказали, и я вспомнила: тем утром я кое-что подметила. Было очень рано, шесть или около того. Я услышала на улице голоса, а еще подъехал фургон. Он меня и разбудил. В общем, я выглянула в окно и увидела каких-то мужчин, которые выносили вещи из квартиры. Вообще на всех плевать. Только представьте! В шесть утра!
Таращусь на нее во все глаза и пытаюсь переварить услышанное. Он вернулся. С подмогой.
Наверняка выносил ее тело. Вот почему полиция ничего не нашла.
– А его вы видели? – уточняю.
– Пожалуй что нет. Только грузчиков. Не похож он на тех, кто станет руки марать. Нынешняя молодежь вся такая, по-моему. Вот мой муж, он бывало…
Не дав ей закончить предложение, я благодарю и бросаюсь бежать по улице; от новостей разрывается голова.
Глава шестнадцатаяСуббота
В юго-восточном Лондоне я оказываюсь около полудня. Каким бы огромным ни был мир, каким бы необъятным во всех отношениях, мы все равно замыкаемся на орбите радиусом в несколько миль. Нас притягивает то, что нам знакомо, – отсюда и все наши беды. Я и сам стремлюсь к знакомому – чтобы сосредоточиться, не отвлекаясь ни на что внешнее. Вот почему я здесь, в Далич-парке, с нарождающейся головной болью, но ясным умом; я здесь, чтобы думать.
Это всегда было местом Грейс. Меня накрывают воспоминания или, может быть, сны. Вот скамейка, и я рою руками землю. Земля поддается. Но на этом все.
У нас могло получиться. Я все еще верю.
Помню, как читал ей под тем деревом и как мы потом встретились после разрыва. В каком-то смысле мы росли здесь вместе – люди и деревья, от саженца до дуба. Однажды в разгар лета я завязал ей глаза и повел через парк. День рождения у нее в декабре, но зиму она ненавидела. В тот год мы решили отпраздновать в августе, под солнцем, чтобы у нее наконец появилась солнечная фотография со дня рождения. Утром, заранее, я накрыл за деревьями пикник с сандвичами и шампанским, а в качестве сюрприза пригласил Себа с Ниной.
– Боже, Ксандер!
– С днем пока-еще-не-рождения, Мэйб.
Помню и другой эпизод, через пару недель после инцидента с Ариэлем. Я пытался убедить и себя, и ее, что не ревную или, если быть точнее, что больше не ревную, так как понял, что моя ревность подрывает ее доверие ко мне. Я позвал ее на прогулку в парк – как бы просто так, – а в это время карман мне жгла маленькая коробочка. Не было ни малейшей причины волноваться; ну правда, это была лишь просьба заключить мир, но эта просьба имела характер предложения. А может, в каком-то смысле и была таковым. Держась за руки, мы неторопливо дошли до пруда с лодками, а затем повернули вдоль него. Когда-то Грейс потянула меня кататься на лодке, но я упрямо отказывался, и она сдалась. Я не хотел разбавлять воспоминания о той ночи, когда мы вдвоем взяли лодку. Сесть в одну из тех лодок на пруду означало осквернить эту память. Мы миновали припаркованные зеленые водные велосипеды и уже ушли было дальше, как вдруг я предложил вернуться.
– Ну ладно, Мэйб, – сказал я, – но только один раз.
Она удивленно подняла брови, а потом ее лицо озарилось счастьем. Галантно помог ей забраться в лодку и пошел оплачивать; она сидела и ждала меня, радостно улыбаясь. Солнце жарило нещадно, и, пока мы отчаливали, я успел основательно перегреться. Пока лодка плыла по инерции, я немного передохнул, а затем вытащил коробку. Сердце билось как бешеное.
– Это ракушка, – объяснил я, когда она достала из коробки маленькое золотое украшение на золотой цепочке, – Фибоначчи и все дела.
Я старался звучать небрежно.
Она надела сразу, ее глаза лучились счастьем, и я вздохнул с облегчением.
С того дня она носила ее постоянно.
Пока не перестала.
А потом пошли подарки от Ариэля. Какие-то мелкие безделицы. Дешевые побрякушки из Чайнатауна: блокнот с «инь» и «ян», палочки благовоний, значки с буддистскими символами. Вся правда в том, что я бы никогда не ревновал так сильно, если бы не повстречался с ним лично. Он был подобен сильфу, пританцовывал при каждом шаге. А я – огромный, неуклюжий, неповоротливый. И все же, думаю, я бы смог это пережить, если бы не увидел, как он на нее смотрел – как на добычу. И больше того, если б не увидел, что она сама этого не замечает. Поверить не мог, что ей неведомы такие мужчины-хищники.
Наш спор вырос из улыбки на лице. У небольшого нефритового Будды. То был подарок на Рождество (Грейс даже не поняла, насколько нелепо дарить на Рождество статуэтку Будды). Утром, прямо у меня на глазах, она развернула упаковку, достала фигурку и задержала на ней взгляд чуть дольше, чем мне казалось уместным. Затем погладила ей голову – чуть нежнее, чем мне казалось уместным.
– Так приятно, что он не забыл, – произнесла она, аккуратно поставив фигурку на камин.
День или два спустя я случайно смахнул ее. То ли пыль протирал, то ли еще что.
– Ксандер! – воскликнула она, увидев скол. – Ты специально!
– Я не нарочно, – рассмеялся я.
Смех мой был принят в штыки, поэтому в конце концов пришлось согласиться, чтобы Грейс поставила фигурку в нашу спальню. У нас был только один прикроватный столик – вот на нем Будда и расположился во всем своем благолепии, прямо у меня под носом.
Улыбающийся зеленый человечек вызывал у меня изжогу каждый раз, как я на него смотрел. И вот однажды ночью я выключил свет, подмигнул статуэтке и повернулся на бок. Позднее, в кромешной темноте, пока Грейс лежала целиком погребенная под тяжестью сна, с великим Буддой произошло нечто ужасное. На этот раз он разлетелся на тысячу блестящих жизней.
Утром Грейс ушла. От меня.
Была суббота; она собрала сумку и, вся мрачная, покинула дом.
– Куда ты? Это случайность.
Она ничего не сказала, в ответ лишь громко хлопнула дверью.
Я был зол, что она испортила наш единственный выходной, который мы планировали провести вместе, и остаток дня делал все то, что мы обычно делаем по субботам. Для начала – поездка в сады Хорнимана. Побродив немного, я направился к нашей скамейке и посидел там, любуясь видами Лондона. Потом вернулся домой перекусить и, читая газету, поел круассанов. Все ждал, что дверь откроется, войдет она и бросится ко мне с извинениями, но ничего не происходило. К тому времени, как раздался телефонный звонок, я уже так долго метался между раздражением и яростью, что не смог успокоиться. Это же чертова дешевка, такую где угодно купишь. К чему вся эта сцена? Если только игрушка не значила для нее больше, чем она соглашалась признать.
Итак, когда в тот вечер зазвонил телефон, я схватил трубку на волне благодарности и облегчения. Я знал, что всегда готов простить ее. Конечно же, готов.