— А потом он передумал сидеть и сбежал?
— Не знаю. Мне не доложился. Начальство сменилось, кормить хуже стали — не знаю, он же такой был… Ну, книжки не отдавал, понимаешь? Давай я тебе скажу чего, а ты мне еще сигарет пришлешь, а? Ты же нормальный, по лицу вижу! Пришли, а я скажу, я знаю, чего я знаю — тебе никто не скажет… — забормотал он и начал закатывать глаза.
Яр молча кивнул. Он видел, что Эмиль ему не поверил.
— На Боровую улицу пойдешь, в городе, где Артур жил, там дом синий, э? Если не сожгли — ищи синий дом. Артур говорил, там спрятал что-то. Закопал. Говорил — нельзя, чтобы кто-то нашел. А ты найдешь, найдешь — меня вспомнишь, и пришлешь, не кинешь.
— В городе нет Боровой улицы.
— Найдешь, — ухмыльнулся он. — Найдешь. Артур говорил — Боровая. Сигареты пришлешь. Когда найдешь, чего он там закопал. Мальчишка сюда приезжал, тоже вопросы задавал. Он сигарет прислал, не обманул.
— Какой мальчишка?
Его глаза полыхнули колючим злорадством, а потом открылась дверь.
— Кудрявый. Сказал, что знает, кто убил какую-то Лору. А мне какое дело, кто убил… пришли еще, а, парень…
— Что ты ему сказал? О чем он спрашивал?
— А он все про Раду спрашивал. Будто мы знакомы. Я ему тоже про Боровую сказал, только будто названия перепутал… так что может он ничего не выкопал. Ты ищи-ищи, парень, сигареты не забудь прислать, — хихикнул он, а потом положил трубку.
Скучавший в углу милиционер поднялся, не глядя на Яра кивнул Эмилю.
Яр молча смотрел, как за ними закрывается дверь.
…
Яр приехал домой. Заставил себя умыться, раздеться и опустить штору. Лег в кровать, закрыл глаза и пообещал себе не открывать их, пока не прозвенит будильник. Но мысли расползлись в темноте и проникали в голову с каждым вдохом и своими укусами отгоняли сон.
Что он узнал? Была ли вообще Боровая улица, или Эмиль решил, что Яр будет возить ему сигареты каждую неделю?
И еще что Лем ездил в тюрьму. Наверняка это был Лем. Ну, про него Яр никаких бумажек не подписывал. Можно спросить прямо, а если не захочет отвечать — можно и рыло начистить. Яна, конечно, расстроится, но жизнь Яны и так полна расстройств, а начистить Лему рыло явно стоило.
В прошлую попойку Яр разглядел бумажки, которыми был облеплен знак анархии в гостиной — это были вырезки из статей, строчки из молитв, и сотни вырезанных из газет имен погибших. Имя Рады встречалось часто, так часто, что он не смог прочитать остальное.
За это он был Яне благодарен. Кто-то еще возводит постамент для памяти о Раде, кто-то еще будет носить к этому памятнику цветы.
А все же в его дозорах на мостах было больше смысла. Хреновый из него выходил детектив.
Словно отзываясь на его мысли, в кармане хрипло застрекотал телефон. Яр успел подумать, что нужно купить новый, и принял вызов, не глядя на номер.
— Да?
— Яр? Ярик, я так рада, что тебе дозвонилась! — защебетал динамик искаженным голосом Яны. — Ты занят? Не говори, что занят, очень нужна твоя помощь!
— Чего хочешь? — вздохнул он.
— Сходи со мной к родителям, — взмолилась Яна. — Я по дороге все расскажу, только пожалуйста, сходи со мной, не хочу одна… Приходи сразу ко мне, ладно? Я тебе кофе сварю, мне Володя хороший принес…
— Сейчас буду, — обреченно вздохнул Яр и нажал на отбой. Каждое ее слово вонзалось в череп крошечным раскаленным гвоздем.
…
Через полчаса он звонил в дверь Яны и думал, обрадуются ли ее родители такому спутнику дочери. Еще утром он выглядел вполне прилично, даже надел чистую белую рубашку, но после поездов, автобусов и тюрьмы от приличности не осталось и следа.
Яна встретила его в черной рубашке и капроновых колготках. В зубах у нее был зажат десяток заколок, а руками она придерживала волосы, свернутые в узел на затылке.
— Сходи на кухню, — процедила она. — Там на плите кофейник и кастрюля, — Яна вытащила шпильку изо рта и с ненавистью воткнула в прическу. — Лена сварила суп, — вторая шпилька, — вроде, жрать можно, а я сейчас.
Она ушла, ругаясь себе под нос и продолжая закалывать волосы такими движениями, будто представляла на месте пучка чье-то сердце.
Яр снова пожал плечами и пошел искать суп.
Кастрюля действительно стояла на плите, а вот половника не наблюдалось. В ящиках были вперемежку навалены крышки от банок, открытые упаковки круп, пожелтевшие вырезки с рецептами из журналов, старые полотенца и ржавые инструменты, похожие на пыточные орудия.
— А я так наливала.
Яна стояла в проеме и поправляла складки шерстяной клетчатой юбки.
— Пятилитровую кастрюлю над тарелкой наклоняла? — удивился Яр.
— Ага. Крышкой прижимала, чтобы только бульон лился, ну как когда воду с макарон сливаешь. А потом ложкой остальное вылавливала и накладывала, — улыбнулась она. — Лем меня отчитывает, говорит, я много движений лишних делаю.
— Угу?.. — без особого интереса буркнул Яр, садясь за стол, а потом все-таки решил из вежливости спросить: — А ты что говоришь?
— Чтобы в жопу шел, что я могу говорить, — Яна села рядом на краешек табуретки. — А еще он говорит, что я деструктивная. Дес-трук-тив-на-я, — повторила она и быстро облизнулась. — Вот какое слово знает. Урод.
— Я был в тюрьме, — между делом заметил Яр. — Говорил с Эмилем.
Яна замолчала и мрачно уставилась на край стола. Яр не торопил ее — только сейчас он почувствовал, как же сильно успел проголодаться. И не за этот день — за все прошлые месяцы, пустые, когда он ел в рабочей столовой, а дома запивал хлеб или пустую гречку сладким чаем. Не потому, что не мог приготовить или купить другой еды, а потому, что было совершенно все равно. Он не чувствовал вкуса. Но Лена умудрилась пробиться через его гастрономическое равнодушие.
— Я хочу знать, кто это сделал, — наконец сказала Яна. — Он убивает часто, и я боюсь, что весной он вернется… я уверена, что он вернется весной. И хочу… найти его.
— И что будешь делать, когда найдешь? — спросил он, в последний раз звякнув ложкой о керамический цветок на дне тарелки.
— Буду искать силы рассказать, — жалко улыбнулась Яна.
— Я не знал, что ее отец сидел в тюрьме, — равнодушно ответил он. — Не знал, что Рада к нему ходила.
— Может, она… не могла признаться? Мы иногда… знаешь, человека можно любить и вопреки. Как отделаться от этого чувства?.. Тебе случалось любить не тех людей? — буднично спросила она.
И взяла его за руку. Провела кончиком пальца по разбитым костяшкам.
— Нет.
Яна покачала головой и заставила его разжать пальцы. Обвела прохладными пальцами несколько линий на его ладони.
— Ты хороший человек, Яр. Добрый, смотри, вот эта линия никогда не врет. А эта любит приврать, и она говорит, что ты совершишь большой-большой грех. Она любит приврать, но что, если ты тоже станешь «не тем»?
Он покачал головой и мягко забрал руку. Яна улыбнулась, встала и сняла с плиты медный кофейник. Достала из шкафчика чистую чашку.
— Я хочу его найти. А чего хочет Лем? Он никак с убийствами не связан.
— Он мой друг. Хочет мне помочь.
— Зачем он ходил в тюрьму?
— Затем же, зачем и ты. Он говорил с матерью Рады. Что-то врал, он вообще-то… нравится таким женщинам. Я его… не просила об этом.
«В следующий раз все-таки сверну ему башку», — подумал Яр.
— Лем говорил про Боровую улицу?
— Нет никакой Боровой улицы, — покачала головой Яна. — Лем говорил про Зеленую. Эмиль врет, потому что к нему никто не ходит и не носит передачки.
Кофе действительно был отличным, но к ладони словно прилипли прикосновения Яны, и Яр чувствовал подступающее раздражение.
С улицами он разберется потом.
— Родители, — напомнил он.
— Да, о родителях, — пробормотала Яна. — Да, родители… раньше я с Лемом ходила, а сегодня дозвониться до него не могу… в общем, мои родители — хорошие люди, правда. Просто они… они… Понимаешь?
— Нет.
— Они не могут сами справиться, но пытаются учить меня справляться. Ты сам все увидишь. Это не дом, Яр, это хренов мемориал. Я хочу, чтобы ты просто посидел рядом и ну… поддержал. И чтобы они видели, что у меня есть друзья… приличные.
— Это я-то? — усмехнулся он, вспомнив мать Рады.
— Ага, у тебя лицо доброе, — утешила его Яна.
Он с сомнением посмотрел на свое отражение в синем окне.
— Ну, пусть доброе, — решил согласиться Яр. — Далеко живут-то?
— Рядом совсем. — Яна щелкнула зажигалкой и на миг размыла лицо горьким сигаретным дымом. — Лем меня ругает за ментоловые сигареты, — зачем-то сказала она. — Говорит, я их больше выкуриваю, потому что вкуса не чувствую…
Яр только хмыкнул и встал из-за стола. Он так и не понял, какие у этих двоих отношения, но вообще-то и не особо стремился понимать.
— Готова?
— Да… тарелку тут оставь, я потом помою…
Взгляд у нее был отрешенный, а улыбка почти нарочито вымученной. Яр подумал, что Яна наверняка наврала ему про родителей, и они на самом деле ужасные люди. Она глубоко вздохнула и взяла его за рукав.
…
«Ужасные люди» жили в чистой и светлой квартире на втором этаже деревянного дома, идущего под снос. Когда Яр увидел дом, он решил, что точно знает, что встретит внутри — сырость, потемневшие доски и гниющие куски минваты. Трещины и плесень, доедающие жилье. И тщетную борьбу с упадком.
К его удивлению, квартира ничем не отличалась от любой опрятной квартиры в хорошем доме. Обои казались поклеенными недавно и нигде не отставали от стен, полы были ровными, а потолки — чистыми. Ничего не текло и не гнило.
Их встретила мать Яны, Диана Викторовна. Она была миловидной, у нее был приятный голос, а еще от нее ощутимо попахивало джином. Яр так очаровался этой колючей слабостью в уютном домашнем образе, что прослушал вопрос.
— Вы новый друг Яны? — с улыбкой повторила она, забирая у него тяжелую кожаную куртку. Почему-то Яру стало неловко.
— Да, мы друзья, — легко соврал он. Сейчас точно был неподходящий момент задумываться, мог ли он считать Яну подругой.