Яр кивнул. Ситуация нравилась ему все меньше.
— В заброшенном доме неподалеку жил мужчина, иногда к нему приезжала девушка.
— Жил. А потом уехал.
— Что еще расскажешь?
Пауза затягивалась. Денег у Яра было достаточно, но он уже начал вспоминать методичку о том, как заводить друзей и приглядываться к мусору позади сторожа. Мусор в основном был строительным, можно было хоть весь поселок перерезать и спрятать.
— На участке еще гараж стоял, — наконец сказал сторож. — Перед отъездом он, короче, пришел и говорит — хочу на металл сдать, найди каких ребят, пусть вывезут.
— Вывезли?
— Ага. И гараж вывезли, и контейнер. Деньги сказал себе оставить.
Снова наступила пауза. Яр достал из нагрудного кармана несколько крупных купюр и опустил их в карман рабочей куртке. Решил, что если вымогательства не прекратятся — он все-таки попробует с ним подружиться.
Удивительно, что он вообще ляпнул про контейнер. Видимо, надеялся вытянуть еще денег.
— Контейнер закопали.
— Какой контейнер?
— А небольшой такой, строительный, железный. Ты это… тут, сам понимаешь, чего, — он махнул рукой себе за спину. — Но ты не думай, там не труп был, нам такого не надо.
— С чего взял?
— Ну если бы он труп прятал — получше бы контейнер закрыл. А он снаружи вообще непонятно как держался. Но мы вопросов не задавали, надо закопать — так закопаем. Он когда только приехал — вокруг того дома, заброшенного, все перерыл. Может, нравится человеку всякое закапывать и выкапывать обратно.
— В гараже изнутри что было? Может, стены были чем-то оббиты, или клеем запачканы?
— Не, только краска кое-где. Пятнами.
— Давно уехал?
— Не помню. Год, может?.. Нет, меньше года…
— Где контейнер?
— Э, нет, так не делается…
— Где? — спокойно повторил Яр, опуская руку в карман.
…
Яна поймала такси, легла на заднее сидение и закрыла глаза.
— Блюхера 47, — сказала она, нащупывая в кармане сигареты.
— А потом вас таких на мостах режут, — грустно сказал ей водитель. Судя по голосу, пожилой. — Ты укололась что ли чем-то? Или понюхала?
— Прокляну, — прошептала Яна, вслепую щелкая зажигалкой у лица. — Прокляну — в следующей жизни родишься мной. Поехали, а?..
— Мотай отсюда, — уже раздраженно сказал мужчина. — Упоротую не повезу. Вали, слышишь?!
Он дернул ее за руку, перегнувшись через сидение, и Яна открыла глаза. Наконец совместила язычок пламени зажигалки и сигарету. Мужчина отпустил ее руку и отвернулся. Сказал только:
— Окошко открой.
Яна так же не глядя послушно покрутила ручку.
Она поздно сообразила, что ключей от проката у нее с собой нет, но дверь была открыта. Хрустально звякнул фурин, в лицо дохнул знакомый полумрак, пропахший кофе и благовониями. Только теперь почему-то пахло еще лимонной полиролью.
— Вы что-то хотели?..
Она не сразу узнала Лену. В жизни человека, которым должна была стать Яна, никакой Лены не существовало.
— Яна, это ты?!
Лена подскочила к ней, захлопнула дверь за ее спиной и начала торопливо что-то говорить, часто вытирая заплаканные глаза.
Все уже знают. Весь паршивый городишко знает про Лема, а вот еще было бы смешно, если бы она знала все остальное.
Леся пришла к ней в прокат среди ночи. Будто знала, что Яна ночует не дома. Сначала мямлила что-то про наступающую весну, просила кофе, потом отказывалась и снова просила. А потом достала фотографии. Сказала, что осенью у нее был Яр, и он фотографии тоже видел. Яна слушала ее, кусала губы и думала, что должна делать.
Позволить нервной наркоманке, которая хорошо знала Раду и почти додумалась до ответов, дальше носиться по городу со своими фотографиями? Позвонить? Сказать Яру, чтобы угомонил подружку своей девушки? Яна тогда решила никому не помогать. Ей хватало своих проблем, и она еще не была готова говорить правду.
А теперь Леся умерла. И Лем умер. А она почему-то все никак не может умереть.
— Лена?.. Лен, хочешь я расскажу тебе сказку? — прошептала Яна, опускаясь на пол.
За ее спиной щелкнул замок — Лена заперла дверь. Яна позволила. Запирать двери, поднимать себя с пола и тащить в собственное кресло — прокат все еще принадлежал ей, и никуда от него было не деться — кутать в чужой кардиган. Взяла чашку кофе с коньяком и даже пила его, позволяя себе слушать, как ее пытаются утешить.
Если бы Лена знала правду. Стоило ее выставить и ждать Нору с кассетой, но Яне вдруг захотелось побыть напоследок циничной сукой, которой она была все эти годы.
Рассказать сказку. Подогнать слова, чтобы когда придет время рассказать ее всем, они прозвучали в том порядке, в каком положено.
— … И девушка пожалела, что отдала шкатулку. Но решила, что однажды у нее будет много-много таких шкатулок, что она узнает, куда приведут спрятанные в них нитки, а еще что в ее проемах никто не будет темноты. Хочешь слушать дальше? Вижу, что хочешь.
С тех пор не стало ей покоя. Ее сестра нашла того, кто распутал ее ленты, и она каждый день видела свое счастливое лицо в ее лице. Но сама не могла найти счастья — все думала о волшебнике и его шкатулках. «Пойди к нему и спроси, не продаст ли он свою корзину», — посоветовала ей сестра.
Скоро сестра должна была уйти с тем, кто всегда узнавал ее лицо. Девушка говорила ей что там, за дверями родительского дома, водится Смерть, и у нее глаза того, кого ты любил при жизни больше всего. А сестра смеялась и говорила, что у Смерти, которая придет за ней, будут черные прямоугольные провалы вместо глаз — до того заворожили ее волшебные шкатулки. Она не боялась Смерти и смеялась над ней так легко, как только умеют те, кто одной ногой стоит на пороге, бросив распутанные ленты. Хочешь слушать дальше? Вижу, что хочешь.
Отец обещал каждой из дочерей в приданное по пять вишневых косточек. Уходя из дома, каждая из них бросит свои косточки через плечо. Их отец был человеком мудрым. «Ты уходишь, и следы твои зарастают травой. Берешь себе новое имя, хоронишь то, что носила до того. Но позволь вишне расти на твоих следах, позволь питаться прахом твоего прошлого имени, и увидишь, как деревом крепнет твое счастье. Пока ты молод, тебе не нужно много счастья. Ты не боишься ветра и не чувствуешь жажды. Пусть все это время растет твоя вишня, и когда Смерть вспомнит о тебе, когда ветер станет сбивать тебя с ног, а горло пересохнет, ты обнимешь свое дерево и утолишь жажду его плодами. И Смерть придет за тобой в его тень, и весной, напитавшись прахом твоего последнего имени, вишня снова расцветет».
Она снова нашла бродячего волшебника. Предложила ему пять камней небесной синевы, пять камней темных, как капли крови, свои косы и все свои ленты — все, что у нее было. Но волшебник просил за свои шкатулки пять вишневых косточек. Она дождалась, пока сестра уйдет из дома и бросит свои косточки через плечо, и той же ночью украла свои. Она не видела в этом греха. Знаешь, что было дальше? Вижу, что знаешь.
Однажды она вернулась домой и обнаружила, что Смерть сидит у костра рядом с ее отцом. Они смотрели друг на друга, и она не могла разобрать, какие у Смерти глаза, зато видела глаза своего отца. «Солнце становится безжалостным даже ко мне. Я хочу отдохнуть в тени, — сказала Смерть. — Меня мучает усталость и жажда. Ты знаешь, чьими глазами я смотрю сейчас, и знаешь, кто должен будет их узнать. Отдай мне пять вишневых косточек из своего ларца — я выращу вишни на своих следах, и смогу уснуть в тени. Я буду спать долго».
Она отдала бы Смерти все вишневые косточки, все шкатулки и дырявую бамбуковую корзину. Отдала бы свои косы, камни и ленты, отдала бы все, что у нее было. Проглотила бы косточки и позволила похоронить себя заживо, чтобы тени деревьев, которые вырастут на следах ушедшей из их дома Смерти были гуще. Чтобы Смерть спала дольше.
Но у нее больше не было вишневых косточек, только нитки чужих дорог в черных шкатулках. Смерть ушла от костра ее отца, ушла из их дома, и скоро пришла за ее сестрой.
Яна замолчала. Свернулась клубком, положила голову на подлокотник.
— Яна?.. Эта метафора какая-то наверное, да? Давай может я в скорую позвоню… или Володе, пускай он…
— Сейчас придет Нора, — прошептала она. — Принесет кассету. Открой Норе и уходи, ладно?.. Я скоро… скоро.
Но Лена не ушла. Она хмурила светлые брови и морщила тонкий нос, кому-то звонила, говорила с кем-то строгим голосом и требовала от кого-то то каких-то таблеток, то какого-то чая. Яна устала ее слушать. Яна боялась ее и ничего не хотела так сильно, как выставить ее, запереть двери, задернуть шторы и попытаться убедить себя, что она уже лежит в могиле, а значит, перерождение вот-вот состоится. Но она не могла.
— Лена?.. — прошептала она. — Дай, пожалуйста, телефон и записную книжку из ящика под кассой…
Она долго грела в ладонях ледяную черную трубку и шептала заговоры в молчащий динамик. Будто пыталась убедить себя, что решение еще не принято. А потом все-таки набрала номер.
— Кто? — раздался в трубке спокойный голос. Такой спокойный, такой знакомый — Яна обрадовалась ему.
Так обрадовалась.
— Яр?..
— Кто это?
— Лем умер, — сообщила она.
— Яна? Это ты? Здравствуй, Яна. Я тоже знаю, кто убил Лору Палмер.
— Хорошо… Яр, это так хорошо… Ярик?.. Я хочу, чтобы ты его убил.
…
Яр начал копать в сумерках. Контейнер похоронили в лесу, за оврагом. Земля еще не прогрелась, и сначала он вырезал дерн, потом разбрасывал мокрый песок, а следом — мерзлую глину. Сторож стоял рядом и ухмылялся. Он был уверен, что ничего ценного в контейнере нет и быть не может.
— У него и денег-то не было, — сочувственно говорил он откуда-то сверху. — Ему девчонка перед его побегом в подполе тоже нычку закопала, он рассказывал. Там знаешь что было? Две тысячи рублей, которые она проезде сэкономила, его старые документы, шмотки, ботинки и блок сигарет. Он ходил всем про это рассказывал, будто там клад. Говорил, в Синем доме, что в Чаще, у меня новая жизнь была закопана. Две тыщи и ботинки, как тебе?