Яр различил не меньше пяти голосов. Гитарный перебор оборвался хлопком по корпусу.
— О, мужик какой-то пришел!
Яна выскользнула из-за приоткрытой двери в зал и несколько секунд разглядывала его, явно пытаясь вспомнить, а Яр разглядывал ее шелковую комбинацию и черный пиджак с рукавами из синтетического меха. Наконец он провел ладонью перед лицом, изображая сбритую несколько часов назад бороду, и Яна его узнала. Улыбнулась, заставила наклониться, потянув за ворот свитера, и быстро поцеловала в щеку.
— Заходи, я тебя познакомлю.
— Я тут к чаю принес… водки, — он протянул ей пакет и начал разуваться.
— Отлично, у нас как раз кончается! Пошли!
Яна схватила его за руку и потянула в зал.
Стол стоял посреди комнаты. В центре стояла кастрюля с остатками макарон, носатый кофейник и рядом — стопка грязных тарелок. Остальное пространство занимали кружки, пивные бутылки, криво нарезанный батон и несколько пепельниц.
На серванте алел вымпел с профилем Ленина, которому кто-то пририсовал черным маркером х-крест на глазу. Вымпел провисал под тяжестью значков с логотипами рок-групп. Комната тонула в сигаретном дыму, таком густом, словно туман просочился с улицы.
Яр узнал Алису, приветливо помахавшую с другого конца стола. Перевел взгляд на ее соседа, бородатого мужчину в цветном свитере, очках и дурацкой вязаной шапочке. Миловидную девчонку с русыми косичками. Последним он разглядел мрачного кудрявого паренька в углу.
— Ребята, это Яр, — представила Яна, и он был благодарен, что она ничего не стала уточнять. — Это — Володя, — представила она мужчину в свитере. Пожатие у него было хорошее, уверенное. — Это — Лена, — девочка с косичками улыбнулась и перебрала пальцами в приветственном жесте, — с Алисой вы познакомились, а это — Лем.
У Лема ладонь была узкая и холодная. Глаза — мутные и отрешенные.
Яр не стал спрашивать, что за дурацкая у него кличка.
Вдруг вскочила Лена. Схватила кофейник, выбежала в коридор и уже через несколько секунд поставила перед Яром чистую тарелку и кружку.
— Ты же голодный, а? По глазам вижу, что голодный, — почти умоляюще заговорила она. — Ты не думай, это я пару часов назад приготовила, не смотри, что кастрюля страшная, у Яны все на кухне страшное!..
Он слегка растерялся от такого напора, но тарелку взял. Точнее, попытался — Лена держала за край и не отпускала.
— Может, погреть?..
— Не стоит…
— Тогда кофе! Сейчас принесу!
— Лена у нас хозяюшка, — с удивительной смесью почти материнской гордости и жалостливой неприязни сказала Яна.
Яр обернулся и успел заметить, с какой нежностью смотрел вслед Лене Володя.
— Если бы не она — мы бы тут в муках передохли от Яниной стряпни, — криво усмехнулся Лем. — Представьте сцену — в незапертой квартире находят десяток скорченных трупов. Менты начинают разбираться и выясняют, что у нас общее… горе. Журналисты, захлебываясь, пишут о красивом групповом самоубийстве. А мы просто поели Яночкиного борща.
Яр ждал, что Яна возмутится, но она только улыбнулась и не глядя отпила кофе из ближайшей чашки.
— Я что-то не помню, чтобы о тебе где-то писали или брали интервью, — тихо сказал он Лему.
— У меня не брали интервью, — лениво ответил Лем. — Моя потеря иного толка.
Допытываться Яр не стал. Во-первых, пришла Лена и начала разливать кофе, а во-вторых, ему вовсе не хотелось конфликтов.
Вдруг он заметил, как Лена беспомощно обводит взглядом собравшихся, словно ждет, что вот-вот начнется драка. Остановилась на Яне, зажмурилась и звонко выпалила:
— А что вы, ребята, думаете о группе «Дискотека Авария»?
— Мы думаем, ты слушаешь говно! — так же звонко ответила Яна и улыбнулась Лене одними уголками губ.
— Почему же сразу говно! — подал голос Володя.
И разговор отнесло от острых краев бессмысленной болтовней. Они поспорили о музыке — больше ради самого спора, Лена рассказала совершенно идиотскую, но почему-то ужасно смешную историю про ролевиков и отравившегося грибами ведущего, Яна незаметно заменила остатки батона нарезанным рулетом.
Под конец вечера Алиса уронила бутылку, облилась пивной пеной и схватилась за гитару. Яна пыталась отобрать, но Алиса укусила ее за руку. Яр уже ничему не удивлялся и, когда она взяла первые аккорды, только устало прикрыл глаза.
Ну что же, далекая Офелия и правда смеялась во сне. Яна подпевала едва слышно, а вот голос Володи оказался сильным, у него даже выходили ехидно-вибрирующие летовские интонации.
— Нарядная Офелия текла через край — змеиный мед, малиновый яд!
Алиса вдруг замолчала. Яр пытался вспомнить слова, но ему никогда не нравилась эта песня.
— Резиновый трамвайчик, оцинкованный май, — прошептала Яна.
— Просроченный билетик на повторный сеанс, — задумчиво сказал Лем.
Они посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись, одновременно, будто ожила искра какой-то старой, но все еще ужасно забавной шутки.
Алиса вздрогнула и отложила гитару, а Яр вдруг вспомнил последние строчки: «дареные лошадки разбрелись на заре, на все четыре стороны — попробуй поймай».
Попробуй поймай. Попробуй.
А ведь это была настоящая панихида. По мертвой девушке и реке, которая ее забрала.
Сгустился желтый свет, помутнели значки и потускнел вымпел. Пиво выдохлось, а глаза сидящих за столом будто подернулись пленкой.
Яна провела рукой по лицу и забрала у Алисы гитару. Положила на колени и выбила по корпусу короткий ритм. Потом перевернула, зачем-то потерлась носом о гриф, положила струнами вниз и процедила:
— Не догонишь — не поймаешь. Не догнал — не воровали.
Яр заметил, как Лем закатил глаза и отвернулся. Яна не пела — читала текст, выстукивая ритм по корпусу.
Словно песня звучала во сне.
Словно кто-то во сне пытался прочитать заговор, но не мог вспомнить слова.
«Попробуй поймай», — и Алиса чужими словами отзвенела по струнам свою потерю. «Не догонишь — не поймаешь», — зло отвечала Яна, и в ее песне звучало эхо всех, чьи имена смыло водой.
— Гори-гори ясно, чтобы не погасло!
Яр закрыл глаза и позволил искаженному ритму и злым словам вести его куда-то далеко, в тишину и бесчувствие. Он был пьян, он очень устал и был разочарован. Почти жалел, что пришел, но живые голоса, музыка, крепкий кофе и алкоголь прогоняли то, что он заливал водкой и осенней темнотой на том мосту. И Яр позволил им прогонять.
Позволил, на миг отпустил сознание — и отчетливо ощутил чей-то взгляд. Кто-то смотрел из темноты коридора прямо ему в затылок. Из окна пахнуло речной водой, на мгновение вымывшей сигаретный дым.
— Гори-гори ясно…
Если обернуться — он увидит только темный коридор. Яр знал это, потому сам запер дверь изнутри и некому там появиться. Но он не оборачивался.
— … погасло…
Ведь если обернуться — чувство исчезнет. Оборвется короткий, разбавленный явью сон, в котором будут только живые люди.
— … погасло!
«Рада?»
Чьи-то пальцы скользнули под ворот его свитера. Теплые тонкие пальцы.
— На дороге я валялась, грязь слезами разбавляла! Разорвали нову юбку, да заткнули ею рот! — ввинтились в сон истерические нотки.
— Хватит! — не выдержал Лем и положил ладонь на корпус, заглушив следующий аккорд.
Ощущение присутствия исчезло. Яр нехотя открыл глаза и сон растворился, смытый золотистым домашним светом.
— Не нравится? — хрипло прошептала Яна. — И что мне делать, если они…
— Помолчи, — тихо сказал Лем. — Или хочешь об этом поговорить?
Над столом висела тишина и сигаретный дым. Никакого запаха воды. Никаких взглядов в затылок. Яна смотрела Лему в глаза, все еще сжимая гитару, и Яру показалось, что она вот-вот вцепится ему в лицо.
Алиса задумчиво разглядывала бутылку, Лена куда-то исчезла, а Володя сидел, закрыв глаза, и делал вид, что это его не касается.
Яра не знал, что мучило Яну, кроме смерти сестры, и не считал, что имеет право спрашивать. Не похоже, чтобы Яна хотела об этом говорить. Она хотела об этом спеть.
— Отдай ей гитару, — миролюбиво посоветовал он.
— Не лезь, — прошипел Лем. — Ты ничего не знаешь.
— Вот и послушаю.
Лем не убирал руку с грифа, только с ненавистью таращился на Яра.
В тишине раздался щелчок, а за ним первые аккорды «Light My Fire». Яр обернулся.
Лена стояла в коридоре, сжимая магнитофон. Она медленно подошла и поставила его в центр стола.
Яна разжала руки. Лем отвел глаза.
Яр забрал гитару и поставил рядом с собой.
Глава 4. С любовью, твоя
К удивлению Яра, утром он чувствовал себя прекрасно. Заглянул в чашку на тумбочке и, не обнаружив там плесени, одним глотком допил почерневший затхлый чай. Поморщился от приторности собравшегося на дне сиропа и начал одеваться.
Пробежка вычистила остатки вчерашнего вечера из легких и головы. Он больше не думал о Яне, людях, которые у нее собираются, и о собственном одиночестве тоже не думал. Дышал сырым речным воздухом, в котором мешались запахи воды, ржавчины гниющих на речвокзале кораблей и холодного песка, и вспоминал разговор с Виталиком.
Зацепка была паршивая. Венки собирали разные люди? Разве не мог убийца покупать где-то готовые? Интересно, продаются где-нибудь венки, может, в свадебных салонах?
Весь этот ритуал ему был решительно непонятен, и это сильно мешало думать.
Была в этих убийствах какая-то натужная театральность, неестественность. К тому же Яр никак не мог понять, какого черта маньяк, которого все называют эстетом и ценителем прекрасного, надевает белые венки на светловолосых девушек. Яру хватало даже уроков рисования в школе и собственного весьма сомнительного чувства прекрасного, чтобы понять, что выгоднее смотрелись контрастные цвета. Еще и венки разные — это значило, что цветы и их расположение сакрального смысла не имеют. Все это никак не вязалось между собой.
Что еще ему известно? На карте, которую он носил в кармане, красными точками отмечены места, где находили тела, и мосты, откуда их предположительно сбрасывали. Это тоже казалось Яру странным — пара мостов были невысокими, находились почти над самой водой, и тело можно было практически опустить. Но остальные были большими, с высокими перилами. Притащить девушку — живую, мертвую? — на мост уже было проблемой, а потом сбросить ее в воду, еще и в венке? Это ведь ужасная глупость. Тело обязательно уйдет под воду, перевернется, цветы разлетятся, кровь из пореза вымоет. Не получалось меланхоличной красоты, выходила какая-то бессмысленная муть и много лишних движений.